Мирослава была вынуждена носить на себе мой запах, по Центру блуждало несколько штатных оборотней и заинтересованных в знакомстве нечей. Волчицу от них трясло в мелком ознобе, а на самого дерзкого пришлось даже клацнуть зубами, чтобы поджались оба хвоста: и передний, и задний.

Дана я не видел, но чувствовал, словно тот ходил за мной по пятам. Иногда даже замирал, прислушиваясь, стараясь распознать за спиной его дыхание, и будто вживую ощущал, как хватается за меня ледяными руками, держит. Но потом морок проходил, только тряхнув головой. Эта паранойя порядком выматывала, новое место и трудоёмкий судебный процесс, отнимающий все силы, лишь усугубляли ситуацию. Никогда ещё не чувствовал такой жизненной необходимости вернуться в родные леса, потому что неживой город, переполненный высотками из бетона и стекла, стал для меня цивилизованной камерой пыток. Но тогда это были ещё мелочи, о чём я понял очень быстро.

Первое слушание было назначено на полдень вторника, ничего серьёзного, скорее знакомство и разбор некоторых материалов. Спустя пятнадцать минут с начала заседания уже проклял всё на свете, особенно Мирославу, заставившую меня надеть этот чёртов галстук, душащий не хуже питона на шее, и костюм, в котором забыл, как дышать. И дело вовсе не в плохой вентиляции помещения, не в смеси запахов пота и усталости собравшихся, а в том, который затмил их всех разом своим.

Дан вошёл в аудиторию, не особо заботясь об опоздании, дверь распахнулась с хлопком и также громко захлопнулась обратно. В сопровождении двоих бравых шкафообразных ребят, с защёлкнутыми в наручники руками за спиной, бледный, как смерть, и даже большие тёмные стекла солнцезащитных очков и надвинутый на лицо козырёк кепки не скрывали его болезненного состояния.

Внутри всё волнительно сжалось.

Он шёл, стиснув зубы, сжав руки в кулаки, с идеально прямой спиной, не глядя ни на кого, с тем же присущим ему высокомерием. Ко мне даже не обернулся, глупо полагать, что не почувствовал. Видно, что ему больно. Боль была физической, но породу её происхождения не удавалось обнаружить, зато общие истощение и измождение в глаза бросались сразу. Первой мыслью полоснуло по мозгам — его бьют, и Мира в последний момент схватила меня за руку, когда собирался зарычать. Дальше обида и злость на парня пересилили беспокойство. Я взял себя в руки, но всё равно понимал, что без конца таращусь на его спину, каменные плечи и вязь синих выступающих на запястьях вен, на которых так грубо смотрелись наручники. Конвойные Дана нервничали, это было очевидно, но цирк продолжался, и я даже гадать не стал, зачем его привели. Меня позлить? Спровоцировать? Тогда какой был смысл затевать это слушание, если сейчас всё полетит псу под хвост?! Не в бирюльки же играем, не фигурками по игральной доске!

Парень не шёл на конфликт, он даже в упор меня не замечал. Это и бесило сильнее всего: хотелось отыграться на нём той же тоской, заставить почувствовать, как хреново мне, но даже отвернуться не мог, наблюдая, как по шее у него сползает капля пота, а дыхание становится чаще и прерывистее. Выход напряжения нашёлся сам, о чём я быстро пожалел.

Когда объявили перерыв и всех попросили удалиться, я взял Миру за руку, помогая ей подняться, приобнял за талию, прижимая к себе. Волчица была, как и я, на взводе, поэтому даже не обратила внимания, что рука моя лежит слишком низко на талии, а наши тела трутся друг о друга при каждом шаге. Результат не заставил себя долго ждать. Приход поймали все, кто был в помещении, особенно люди. У большинства закружилась голова, одна женщина упала в обморок. У меня подкосились колени от вспыхнувшего внизу живота пламенем острого возбуждения, словно салют пустили, и каждым залпом будоражит всё сильнее. Мире пришлось хуже, влияние Дана, а это было именно оно, наложилось на почти начавшийся гон. Волчица не выдержала и, резко развернувшись ко мне, впилась в мои губы страстным поцелуем, а я машинально обнял в ответ. В глазах потемнело и вовсе не от ласки…

Стук его шагов слышал даже сквозь шум в ушах и, всё ещё целуя женщину, то ли успокаивая, то ли так злясь, я ожидал чего угодно, но только не того, что он сможет просто уйти. Внутри поселилось гадкое чувство вины и начало расти.

— Ну ты и придурок! — меня отвлек рык Киры, оказывается, девчонка всё это время была здесь, а я даже не заметил соплеменницу. Природу её гнева мне так же не удалось разгадать, но в напряжённом увлажнившимся взгляде волчицы, без конца перескакивающим с меня на мать и обратно, чётко читались обида и сожаление. Вина по отношению ко мне. Ещё дальше у стены стоял Славка — тот вообще был где-то не здесь, широко распахнув глаза, смотрел на меня в упор, прожигая насквозь, рукой хлопая по бедру, скорее всего ища кобуру, которой быть не могло по причине безопасности и строгих правил. Был бы ствол — не задумываясь пустил мне пулю в лоб? Да что я такого сделал?!

Дан

Уровень адреналина настолько зашкалил в крови, что организм стал сбоить. Сначала тело прошибло слабостью, и до корпуса меня волокли практически под руки, потом по одному стали отказывать все шесть чувств. Я то переставал видеть, то слышать, только звон в ушах, то не чувствовал ни запахов ни вкусов, даже себя в пространстве. Я все круги ада прошёл, пока добрался до лаборатории. Не дожидаясь согласия Славки, приказал отвести меня в тренировочный зал, благо тут имелся и такой, и весь пар выпустил, лупя по груше. Она уже дважды слетала с цепи, часть песка высыпалась из пробоин, а руки были разбиты в кровь, но и это помогло слабо. Оцепенение от увиденного не спадало. Никогда не отличался особой жестокостью к женщинам, но суке-собственнице хотелось снести голову без лишних слов.

Это была сильнейшая тревога, вызванная неконтролируемой ревностью. Мне изначально не понравилось, что на слушание должен присутствовать я. Как жопой чувствовал: эти двое махинаторов решили нас с Виком свести. Что ж, как выяснилось у них не получилось.

— Ты всё тут разнёс, — Славка подкрался незаметно, хотя обычно топал, как слон. Глаза в пол, руки в карманах мнут платок, как ребёнок, честное слово.

Стираю со лба пот своей же футболкой, с рук — кровь, проходясь жёсткой тканью по свежим ранам. Ни черта не чувствую, даже боли нет, и через пять минут уже начинают затягиваться.

— Государство оплатит. Товарищ, не ссы.

— Мы думали… я думал, — сразу прикрывает свою соучастницу, — что так будет правильнее.

— Как видишь, твой план провалился, — отшвыриваю мокрую тряпку и перевожу дыхание, стараясь не начать орать на него. По сути он хотел, как лучше, да вышло, как всегда. И почему нельзя, блядь, привыкнуть к такой закономерности, что у меня ничего не бывает нормально!

— Я не думаю, он это специально, на зло, тебя позлить. Мирославе поплохело. Ты мог хотя бы поздороваться.

— Зачем? — резко расхотелось выяснять отношения, в моём вздрюченном состоянии даже собственное бешенство на фоне бессилия казалось никчёмным, не то что я сам. — Хватит с меня.

— Что ты задумал? — голос стал настороженный, взгляд жёстче.

— Ты же хотел, чтобы я питался от Вагнера, не правда ли? — оскал изуродовал губы, а злой прищур отпугнул близкого человека. — Считай — согласился. Я всё решил.

— Дан, ты же не хотел…

— А теперь перехотел. Спиши на мой дурной характер.

— Дело не в характере! — орать начинает первым, а я молниеносно заряжаюсь его энергетикой. — Ты сам себе этого не простишь!

— Да плевать мне уже! И на совесть, и на честь, на себя плевать даже! Я устал! Устал… понимаешь?..

— Давай я позову врача?.. — такая вялая попытка меня остановить ничего кроме жалости не вызвала, ужасное чувство, пакостное.

— Ты же лучше меня знаешь, что отказать мне не сможешь, ни по закону, ни по совести, так что отвали и дай пройти.

Славку отпихиваю плечом, не стараясь навредить, но всё равно прикладываю о стену хорошенько. Иду пружинистой походкой с чувством полного самоуничтожения, готовый уже на всё, лишь бы этот кошмар закончился.