Но лучше сдохнуть.

Не глядя выхватил у Славки пистолет, рука не дрогнула, но общая слабость и дезорентированность сделали своё дело: пуля прошла рядом, мимо Кировой головы, пробив решётку и врезавшись в стену. Меня тут же скрутили и вырубили раньше, чем повторил попытку. Голос Славки помню, и приказ его, чтобы любыми способами не дали оборотню умереть. Он ещё не понимал, что спасая меня, тем самым убивает одновременно, долго, мучительно, растягивая момент неизбежности, но на мои муки ему было плевать. Наверное, для его спасения я сделал бы тоже самое. Сделал бы всё. Но в тот момент я мечтал уснуть и больше никогда не проснуться.

Три недели спустя

— Это долго будет продолжаться? — спрашиваю у стеклянной перегородки, развалившись на неудобном металлическом стуле. — Выпусти, блядь, меня отсюда!

Собственный голос эхом отлетает от стен и почти криком возвращается обратно. От удара о стол горят ладони, вспышка адреналина не даёт усидеть на месте, и вот уже стул летит в проклятое ударопрочное стекло, которое пытался разбить уже раз двадцать!

Три.

Сука!

Три гребаные недели в изоляции.

Куча уколов, капельниц, витамины горстями, и совать их мне осталось разве что в жопу, потому что все вены забиты химией! Славка со мной не разговаривает, приветы передает через медиков, двум из которых уже успел разбить в кровь лица. Вспышки гнева становятся чем-то привычным, как лень вставать по утрам. Проблема только в том, что я не просил меня спасать. А ещё я скучаю по волчаре… Это всё усугубляет, ведь не выходит выбросить его из головы. Все чувства на пределе, постепенно отказывают одно за одним, или включаются разом, что сам на стены лезу и вою.

На второй неделе госпитализации случился рецидив. Резкая потеря сил и голодный обморок. Ситуацию удалось стабилизировать при помощи препаратов, но не надолго. Биологическая энергия поддерживает, но не утоляет голод. Ситуация ухудшается с каждым днём, я слабею, ещё хуже способствует адаптации присутствие где-то в Центре Кирилла. Я эту тварь подкоркой мозга чувствую и ненавижу всей душой до слепой ярости, до сбитых кулаков о стену, до новой дозы успокоительного, которая не успокаивает, а тоже бесит, но обездвиживает, чтобы не убился. Происходящее сводит меня с ума. Само понимание, что могу… его… хотеть.

— Нам надо поговорить, — Славка вошёл в компании психолога, двоих конвойных и своего паршивого настроения. Уселся напротив, растёр небритую помятую физиономию, и я готов поклясться (если бы было кому), что будь мы одни, он бы разревелся.

— О погоде? — делаю предположение, смачивая горло водой из стакана, предоставленной им. И уже плевать, что он туда намешал, вкуса всё равно не чувствую.

Собравшиеся чувствуют себя некомфортно, подавители работают слабо, препарат ещё не опробован, и спустя пару минут присутствия они начинают меня хотеть. Сначала желание лёгкое и игривое, щекочет внизу живота и распаляет, но позже, становится больно и я, мать вашу, не хочу этого, но моя голодная сущность не спрашивает, жаль только энергию теперь от них получить не получится, всех бы перетрахал.

— О том, что есть несколько способов решения проблемы, — я отметаю их все, а он цепляется за каждый, оптимист, чтоб его. — Например, выйти на след оборотня, который теперь по праву выбора является твоей…

— Собственностью, — помогаю подобрать слова. Да, по иерархии мой вид сильнее, к тому же связанные эм… чувствами, мы становимся грёбаными неразлучниками, по крайней мере я, который без энергопары не сможет выжить. А значит, подчиняясь законодательству, разработанному среди нечей и заверенному людьми, Вик — моя собственность и необходимость, заодно он в неприкосновенности, но клал он на это хуй, потому что без стаи своей не согласится на защиту. А вся его свора под опеку не попадает, следовательно, одного его вернуть не получится, поэтому… — Я не буду его искать, Слав.

— Он по закону обязан тебя кормить!

— Он не виноват, что я в… вл… блядь, привязался к нему!

— Ты влюбился, а не привязался, не можешь кормиться иными способами и сдохнешь в жутких муках, если не примешь правильное решение.

— А кому сейчас легко? — ухмыляюсь гадко, и Славку передёргивает. — Кстати, если что, я за кремацию.

— Ты не оставляешь мне выбора.

— Что, сведёшь татуировки и обнародуешь меня другим инкубам? Обереги — это единственное, что даёт мне безопасность. Лучше сдохнуть в муках, чем стать донором для создания таких же тварей, как я, причём при нечистой крови партнёров процент сумасшествия выше на порядок. Нечи всё чаще стали рождаться аномальными. Прибавь к этому, что так и не ясно, какая кровь второй во мне намешана. Хочешь видеть, как твоих детей убивают у тебя на глазах, а после посылают ебаться снова, чтобы сделать ещё и попробовать родить здоровых, для популяции?! Вот и я нет.

— Как свидетель конфликта нечей и людей ты находишься под защитой государства, — я обессилено сполз ниже и закрыл глаза, всё равно кроме красной пелены ничего не вижу, — значит мы не можем допустить твоей гибели. Посоветовавшись с медперсоналом и медицинским составом, было решено коллегиально, что кормить тебя придётся через силу… Дан, ты должен меня понять.

Я медленно открыл глаза и уставился в потолок. Никогда в жизни так не хотел убить друга. В принципе убивать. Единственного, кто сотни лет терпел меня таким, какой я есть, ещё и любил при этом. Никогда. Клянусь. А сейчас всей душой пожелал ему сдохнуть. Потому что он собирался пользоваться знаниями, которые были ему даны в качестве подарка, как доверие друг перед другом, раскрытие слабых мест, которых у меня в принципе не было. Да, если питание прервано от энергопартнера, то его можно получить от того, кто был с ним в интимной близости, и из всех доступных, оказался под рукой…

Предательство за жизнь… не слишком ли высокая цена? Хотя… я поступил с Виком так же.

====== Часть 13 ======

Вик

Спроси меня сейчас, как я мог жить раньше, удовлетворяясь настоящим и принимая одиночество, скажу, что не помню, было ли такое вообще. Со мной раскол… надвое. Закрытый перелом, снаружи едва заметный, а внутри истекающий кровью и медленно убивающий. Пусть приближение смерти на один миллиметр в год, но боль адская, и она, сука, не моя, а мною причиняемая. Но ведь этот сукин сын далеко! А я его ощущаю всей поверхностью кожи, чувствую каждым нервом, тянусь… дёргаюсь во сне, как припадочный, даже зову, срываясь на вой. О нём не переставал думать ни секунду. Жалел, что не простились? Не знаю… наверное, хорошо, что так, иначе бы врезал от бессилия, потом бы обнял и… врезал бы снова. Я даже принял его привычку курить: хотя оборотни терпеть не могут запах табака, от Дана его почти не чувствуешь.

Гарнизон в горах с его бараками, кухней, складами и полигонами, стал для нас временным прибежищем, но жить там долго не представлялось возможным. Часть нашей стаи охотно бегала волками по окрестным лесам и вполне себе чихала на блага цивилизации: мяса хоть отбавляй, кровать под любым кустом. Ни я, ни Мирра, ни старейшины им не запрещали. Салан уже давно воспринимался, как посёлок принудительного пребывания.

Несколько раз я и староста в него возвращались: за вещами первой необходимости. Однажды нарвались на засаду, пришлось порвать пару солдат, с трудом контролируя минимальность повреждений. Трудно быть аккуратным и милосердным, когда в тебя сразу же разряжают всю обойму.

Во второй раз в больнице, где мы сгребали препараты, прозвенел звонок: причём я даже не сомневаюсь, что за Саланом тщательно следили по спутнику. Некто Вячеслав Варейвода обратился ко мне, как к обычному оборотню без статусов и регалий, и попросил вернуть Киру Вагнер. Тогда я и узнал, что Кирилл едва остался жив, артефакт не смог его уничтожить, гадать, что опять пошло не так, не было желания. Мирослава искусала губы и сгрызла до мяса ногти… не желая входить в положение Центра. Но что-то внутри меня приняло непростое решение: я поговорил с Кирой. Девчонка обняла себя за плечи и сутки просидела одна в своём медицинском блоке. Было больно за неё, за своеобразное принуждение. Кир — был мразью, но одновременно с этим… отцом, давшим дочери не меньше, чем потом отнял. Я поклялся принять решение девушки, каким бы оно не было.