— Вот поэтому и живу, что не влюбляюсь.
— Это, вроде, неконтролируемо… не? — он так искренне удивляется простым вещам, которым должен был научиться в жизни, но Макс слишком его бережёт, держа в одиночной камере, и навещает по необходимости.
— Как видишь, у меня неплохо получается.
— А тот, который «просто друг», драпанувший в лес — не в счёт?
— А ты его придержать не мог?.. — вспоминаю с наездом.
— Нет. Я же не настолько бессмертный. Он и так пришибленный, а тут ещё твою силу забрал. Как, кстати, себя чувствуешь?
— Как фарш, который ещё недавно был чем-то живым. — проскулив и побившись головой о его плечо, не помогло конечно, а могло бы, беру себя в руки, фокусируя взгляд и стараясь поверить, что писк в голове — это ветер, а не тараканы дохнут. — Куда он хоть побежал?..
— Прям за ним рванёшь? Следом? — Даймон, издеваясь, заржал, я удар сдержал только потому, что Макс показал мне кулак в опустившемся окне.
— Как-нибудь бы побыстрее… О! — телефон находится там, где я его и оставил, в кармане джинсов, вылазить не хочет, цепляясь за всё что можно, словно мой будущий собеседник не хочет меня слушать. — Сла-а-а-а-вик!
— Ты ещё живой, что ли?.. — он всегда мне рад, хотя на первый взгляд это и не видно. — Те двое, сбежавших придурков, в розыске… — прикрыв трубку и отодвинувшись от нехорошо сощурившегося демона, шепчу ему: «Он не хотел тебя обидеть, маленький!» — не верит.
— А я?
— А ты — пока нет. Камеры, что вас засекли, случайно не сохранили записи.
— Я знал, что на тебя можно положиться!
— Не надо на меня ложиться!
— Дай вертолёт … я не сломаю, честно. Не как в прошлый раз.
— Зачем?
— Хочу слетать в гости к новой родне. Надо предупредить главу клана о вероятной ликвидации.
— Это же подсудное дело — рассекречивание информации!
— Ой, да плевал я. Давно думал о пенсии… — в этот момент я слышу писк в трубке и срывающийся крик Славки: «Дан, бля, ты под ликвидацию!!!», одновременно фоном Макс выпрыгивает из тачки с квадратными глазами, на полпути перехваченный Демоном, падает на землю, закрытый сильным телом сверху…
Резкий хлопок и оглушающий взрыв.
Так и сижу, с телефоном в руке и звоном в ушах в полном ахуе, наблюдая, как подорвавшись и скатившись в кювет с края обочины, завалилась на бок моя тачка, пожираемая сейчас языками пламени, так старательно вылизывающими обшивку и все, что было внутри… А я так любил эту машину, прирос, как к родной. Ну вот как их назвать?.. Ну что за люди! Чуть что-сразу в расход!!!
Макс с Даймоном отрывают головы от дороги и нехотя поднимаются, осматриваются по сторонам, натягивают шмотки, которые запасливый упырь захватил с собой. Вампир шипит, что весь изгваздался, а демон — что это не самое страшное. Макс кидает мне мою куртку, сразу достаю банковскую карточку и отдаю ему, дальше нам не по пути, всё слишком далеко зашло.
— А пин-код?
— Простой. Год моего рождения.
— Восемнадцатый век хоть или семнадцатый?
— Пошути мне ещё и будешь жить на пожертвования.
Прощаемся, как бывалые друзья, хотя и знакомы не так давно и хорошо, видно и правда: люди и нечи в ближнем бою проверяются, а не годами. Сажусь на первую попавшуюся попутку, отправляясь туда, куда теперь тянет чутьё, покидаю место взрыва, стараясь не привлекать много внимания.
Осталось только добраться до вертолёта, я знаю, где его Славка прячет. У него их вообще много, это он просто жадничает, ведь начальник всего отдела безопасности по нашему региону не может не коллекционировать самые дорогие игрушки…
Вик
Через три часа я почти домчал до Салана, а Кир уже прочно сидел в моей голове. Им пропитался воздух и окрестные деревья: вожак бесновался всю ночь, пометив, что можно. На языке зверей — тут теперь личная территория сильного хищника, предупреждение достаточно прямое и резкое, как и запах. Меня охватывает азарт, битву надо начинать уже сейчас, отвоёвывая землю по пяди, уважение по взгляду, признание по слову. Сделав этот первый шаг, останавливаюсь, вскидывая голову: по всему околодку дикий тоскуюший вой молодых волков, сливающийся в одну безумную песнь. Несколько десятков метров, и посёлок с кружащим над ним вороньём застывает перед глазами едва узнаваемым пейзажем. Темнота накрыла ворота и дома, даже небо над Саланом оплыло свинцовыми тучами, давящими к земле. Дождь будет кстати, он смоет лишние резкие запахи, освежит воздух… Дом Мирры с зияющими пустыми глазами битых окон заставляет прибавить скорости. Не успеваю поскребстись когтями, дверь чуть не слетает с петель. Кирка — прекрасна, золотисто-коричневая, грациозная, с оскаленными сахарно-белыми клыками клацает ими у самой моей морды. Еле успел отшатнуться, а то бы заимел постыдный шрам.
Рычу на оглушённую яростью и страхом девчонку. В алом мареве глаз тут же появляется проблеск разума. Она бросается мне на грудь с коротким воплем облегчения. Что тут, сучью мать, происходит?! Почему перепугана дочь вожака?! И где носит этого ретивого кобеля? Горло уже не издаёт членораздельные звуки, но рычания хватает, чтобы Кира объяснила. Тринадцать молодых волков по пятнадцать-шестнадцать лет, войдя в первый оборот, прошли через лапы и клыки Вагнера. Он подчинил всех, отравив своим ядом, как и обещал, а потом спустил бесноватую свору с цепи.
Киру сотрясал мелкий озноб: двое новообращённых гнали волчицу до самого дома. Мирра до сих пор сидела в подвале, все взрослые члены стаи подавленно молчали, никто не открывал недовольного рта или пасти.
Девчонка меня осмотрела: даже в обличье зверя её гениальный пытливый ум не прекращал анализировать. По крайне изумлённому взгляду понимаю, что ей хочется, как минимум, взять у меня кровь. Где Вагнер, Кира тоже не может сказать, но за мать не волнуется, а значит и меня это не должно отвлекать от главного. Тринадцать молодых убийц рыщут в лесу и скоро направятся в сторону города, если не уже. Девчонка умоляюще скулит и утыкается лбом в плечо: это робкая просьба выжить. Но я не могу ничего обещать, проверяю готовность тела, разминаюсь, играя мускулами под шкурой. Загрызть тринадцать малолеток — это деяние ляжет на сердце тяжелейшей виной. Кира сжимает плечо: я попробую, сестрица, попробую.
Несусь по лесу, оглашая его боевым воем, эхо мечется среди деревьев и тонет в чаще. Кроме меня слышен отдалённый сухой треск ломающихся веток и оголтелые вопли новообращённых. Теперь они ищут меня, ветер гонит к ним мой запах. Их вожак Вагнер велел не оставлять ничему живому ни малейшего шанса. Я — тот, кто бросает вызов вожаку, и теперь содрать с меня плоть, кусок за куском, это дело чести. Знаю заветную полянку, там с одной стороны непролазная стена деревьев, а с другой — глубокий глинистый овраг, мне как раз туда. Там и будет наша арена.
Терпеливо жду. Трое оборотней выскакивают на меня: взмокшие, вздрюченные, наэлектризованные. Густая пена с клыков валится кусками, тянется вниз слюна, в глазах — ни искры разума. В глотках клокочет рык. Обступили, знают, что нужно рвать, а как начать… К моей великой радости, наблюдаю появление ещё четверых оскаленных морд. Среди них по запаху двое явно посильнее остальных.
Здоровые зверюги — и не скажешь, что ещё вчера были неискушенной пацанвой, делают неуклюжие попытки наскочить на меня одновременно с двух сторон. Пятеро ждут, подвывая, присматриваясь, трут воспалённые глаза, пышут жаром. Новообращённые теряют дыхание, их сердца — не железные моторы, нагрузка охрененная, бока ходят ходуном, передёргиваются в жутких судорогах — зрелище жалкое и отвратительное. Избиение и молниеносный курс молодого бойца — если сейчас я убью их или наоборот, это будет считаться спаррингом, а не бойней. Но то, что удавкой пережимает горло — я всех их знаю по именам, играл с ними в футбол и хоккей, таскал на шее и мастерил грёбанного воздушного змея, обшарив весь интернет.
Гришка, Артур, Митька, Жека, Илья, близнецы Паша и Лекс, эти здоровяки сейчас хотят умереть первыми… Оглушаю леденящим рычанием, так, что изморозь несётся по молодым шкурам, выпускаю свой запах, накрывший поляну и овраг плотным покрывалом. Волчата смаргивают, теряются, начинают беспокойно отступать, силясь понять, откуда появился второй за сегодня призыв повиноваться. Новый вожак, молодой, остроглазый, стоит напротив, он не требует крови, успокаивает, заставляет лечь на засыпанную мелким сором землю и отдыхать. Все кроме близнецов, теряя волю, уселись на хвосты, двое завалились набок, судорожно дыша и часто облизывая морды. Паша и Лекс пробиваются с трудом, нетерпеливо кружат вокруг меня. Лекс всё-таки прыгает: бью плашмя, нанося щенку минимальный урон, но делаю рану достаточно кровавой, чтобы усилить страх новообращённых. Паша взрывается безумным рёвом и нападает резко, необдуманно, понимая лишь одно: я — враг, порвавший брата. Паша был младше и дурнее, Лёша его прикрывал, чтобы отец регулярно не порол зад, постоянно искавший приключения. Но сейчас младший взбесился ни на шутку: это был невероятный по силе выплеск ярости. Слепой. Глухой. Невменяемый волчонок бросился в бой, я сбил его на землю, лишь оглушив. Новообращённые смотрели с недоумением: я имел полное моральное право убить дерзкого юнца. Пока Пашка приходил в себя, мотая лобастой башкой, я обнюхал Лёшку: перестарался с воспитанием — чего говорить… Волчонок сжался, думая, что в мои намерения входит вцепиться ему в горло. Но я просто прокусил шкуру по свежей метке Кирилла. Следом подошли остальные. Сами. Подставили загривки и скалились, пока я выл, призывая ещё шестерых. Спустя пять минут мы гнались за беглецами почти до самого Гурьевска. Измотанный молодняк упрямо нёсся за мной, очевидно решил издохнуть во имя нового вожака. Я всё равно оторвался на приличное расстояние.
