«Дорогой отец Авак! Это письмо пишет один из самых близких друзей и товарищей вашего замечательного сына Геворга… Он был моим братом по крови, спас от взорвавшейся бомбы врага. Ваше письмо на фронт к Геворгу читал перед строем командир батальона Чернушевич[8]. Мне казалось, что это письмо и от моего отца, хотя я остался без отца, когда мне было 6 месяцев — его убили белогвардейцы. Дорогой папаша Авак! Я впервые с начала войны увидел такого смелого в бою и такого скромного в личной жизни, как Геворг. О нем можно сказать: храбрейший из храбрых, скромнейший из скромных. Когда немцы начинали свои атаки, Геворг садился в свой Т-60 и утюжил их бесстрашно. Он был грозой для фашистов. Мне бы хотелось, чтобы Вы, дорогой отец, все это знали и рассказали другим. Ваш рассказ будет в сто раз сильнее любого очерка, ибо это пишет Вам очевидец, товарищ и друг. Разрешите мне крепко обнять Вас как отца (ибо я своего отца не обнимал), еще раз поблагодарить за такого прекрасного сына, обнять и поцеловать. Разрешите сказать и закончить: Ваш сын Михаил».
Фронтовые друзья нашли друг друга через нашу литературу.
Но вернемся к дальнейшему повествованию.
Комиссаром тыла нашей армии был полковник А. Н. Рассадин. Вот уж настоящий комиссар! Он сочетал в себе черты партийного работника, хозяйственника, смелого военного человека и надежного товарища. Его незаурядные качества заметили. Рассадина назначили членом Военного совета в соседнюю армию, присвоили звание генерал-майора.
На замену ему прибыл полковник (впоследствии генерал-майор) И. С. Фурсов, с которым мы поработали недолго, так как я скоро убыл из 49-й армии. Но даже за короткий срок совместной службы я увидел в нем те же черты опытного партийного работника. А. Н. Рассадин до войны был секретарем Бакинского горкома партии, И. С. Фурсов, инженер по образованию, — секретарем Сталинградского обкома.
Чувство глубокого уважения и благодарности к моим фронтовым комиссарам я сохранил до сих пор. Проникая во все «закоулки», они мастерски добивались образцовой работы частей и учреждений тыла по полному и своевременному обеспечению войск материально-техническими средствами. Под их непосредственным руководством наши коммунисты были всегда на самых трудных и опасных участках.
На Брянском фронте
Взаимоотношения у нас с командующим 49-й армией сложились настолько хорошие, что у меня и в мыслях не было желания менять место службы. Но вот раздался звонок из Москвы (у меня в то время был свой высокочастотный аппарат — ВЧ), на проводе — начальник штаба тыла Красной Армии генерал-майор М. П. Миловский. Справившись о здоровье и самочувствии, Михаил Павлович стал расспрашивать, как идут дела в армии. Докладывая все по порядку, я чувствовал, что не за этим он ко мне позвонил — не в обычае было, чтобы центральное начальство обращалось в армию, минуя фронтовое управление.
— Сколько времени вам потребуется на сборы? — спросил он меня.
От такого вопроса я растерялся и ответил не сразу. М. П. Миловский продолжал:
— Хрулев приказал вам быть готовым к отъезду через 24 часа. Куда ехать — указание последует дополнительно.
— Слушаюсь.
Я доложил командарму и попросил его заступиться за меня. Ведь мы собирались не разлучаться и вместе заканчивать войну. Но через два дня поступило приказание из Москвы немедленно отбыть на Брянский фронт, где вступить в должность заместителя командующего фронтом по тылу. Это произошло в конце июня 1942 года. Прощание с генералом И. Г. Захаркиным было очень теплым.
Уезжая с Западного фронта, я увозил с собой уже немалый опыт, полученный в исключительно трудной обстановке. Надо отдать должное И. С. Хохлову — члену Военного совета фронта по тылу, — он умел будить в нас энергию, инициативу, изобретательность и любовь к своему делу. Человек незаурядных организаторских способностей, он знал экономику страны и ее нужды; на работу в армию перенес все, чему научился, будучи Председателем Совнаркома Российской Федерации. Главной его отличительной чертой было знание «мелочей» и замечательное умение сочетать эти «мелочи» с общегосударственными нуждами и задачами, умение заставить военных в полной мере использовать все, что есть вокруг них, чтобы поменьше обращаться к правительству со всякими просьбами. И. С. Хохлову принадлежит большая заслуга в воспитании многих военно-хозяйственных работников, вступивших в войну с классическими представлениями о безотказности и бесперебойности поставок в армию любого имущества — была бы представлена по начальству заявка.
Жизнь безжалостно опровергла розовое представление о том, что все блага будут поданы нам на блюдечке. В первое время даже заявки представлять было некому. Приходилось самому соображать, что и откуда взять, чтобы накормить бойцов, скорее доставить на фронт все необходимое. И Хохлов показывал пример кадровым военным, как надо решать организационно-хозяйственные задачи, возникавшие на каждом шагу. Выходец из трудовой семьи, он мог сам взять в руки топор или косу и доказать, что всякий, кто хочет, может научиться ими владеть.
Следуя на машине к новому месту службы, я старался мысленно представить себе обстановку, в которой придется решать задачи уже не армейского, а фронтового масштаба.
Проехали Тулу, Ефремов. День клонился к вечеру, когда водитель Грунь обратил мое внимание на едва заметные черные точки в воздухе:
— То ли птицы, то ли самолеты.
Не прошло и минуты, как увидели клубы дыма над Ельцом. Пока мы приближались к этому городу, фашистские стервятники сделали несколько заходов, сбросив сотни бомб. На главной улице нам встретились лишь несколько рыдающих женщин с детьми. Город казался мертвым: поваленные телеграфные столбы, горящие дома — следы совершенного фашистами преступления.
В 12 километрах юго-восточнее Ельца располагался штаб Брянского фронта. Командовавший этим фронтом генерал Ф. И. Голиков в первой декаде июля 1942 года отбыл на вновь созданный Воронежский фронт. Ожидали другого командующего.
Должность начальника тыла фронта я принял от генерала В. Н. Власова. Встретились мы с ним в избушке, наполненной табачным дымом. Состояние рабочей комнаты и внешность генерала Власова были как бы отражением его настроения: небритое лицо, взъерошенные волосы, измятое обмундирование — все показывало, что он переживает глубокую депрессию в связи с неудачами: противнику удалось глубоко вклиниться на стыке между 13-й и 40-й армиями, и, несмотря на действия введенных в сражение нескольких танковых корпусов, приданных фронту, враг здесь не был ни разбит, ни даже оттеснен.
Из короткой беседы с В. Н. Власовым мне стало ясно, что Брянский фронт испытывает острую нужду буквально во всем: в продовольствии, горючем, боеприпасах. Главное — не хватает транспорта. По этой причине госпитали забиты ранеными — эвакуация по железной дороге затруднена непрерывной бомбежкой.
Неприглядную картину нарисовал мне Владимир Николаевич.
— Нельзя ли нам попить чайку? — спросил я.
— А почему бы нет? — ответил он. — Хоть сию минуту. Сейчас мы сядем в машину и поедем попить чаю.
Действительно, пришлось проехать около 5 километров. В одном из оврагов оказалась палатка с харчами. Из-за стакана чаю тратить столько времени!
— Да, у нас такой порядок. Велено никаких столовых вблизи штаба фронта не держать, — невесело разъяснил В. Н. Власов, — не демаскировать…
Накормить штаб фронта — это небольшой вопрос по сравнению с обеспечением всего фронта. Но штаб является «мозгом» фронта и время его работников надо беречь. Мне стало ясно, что этот вопрос требует решения.
Вскоре прибыл новый командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский. О нем, о его 16-й армии много писали в газетах. Имя Рокоссовского не сходило с уст, когда речь шла о боях под Ярцевом, об отражении немецких атак на волоколамском шоссе, о переходе наших войск в наступление на этом направлении. Знали мы и о том, что в Московской битве Константин Константинович был ранен.
