До сей поры в моей памяти сохранился эпизод борьбы с бандой Ана-Кули. Главарь считался неуловимым. Много раз переходил он границу — и каждый раз безнаказанно; его несколько раз «убивали», но он появлялся вновь.
В феврале 1932 года в Марах, где я работал помощником начальника погранотряда, было получено сообщение, что Ана-Кули с 400 хорошо вооруженными всадниками вновь появился, чтобы вывести за границу несколько сот байских семей, собравшихся с разных концов Туркмении. Поступившая из Москвы телеграмма извещала, что И. В. Сталин лично следит за операцией по ликвидации банды и что начальник погранотряда несет персональную ответственность за ее успех.
Было ясно, что на этот раз высшее начальство не простит нам безнаказанного ухода Ана-Кули. Из Ташкента даже потребовали, чтобы вместе с донесением об успешной ликвидации банды был доставлен и сам Ана-Кули — живой или мертвый.
М. А. Орлов, начальник погранотряда, сформировал истребительный отряд в составе 140 сабель из специально отобранных пограничников, включил лучших курсантов школы младшего начсостава во главе с ее начальником Евгением Корниенко, человеком тактически грамотным, находчивым и решительным. Нужно было выделить политработника для выполнения обязанностей комиссара истребительного отряда. Я изъявил желание, чему начальник погранотряда был рад: инструктировать своего помощника не нужно.
Мы отправились в путь. Со мной ехал и мой «практикант» красноармеец срочной службы В. Ф. Шевченко, впоследствии видный политический работник в пограничных войсках. Нам предстояло выйти наперерез банде, двигавшейся в сторону афганской границы. По предварительным расчетам встреча могла произойти в глубине Каракумов, не ближе 140–160 километров от границы.
Так и случилось. Более чем в сотне километров от города Мары — исходного нашего пункта — мы увидели следы множества недавно прошедших лошадей и верблюдов. Моросил дождь, и на сыром песке эти следы хорошо просматривались. Вскоре передовые дозоры донесли, что банда положила на землю всех верблюдов в одной из долин, а басмачи заняли сопки, выгодные для ведения боя.
Лежала густая пелена тумана. Лишь изредка в просветах можно было наблюдать с сопки расположившийся в долине караван — не менее 4 тысяч верблюдов, из которых почти каждый был навьючен, мы знали, коврами, ценностями и продовольствием. Со стороны противника местность просматривалась лучше, чем с нашей, и хорошо замаскировавшиеся басмачи могли вести прицельный огонь.
Спешившись и отправив коноводов с лошадьми за пригорок, наш отряд пошел в наступление. Первый бой, продолжавшийся около четырех часов, проходил с большим напряжением; мы потеряли несколько человек убитыми и ранеными. С наступлением темноты все стихло. Банда двинулась дальше.
Утром следующего дня часть наших людей занималась розысками и опознанием трупов, а остальные преследовали басмачей. Вскоре мы снова настигли банду, и опять завязался бой, длившийся до темноты.
На третий день повторилось то же. И хотя убитых басмачей насчитывалось изрядное число — после трех боев более 300,— у противника по-прежнему оставалось около 400 активных штыков; винтовки убитых басмачей переходили в руки тех, кто оставался в живых в уходившем караване.
Последний, четвертый бой развернулся с утра в долине Намаксар, в 12 километрах от афганской границы. Было ясно, что если в этом бою банда не будет полностью уничтожена, то ночью остатки ее достигнут территории Афганистана. К нам на подмогу прибыла из кушкинского стрелкового полка группа бойцов в 40 сабель под командованием начальника полковой школы А. А. Лучинского. Чтобы выйти в тыл банде, ока совершила на конях более чем стокилометровый форсированный переход вдоль границы. Еще раньше к нам приехал командир кушкинского полка Шарков, который принимал непосредственное участие в ликвидации остатков банды. Бой начался с самого утра и длился до темноты. Чтобы оставшиеся в живых басмачи не ушли через границу ночью, все выходы из долины Намаксар заняли наши дозоры.
Ранним утром мы уточнили результаты проведенной операции. Банду возглавлял сам Ана-Кули. Его ближайшими помощниками были сын и брат. В каждом бою басмачи недосчитывались то одного, то другого своего главаря. К концу операции все главари банды были убиты. Из 4 тысяч верблюдов, находившихся в караване, уцелело не более 2 тысяч. Мы погрузили на них раненых, женщин и детей, чтобы отправить в Кушку. Чуть ли не целый поезд заняло отбитое нами у басмачей добро, которое они хотели увезти за границу.
С той поры таких крупных бандитских формирований на среднеазиатской границе уже не было.
В чем заключалась обязанность комиссара истребительного отряда в этой операции? Если командир отряда должен был находиться там, откуда ему удобнее управлять боем, то комиссар в этой обстановке наилучшим образом мог выполнить свою роль, находясь с бойцами, а иногда и впереди них. Вот где пригодилась моя старая страсть к стрелковому делу, благодаря которой стал «стрелком-мастером» по винтовке и пистолету! Выезжая на операцию, я взял с собой винтовку с оптическим прицелом системы Лаймана. Хотя басмачи маскировались очень тщательно, но их чалмы все же были различимы на общем фоне, а для стрельбы с оптическим прицелом на расстоянии 150–200 метров достаточно иметь мишень размером в спичечную коробку. Бойцы видели, как при каждом моем выстреле еще одна чалма подскакивала вверх и исчезала; возможно, поэтому они и старались держаться поближе ко мне. Нередко увлеченные ходом боя пограничники стремились сойтись в рукопашную схватку, но я их удерживал, видя, что для этого момент еще не наступил.
В Кушку, а затем в Мары были доставлены дети из каравана, уводимого Ана-Кули. Некоторые из них лишились родителей. Местные власти разместили ребят по детским учреждениям. Двухлетнего мальчика взял в свою семью начальник погранотряда М. А. Орлов. Уже после войны мне случилось встретиться с Михаилом Алексеевичем, и он рассказал, что его приемный сын учится в Ленинграде. На фотографии я увидел красивого смуглого мальчика, которым гордился приемный отец.
Не забыть мне и случая с одной туркменской девочкой, которую нашли после боя. Следуя с дозором, мы заметили небольшую группу всадников, двигавшихся в сторону Афганистана. Поспешили к ним наперерез. Они также ускорили движение и открыли ружейный огонь. Дальнейшее преследование было безуспешным — уставшие кони едва переступали по песчаным наметам. Прекратилась также и стрельба. Вдруг невдалеке из-за кустов саксаула появилась ярко-красная фигура. С расстояния 250–300 метров показалось, что нам устроили засаду. Двое из нас спешились, чтобы вести более прицельный огонь, но пока не стреляли, стремясь подобраться поближе к укрывавшемуся «нарушителю». Подойдя совсем близко, мы увидели женскую фигуру с закрытым лицом. Это была очень красивая девочка 12–13 лет, которую басмачи хотели увезти насильно. Обнаружив преследование, они бросили ее, чтобы легче уйти от погони. Местные власти определили девочку в интернат.
Мужество пограничников проявлялось не только в боевых стычках с противником. Сама по себе служба на границе — это мужество. Самым большим испытанием и для коня и для всадника являлось безводье. Нужна большая выдержка, чтобы флягу с водой расходовать постепенно, отпивая мелкими глотками. Были случаи, когда лошадь, дорвавшаяся до воды после 70-километрового перехода, погибала тут же у колодца, если ее не приучили пить мало и постепенно утолять жажду.
Большое значение имела тренировка для проведения длительных переходов по безводью. Обычно пограничнику перед выездом давали ломоть хлеба с толстым слоем соли — «солевой бутерброд». Съев такой бутерброд, человек напивался воды до полного утоления жажды. В походе происходило не только обезвоживание, но и обессоливание. Заблаговременно принятая большая порция соли, удерживающая влагу в организме, помогала переносить эти потери в пути.
Я уже говорил, что питание пограничники всегда получали вполне достаточное, хотя сохранять продукты при отсутствии холодильников было трудно; скоропортящиеся продукты защищали от жары, опуская их в кожаных мешках в колодец.
