В свою защиту оставалось только добавить, что я сделала это не нарочно. В какой-то момент, я сама поверила в то, что все еще можно исправить. Но единственное, чего я действительно желала, ― снова оказаться в его объятиях, и я знала, что это никогда не изменится.

Возможно, доктор Блейк меня бы вылечила. Она накачала бы меня антидепрессантами и повторяла бы снова и снова на своих сеансах психотерапии, что это не моя вина. На самом деле, хотя я была достаточно глупой, чтобы оставить свой напиток без присмотра, я никогда не верила, что заслуживала этого. Я знала, что угодила в плен не по своей вине.

Я не думала, что я плохая. Возможно, из-за того, что он не мог говорить со мной и сломить меня таким образом. Вероятно, если бы он повторял мне раз за разом, что это моя вина, я бы поверила. Но этого не произошло. Я просто жаждала его молчаливой силы и власти. И ничего не могла с собой поделать.

Меня не волновало, как я к этому пришла, важно было только то, где я была сейчас. Он был единственным человеком в моей жизни, кто имел для меня значение, а ведь я даже не знала, как его зовут. Я была уверена, что даже если он примет меня обратно, я никогда не узнаю его имени. Он так и останется Хозяином.

Я подъехала к дому и выключила зажигание. На мне была одежда, которую он мне когда-то дал, а в руках плотно обосновались дневник и компакт-диск. Постучав в дверь, я принялась ждать.

Был ли он вообще дома? Я упорно верила в то, что мой похититель все время сидел перед монитором и наблюдал за мной, будто я была нужна ему ничуть не меньше, чем он мне.

Это был прекрасный день, один из тех редких не по сезону теплых дней, которые иногда бывают на юге в декабре.

Светило солнце, птицы щебетали, дул теплый легкий ветер, и все же, я задыхалась. Слишком свободная. Не в безопасности. Наконец-то, дверь открылась.

Мне почему-то казалось, что без меня он развалится. Что пожалеет о том, что отпустил меня, и будет рад моему возвращению. Но в его внешности не было ничего растрепанного или неопрятного. Стрижка и одежда мужчины были в порядке.

Он посмотрел на меня с тем холодным высокомерием, которое почему-то не казалось мне таким пугающим, когда я находилась по ту сторону двери. И вдруг, моя вера в то, что мое место здесь, пошатнулась.

― Хозяин, прошу...

Он закрыл дверь и запер ее на замок. Я стучала в дверь, как минимум минут двадцать, но ничего не произошло. Я уселась на массивное крыльцо из темного дерева и прислонилась к перилам. Неужели я ему наскучила?

Он так легко со мной покончил? Все закончилось, потому что он так сказал? Я знала, что должна была вернуться в машину и уехать домой. Я могла бы перехватить письмо, когда его принесут в родительский дом, и сжечь его. Никто ничего бы не узнал. Я могла бы продолжить посещать своего психотерапевта и следовать намеченному плану лечения. Поправиться. Стать прежней. Жить.

Я разозлилась, когда он вот так от меня отвернулся. Мне стоило бы сдать его, из-за того, что он не принял меня обратно, но я все равно не могла так поступить.

Костяшки пальцев кровоточили. В последний раз, когда я сбила их в кровь, я молила своего похитителя о свободе. Из меня вырвался истерический смех. Пару минут спустя, дверь открылась, образовав щель в несколько дюймов. Прежде чем я успела подняться на ноги, она снова захлопнулась. Я посмотрела вниз. Бутылка воды, мягкая губка, мазь и бинты для моих рук.

Теперь я поняла правила игры. Я не видела ни одной причины, по которой этот мужчина помог бы мне, если бы действительно потерял ко мне интерес. Он никогда не был настолько жестоким. Как и раньше, выбор оставался за мной.

Какой бы больной, извращенный или неправильный он ни был, впервые в жизни, все зависело только от меня. Я прибывала в полнейшей безопасности. Никаким образом я не зависела от своего Хозяина, и все же месяц спустя, оказалась здесь, на пороге его дома, умоляя о возвращении, как какая-то бродяжка.

Я прожила почти месяц в реальном мире, но все, что мне довелось увидеть ― куча бессмысленных телешоу и несколько визитов в кабинет мозгоправа. Осторожно смочив губку водой, я израсходовала половину содержимого бутылки. Я стиснула зубы, промывая поврежденную кожу на костяшках пальцев, а затем нанесла успокаивающий гель из алоэ и бинтовала руки. Оставшуюся воду, я выпила, и снова замерла в ожидании.

Я перечитала свой оригинальный дневник. Другая, отредактированная его версия, все еще лежала у меня в машине. В нем было описано все: что Хозяин со мной вытворял, как я подчинялась ему, лишь бы не оказаться снова запертой в плохой камере. Эмоции, чувства, унизительные половые акты.

Я понимала, что должна была чувствовать, но ничего подобного не испытывала. Перечитав каждую сцену, описанную в ярких деталях словно эротику, я ощутила прилив влаги между ног.

Прошло несколько часов. Я подумывала о том, чтобы постучать еще раз, но у меня слишком сильно болели руки. Кроме того, я не сомневалась, что он и так знал, что я все еще была здесь. И если бы я продолжила тарабанить в дверь, то у него появилась бы веская причина запереть меня на более длительный срок.

Я продолжала упорно верить, что он откроет дверь и примет меня назад. Мне просто нужно было доказать ему свою пригодность.

Наконец дверь открылась, и он выставил для меня тарелку куриного супа с лапшой, сухари и новую бутылку воды, прежде чем закрыть дверь и снова отгородиться от меня. Я не смогла сдержать улыбку, которая расплылась по моему лицу. Боже, я окончательно рехнулась. Высыпав сухари в суп, я поела. Все опять перевернулась с ног на голову. Суп снова успокаивал, потому что дарил мне надежду. Хозяин обратил на меня внимание.

В ту ночь сгустились тучи, и пошел дождь. В небе вспыхивали молнии и звучали раскаты грома. Поднявшийся ветер начал задувать на крыльцо дождевую воду.

Ночь и дождь спровоцировали понижение температуры; стало не то чтобы холодно, просто некомфортно. Я задрожала и забилась в угол крыльца, подальше от потока проливного дождя.

Я с тоской уставилась на открытый «Мерседес», стоявший в нескольких футах от меня. Я могла залезть в него, включить печку и, свернувшись калачиком, лежать на заднем сиденье, пока в баке не закончится бензин. Но я не хотела быть так далеко от своего Хозяина, на случай, если он решит меня впустить.

Около полуночи дверь снова открылась, и мне бросили несколько тяжелых подушек и одеял.

Я вернулась в уголок крыльца и куталась в одеяла, пока не заснула. Когда наступило утро, в воздухе витала свежесть, а погода куда более соответствовала декабрю. Я поглубже зарылась в шерстяную ткань, размышляя, позволит ли он мне замерзнуть на его крыльце.

Вскоре сильные руки подхватили меня и понесли в дом. Мужчина усадил меня на диван в комнате, в которой мы находились в последнюю нашу встречу, а затем ушел. Он вернулся через несколько минут с сухой одеждой, которая лежала в шкафу хорошей камеры.

Я неуверенно ее приняла.

Хозяин скрестил руки на груди и выгнул бровь. Я заколебалась лишь на мгновение. Неделями я была свободна, но мое желание остаться с ним, чего бы это ни стоило, проломило фальшивую стену, которую я возвела вокруг себя.

Я сняла с себя старую, все еще слегка мокрую одежду. Я знала, что он оценивающе разглядывал меня, будто пытался понять, стоило ли меня оставить себе, словно я рабыня, которую выставили на аукционе. Если он решится, то это станет весьма долгосрочной инвестицией.

Странно, но я гордилась тем, что продолжала бриться, будто это даже на расстоянии доказывало ему мою преданность. Я переоделась и уселась на диван, выжидающе глядя на мужчину.

В конце концов, он заговорил при помощи жестов:

«Почему ты опять здесь? Я приказал тебе уйти. Я тебя отпустил».

― Я не хотела, чтобы меня отпускали. Я хотела остаться.

«Удерживать тебя здесь было ошибкой».

― Еще большей ошибкой оказалось мое освобождение! Разве ты не видишь, что ты со мной сделал?