- На них этикетки. С детальным описанием, - объясняет Гарри, Луи смотрит на едва видимые стикеры на кофе, на которых написано ‘Латте. Имбирь.’ и ‘Латте. Эгг-Ног.’. Хотя, правильней было бы сказать “нацарапано”, потому что почерк очень неразборчивый. Но у каждого свои заморочки.

- Окей, - говорит он и пытается не улыбаться из-за манеры поведения и детской позы, в которой сидит Гарри, подносит правой рукой один из стаканов к ожидающе приоткрытым губам. Все идет гораздо лучше, чем он ожидал.

Он медленно наклоняет стакан вперед, голова Гарри слегка опрокидывается назад, он делает крошечный глоток. И сразу же кривится.

- Нет, - только и говорит Гарри и поворачивается влево.

- Хорошо, - смеется Луи, поднося к его губам другой стакан.

Гарри громко отпивает и удовлетворенно, но слабо улыбается.

- Гораздо лучше, - он раскатывает вкус на языке и опускает руки, большими зелеными глазами смотрит то на один стакан, то на другой.

- Ну, достаточно вкусно для фетиша? - спрашивает Луи, Гарри берет из его рук оба стакана и рассматривает ближе.

Он кивает, читая этикетки.

- Думаю, да, - рассеянно отвечает он и тыкает в латте с имбирем. Поднимает голову и смотрит на Луи. - Вот этот отвратителен, - комментирует он.

Луи пожимает плечами.

- Не знаю, я бы так не сказал. Это, конечно, не мое, но кому-то же нравится.

- Нет, он правда отвратительный, - он смотрит вниз на объект разговора. - Я ему сочувствую.

Брови Луи поднимаются.

- … Ты сочувствуешь латте?

- Да. Немного.

- И почему же?

Гарри снова поднимает голову, он выглядит необъяснимо маленьким, истощенным, обессилено невинным из-за своих широко открытых глаз, растрепанных волос и высеченных из рубина губ.

- Потому что он не такой вкусный, как остальные. И его, скорее всего, быстро забывают.

Луи улыбается, не зная, что сказать, пытаясь показать, что вовсе не очарован его словами, Гарри возвращает латте со вкусом эгг-ног Луи и сильно сжимает стакан с имбирным кофе.

- Имбирь - мой новый фетиш, - внезапно объявляет он, снимает крышку и смотрит на пенистую янтарную жидкость.

По-другому и быть не могло.

- Дай угадаю. Потому что тебе не нравится вкус, и ты чувствуешь себя виноватым за то, что он тебе не нравится? - интересуется Луи, искренне потрясенный - нормальные люди о таком не разговаривают. Как вообще работает мозг Гарри Стайлса? Почему он работает так заразительно странно?

- Потому что я понимаю, что не обязательно быть идеальным, чтобы тебя любили, - поправляет Гарри, поднимает взгляд, на лице спокойная решительность, Луи задумывается, употреблял ли он сам когда-нибудь в собственной жизни свои же цитаты, взятые с собственной головы, а не снятые с чужого языка. Он почти чувствует увядающую уверенность.

И снова.

- Я знаю это чувство, - говорит Луи, крутя в руке стакан кофе.

В какой-то момент их взгляды встречаются, они смотрят друг на друга, одновременно тихо и громко, спокойно и бурно, Гарри первый не выдерживает натиска и опускает голову, начинает рассматривать поддон своего стакана. Луи смотрит на свой.

- Окей, тогда, - тишина прерывается, Гарри слушает его голос, проводит пальцами по краям стаканчика. - Моим фетишем будет эгг-ног.

Гарри сразу же поднимает голову.

- Твоим фетишем?

- Да. Моим. Думаю, школа достаточно большая и сможет выдержать две одержимые персоны, - улыбается Луи и отпивает кофе.

Гарри следит за движением и хмурит брови.

- Не уверен.

- Конечно, сможет. А теперь. Время заниматься! - пропевает Луи и кладет сумку на скамейку, игнорируя взгляд Гарри. Он не открывает сумку и даже не думает об этом. По крайней мере, не тогда, когда у него есть еще целый стакан кофе. И не тогда, когда не наступило даже девяти.

Черт, зачем он так рано пришел, напомните?

- Ты не сядешь в свое кресло? - спрашивает Гарри, смотрит на сумку и Луи, занимающих почти все пространство, оставляя его практически сидеть на краю.

На лице Луи появляется улыбка (“твое кресло”), - он трясет головой, хрустит костяшками пальцев и нажимает на клавиши.

- Я люблю пианино. И люблю их скамейки.

- Правда?

- Нет, - почти сразу передумывает Луи. - Я их ненавижу. Но хочу посмотреть, как ты играешь.

Брови Гарри поднимаются, но лицо остается нечитаемым, он начинает наигрывать мелодию.

- Ты и весь остальной мир, - говорит он, пальцами набирая темп.

- В смысле? - Луи наблюдает за быстрыми и в то же время плавными движениями рук.

- Я великолепный пианист, - ехидно ухмыляется Гарри. - Я прекрасно управляю своими руками.

- Ты придурок, - без энтузиазма отвечает Луи. - Полный придурок.

- Хей.

- Что? Ты это заслужил, - Гарри кидает на него взгляд, но продолжает играть, Луи теряется в движении его пальцев. - И не думай, что я буду просить тебя научить меня играть. Найл пытался, и мы ни на йоту не сдвинулись с места.

- Даже если бы ты попросил, я бы не стал. Я не учу.

- То же самое ты сказал, прежде чем стать моим репетитором. И смотри, где ты сейчас.

- Заткнись.

- Спасибо, Кудряшка. Тебе тоже хорошего дня.

Гарри закатывает глаза, но смеется.

Луи запоминает этот звук.

***

В течение последнего часа Гарри учит Луи играть. И все идет гораздо лучше, чем Луи ожидал.

Гарри удивительно терпеливый, его длинные пальцы спокойно находят нужные клавиши, тщательно объясняют Луи каждый аккорд, медленно описывают каждый звук и значение ноты, его голос слушать гораздо увлекательнее, чем голос Найла, длинные тянущиеся слоги, глубокий насыщенный тон, почти затерявшийся среди нот. Он тихо сидит, пристально, можно даже сказать с любопытством, смотрит, и Луи задает вопросы, неуверенно нажимает на клавиши, заставляя пианино издавать дрожащую мелодию, время от времени поглядывает на Гарри, чтобы увидеть в глазах знак одобрения.

В целом, приятный опыт, заставляющий Луи улыбаться и смеяться, когда Гарри в ужасе широко открывает глаза из-за особо отвратительного звука, который Луи умудряется выдать из инструмента.

- Я, оказывается, что-то помню, - азартно восклицает Луи, солнечно улыбаясь Гарри, и улыбка того становится шире, пока он наблюдает за движениями рук Луи на пианино.

- Ты не так уж ужасен, - сообщает он, и Луи, из-за тона, которым сказано, не может сделать ничего, кроме как посмеяться и хлопнуть его по рукам, играющим рядом.

Его взгляд вновь падает на чернила, выведенные на месте, где Гарри носит часы - на протяжении всего урока он постоянно замечал черную надпись, и с каждым разом его любопытность возрастала. Зачем делать татуировку там, где всегда будешь носить часы? Что там написано? Почему он ее закрывает?

На эти вопросы Луи никогда не искал ответов, но сейчас они ему очень нужны.

Он играет еще несколько неполных частей колыбельной, а после, Луи, окончательно поддавшийся искушению, постукивает по инкрустированному корпусу часов указательным пальцем.

- Что говорит татуировка? - напрямую спрашивает он, глядя на Гарри, прижимает щеку к собственному плечу и пытается выявить реакцию.

Которая, конечно же, напоминает оленя посередине дороги, увидевшего огни машины.

- Ничего, - сразу отвечает Гарри и убирает руку, лицо становится серьезным, совершенно безэмоциональным, пианино замолкает, аккорды отдаются эхом в погрузившейся в молчание комнате.

Луи наклоняет голову, с любопытностью и пытливостью изучает профиль Гарри, тот смотрит на клавиши, черты лица, заостренные из-за истощения, становятся, почему-то, еще более выразительными.

- Все нормально. Я не буду осуждать тебя, - успокаивает Луи, переплетая свои ноги в лодыжках.

На лице Гарри появляется слабая ухмылка.

- Ты всегда меня осуждаешь, - бормочет он.

- Только тогда, когда осуждение заслужено, - беззастенчиво защищается Луи. - Но, вопреки распространенному мнению, я не раню твои чувства намеренно. Я не злой.

Гарри скользит подушечками пальцев по клавишам, наклоняя голову, кудри следуют за движением головы.