Его голова склонена, руки на коленях, и Луи не уверен, слушал ли он вообще-

- Специально, - внезапно говорит он, голос тихий и низкий. - В тот день я специально взял тебя с собой. - Он поднимает взгляд на Луи, лицо пустое, лишенное эмоций, но глаза полны клубящихся туч - самое живое, что Луи видел в них за все недели.

В комнате настолько тихо, что тишина кричит в уши, забираясь под самые нервы, Луи и Гарри смотрят друг на друга через комнату.

Черт.

Он знал. Знал, но не мог понять. Луи остается только смотреть. Смотреть в хмурые, затянувшиеся тучами глаза, болезненно впивающиеся в него в ответ, не дающие отвернуться, вздохнуть, подумать. Слишком сильно.

- Я знаю, каково это, - бормочет Гарри, бормочет буквально в душу. - Когда нужно… нужно сбежать. Ненадолго.

Желудок Луи переворачивается, и если бы он сейчас стоял, колени бы подогнулись. Но с другой стороны ему даже хорошо, взволнованное, пьянящее, теплое, шокировано переполняющее чувство окружает его, и он улыбается, немного опускает голову, чтобы было не видно его смущения.

- Ну, тогда. Спасибо еще раз. Ты не должен был.

- Должен.

Молчание. Гарри смотрит на клавиши, Луи - на свои книги, воздух наполнен чем-то тяжелым, плотным, чем-то, что чувствуется как взаимопонимание.

И Луи хочет сказать больше, хочет продолжить разговор, но в горле застрял воздух, а момент такой хрупкий, что Луи кажется, он вот-вот разрушит его своими неуклюжими руками и переизбытком энергии. Слова Гарри водоворотом кружатся внутри. Если бы Луи сказали, что когда-нибудь от каких-то там пары слов он непомерно начнет задыхаться, он бы рассмеялся им в лицо.

Они возвращаются к своим ‘обязанностям’.

Кажется, Гарри погружается в работу с легкостью, не проходит и минуты, а он уже увлеченно царапает ручкой по бумаге, напряженно кусает губы и наклоняет голову.

А вот Луи с такой легкостью погрузиться не может, он прислушивается к сердцебиению, отдающемуся в ушах, замечает слабость в руках, глазами уставившись на первое слово первой страницы - ‘Здесь’.

Гарри специально увез Луи от матери. Он признал это. Он увез Луи. Он помог Луи. Гарри Стайлс помог Луи Томлинсону. Гарри Стайлс признал, что помог Луи Томлинсону.

Вау.

Луи погружается в свои мысли и смотрит в окно - небо теперь почти черное, начинает покрываться звездами, едва видными через окно светлого помещения. Гарри пишет, и пишет, и пишет, опустив голову, тыльной стороной руки создавая шорох.

Но потом шорох прекращается.

Луи напрягается, возвращается к книге, встречаясь со знакомым “Здесь”.

- Ты мог бы… - Гарри останавливается, кусая губы, и смотрит в сторону.

Луи поднимает голову вверх.

- Мог бы что? - спрашивает он, откладывая учебник.

Гарри проводит пальцами по клавишам, не нажимая на них, зубы по-прежнему кусают губы. Он моргает, расслабляет и облизывает их.

- Я тут думал. Если я сыграю что-нибудь. Мог бы ты… сказать мне, что думаешь? - Гарри ждет ответа, плечи напряжены, ноги соединены вместе, он сидит на самом краю скамьи.

- Конечно, - выпаливает Луи от шока… то есть, теперь Гарри уже хочет знать его мнение?

На горе свистит рак.

Гарри кивает, ждет, удостоверяясь, не шутит ли Луи, потом медленно встает и подходит к скрипке, лежащей возле кровати.

Луи уже заинтересован. Он смутно помнит, что Зейн упоминал, что Гарри умеет играть, но никогда не слышал лично, поэтому он внимательно следит, как Гарри вновь садится на скамью возле пианино, поворачивается боком, чтобы не видеть Луи, зато Луи виден его профиль и, по какой-то причине, грустные глаза, наполненные тревожной робостью и нерешительностью.

Луи кладет руки на колени, Гарри поднимает инструмент к подбородку, слегка прижимая к нему. Длинными тонкими пальцами берет смычок и располагает напротив жестких струн. Неуверенно, с дрожащими веками, закрывает глаза.

Луи задерживает дыхание.

И смычок двигается.

Он знал, что услышит что-то красивое. Каким-то образом. Просто… знал.

Гарри водит смычком, сильно заводит руку назад, медленно проводит вперед, каждая капля эмоции отражается в его сдвинутых бровях, просачивается через струны в тускло освещенную комнату, забирается под кожу Луи, застывает под его джемпером.

Нет, мелодия не красива. Она до смерти, тотально головокружительна. Чертовски невероятная, сладкая и невыносимо грустная. Крадущая новые звуки с плеч Гарри, несущих бремя, с синяков под глазами, с истощения в чертах его лица, и Луи думает, что больше никогда не хочет слышать ни звука. Не эту неведомо поразительную призрачную мелодию.

Гарри Стайлс, возможно, сотворен из разрушения и погибели. Но как что-то настолько искреннее может быть создано тем, кто считается дьяволом? Тем, у кого якобы ничего не осталось внутри?

Гарри плачет музыкой, а Луи смотрит на него в немом, безмолвном благоговении и понимает, что, возможно, он не так далек от того мальчика на фотографиях, как думал. Что та искренняя улыбка, которая была с Гарри, когда он был рядом с Десом и сестрой, тот лучик солнца, не погиб. И что может он покинут где-то в его глубинах, погребен под эмоциональной пылью и грязью.

Музыка прекращается. Смычок перестает двигаться. Длинные бледные руки Гарри расслабляются, нежно опускают на пол скрипку. Он ждет.

Луи напоминает себе, что нужно моргнуть.

- Я никогда… - начинает Луи, не имея слов. Плечи Гарри напрягаются, он поднимает голову в сторону звука голоса Луи, смотрит мягко, ожидающе. И испуганно? Луи не понимает, Гарри боится, какими будут его слова? Но Гарри не должен бояться, он просто не может. Луи прочищает горло. - Я никогда не слышал ничего подобного. Это было. - Он останавливается, поднимает взгляд и смотрит на затененный профиль Гарри. - Гарри, это было потрясающе.

Он надеется, что его голос способен передать все то, что он чувствует.

Гарри не двигается, не отвечает.

Поэтому Луи продолжает.

- Слушай, я не знаю, зачем-не знаю, пишешь ли ты это ради веселья, или для кого-то, или еще по каким-то причинам. Но это самое прекрасное, что я слышал в своей жизни, и, если честно, я даже не знаю, как в полной мере объяснить. Я понимал, что ты хорошо звучишь - потому что ты хорош во всем - но не знал, что будет так. Это большая редкость. Это особенно, Гарри. У тебя получилось то, что ты хотел передать. Я знаю, у тебя получилось.

Гарри едва дергает плечом, открывает глаза.

- Это только твое мнен-

- Не впихивай мне свое ‘мнение субъективно’, - прерывает Луи, закатывая глаза, несмотря на берущие верх эмоции. - Что бы там ни было, я здесь. Сижу и говорю тебе, как охуительно и гениально это звучало. И, насколько я могу судить, в данный момент важно только это, да? И даже если весь мир думает о тебе дерьмово, знай, что существует по крайней мере один человек, знающий, что ты - потрясающий.

Гарри молчит, по-прежнему сидя на скамье, рассматривает свои колени.

Проходит время, но Луи не отворачивает взгляд, наблюдает за Гарри, пока в голове до сих пор отдается эхом музыка скрипки.

- Мне кажется, что если бы мелодия была сыграна быстрее, и с гитарами, и барабанами, получилось бы хорошо, да? - тихо спрашивает Гарри, склонив голову.

Луи не уверен, откуда он придумал это, зачем вообще сказал, что у него на уме, но кивает.

- Да. Да, это было бы гораздо больше, чем хорошо.

Гарри кивает.

Луи смотрит.

- Эм, - Гарри трет глаза и встает, немного неуклюже, едва не запутавшись в ногах. - Думаю, я скоро пойду спать. Я-Я устал. Так что… - прерывается он, почесывая пальцем за ухом, и держится взглядом подальше от Луи.

- Да, - понимает Луи и начинает собирать вещи в сумку, по телу бежит горячая кровь, в голове давит тяжестью. - Конечно, Кудряшка.

В комнате звучит лишь шарканье книг, тетрадей и бумаг, которые Луи кладет в сумку, Гарри неловко стоит позади него. Большие старинные часы в углу едва слышно тикают.

- Что ж, - говорит Луи, стоя с собранной сумкой, переброшенной через плечо. Он поворачивается и смотрит на Гарри, его брови не как обычно нахмурены, нет, он выглядит расслабленно. - Спасибо за то, что позволил мне здесь заниматься.