Черт.

Черт.

Этого не должно было случиться.

Луи наблюдает, чувствует себя очень обеспокоенно, не в своей тарелке, Гарри напоминает побитого щенка, он молча садится, берет ручку - не перо - и бумагу, записывая конспект быстро, его глаза не отрываются от бумаги, тени кажутся глубже, он наблюдает за адамовым яблоком, резко дергающимся, когда парень глотает слюну.

Словно по щелчку атмосфера в комнате становится неуютной, оставляя тягостный осадок.

Луи не может сказать, работает ли новая техника, техника строгого контроля, или нет. Но Гарри слушается, и Луи полагает, что это, скорее всего, положительный знак.

Глотая желчь, грозящуюся восстать из его горла, и колющую боль в груди, Луи продолжает давление.

- Я ненавижу твой почерк, - критикует он, сохраняя свой голос жестким, встает позади Гарри и наблюдает за его работой. - Я едва разбираю слова. Тебе обязательно так писать? Будто ты умоляешь, чтобы тебя заметили.

Рука Гарри останавливается.

Черт.

Луи сжимает внутренности карманов, чтобы унять собственную неловкость - чувствует себя полнейшим куском дерьма. Он отходит от Гарри, не в силах смотреть на его реакцию: неважно, насколько ужасно он себя вчера вел или как сильно это может помочь на длительный период, Луи ломается, он не может преднамеренно быть таким жестоким.

И блять, нет, жестокость во благо - точно не его новый фетиш. И плевать, если в каком-то роде манера его разговора с Гарри может позже помочь; Луи ненавидит это. Он не Гарри. Он не может безжалостно указывать людям, что делать.

Минута за минутой проходят мимо, тишина прерывается лишь скрипом ручки по бумаге и песнями птиц, льющимися внутрь через крохотную трещину в окне. Солнце теплое, золотое, освещает огненные лиственные деревья; когда Луи смотрит в окно, все кажется ярким и светлым. Мир в огне горит. Как и его внутренности, перемешиваясь, свертываясь и поджигаясь. Виной. Паникой. Мучительным беспокойством.

Что он вообще делает и почему? И где остальные парни, когда он в них нуждается??

Наконец, царапанье ручки по бумаге прекращается, Гарри размахивает готовым заданием перед Луи, не поднимая глаз.

Луи хватает бумагу, его спокойствие хрупкое, все еще не в силах смотреть на Гарри, вместо этого разглядывает документ.

Он пробегает глазами. Его сердце сжимается.

- Ты. Ты переписал это, - удивленно произносит он, но его брови хмурятся, он смотрит на Гарри для подтверждения. - Ты переписал абсолютно все. Другим почерком.

- Ты сказал, тебе не нравится мой почерк, - тихо говорит он, глаза по-прежнему смотрят в пол, его длинные черные ресницы немного слиплись и сильно контрастируют с бледной кожей. Он выглядит так, будто сейчас сорвется на слезы, вся его поза кричит об отвержении и незащищенности, вот здесь Луи понимает, насколько неправильной была и эта тактика. Все эти гребаные эксперименты над поведением абсолютно не помогают, ни в малой, ни в большей степени. Потому что Гарри чувствителен, гораздо больше, чем думал Луи, он видит это по наклону его головы, сутулым плечам, все его тело словно свернулось и ждет, пока его будут критиковать.

Луи тяжело сглатывает. Кажется, словно… Гарри привык к этому. Привык к суждению и жестокому обращению. Привык к подчинению тем, у кого есть над ним сила, настолько привык, что сдается без боя, принимает позицию и ждет, пока им воспользуются или отыграются, пиздец, иногда от мыслей так и хочется проблеваться.

- Я, - начинает он, но слова застревают в глотке, он сжимает бумагу.

Гарри смотрит на нее, путешествует глазами по словам и говорит отрешенным голосом:

- Все еще недостаточно хорошо?

Луи и правда вырвет сейчас.

- Это-

Начинает Луи, но буквально не может говорить, он смотрит на Гарри, а Гарри на бумагу.

Проходит какое-то время, их взгляды направлены в те же стороны, но Гарри, наконец, встает, не встречаясь со взглядом Луи, поворачивается к нему спиной и медленно идет в свою комнату, руки вяло висят по сторонам.

- Ты можешь сам проводить себя до дверей. На сегодня мы закончили, - тихо говорит он. И после он проскальзывает внутрь своей комнаты и закрывает дверь.

Нет нет нет нет, Луи не может оставить это вот так.

Луи стоит, сжимая бумагу и не двигаясь с места, наверное, секунды, а может минуты, часы, годы.

Гарри, должно быть, понял, что не слышал звук закрывающейся двери, и прошло много времени, поэтому его дверь в спальню нерешительно открывается, он выглядывает, брови нахмурены, глаза уставшие, губы немного сжаты, весь вид разбивает Луи сердце, и он не знает, почему.

- Почему ты все еще здесь? - спрашивает он тоном, близко похожим на страх.

Луи смотрит на него.

- Я просто. Я… Я смотрю на твои шторы, - бормочет он, беспомощно наблюдая за парнем перед ним, ему кажется, что если сейчас не случится что-нибудь, он растечется по полу от тяжести эмоций.

- Мои… шторы?

- Да. Да, твои шторы. Они немного длинноваты. Если ты хочешь, я могу их немного подрезать. Чтобы они, знаешь, не собирали пыль или клещей, распластавшись по полу, - голос Луи дрожит, он будто сейчас потеряет сознание, и ни разу он не смотрел на сказанные шторы, ему лишь нужно было придумать оправдание, сейчас ему не хватит духа произнести вслух настоящие причины, Луи наблюдает за Гарри, не моргая, чувствует себя полнейшим идиотом.

- Мне нравятся мои шторы. Я не хочу подрезать их, - упрямо говорит Гарри, голос сильнее, осанка более прямая, Луи чувствует, как кровь вновь начинает растекаться по его собственным венам, по всему телу, при виде знакомого Гарри.

Спасибо, господи.

Луи кивает.

- Хорошо. Это здорово.

Тишина.

- Почему ты не уходишь? - снова спрашивает Гарри, уже полностью открывая дверь и выходя из комнаты.

- Потому что—я—потому—блять, Гарри! - проклинает Луи, он очень подавлен, очень растерян. - Что с тобой не так? Я не знаю как—ты не можешь просто—

Он беспомощно произносит лишь ему понятные фразы, несказанно путается, слова падают друг на друга, мешая сконцентрироваться, Гарри увеличил глаза.

- Ты о чем говоришь? Какого хера ты ведешь себя так странно? - голос Гарри тоже переполнен эмоциями, ко всему прочему добавляется замешательство, Луи пытается управлять собой.

Но он паникует.

Луи паникует, поворачивается на пятках и выскакивает из квартиры, он бормочет “Блять, я не могу сделать это” и бежит так быстро, как может, даже оставляя дверь Гарри открытой.

***

- Я дьявол! - стонет Луи, бросаясь на колени Найла.

Найл останавливается с открытым ртом, не успевая откусить сэндвич, он развалился на диване и смотрит музыкальные видео.

- Привет.

- Я самый страшный дьявол на земле и хочу побыстрее подохнуть. Я был таким злым к нему, Найл. Таким злым. А он был до жути грустным! Я дерьмовый человек. Просто дерьмовый, и не заслуживаю никакого счастья. О, это пепперони? - добавляет он, указывая на сэндвич Найла.

- Хей. Возьми себе сам, - ругает Найл, защищая свою еду, и после кладет кусок с тарелкой на голову Луи. - Не беспокойся ты так сильно, Томмо. Ты всегда всему придаешь большое значение, а потом оказывается, что ничего не было.

- Это не ничего!

- Ну, неважно, все будет в порядке. Такое случается. Нужно двигаться дальше. Так ты хочешь ужин или нет? - спрашивает он в своем эмоциональном простом тоне, и Луи действительно завидует, что Найл может услышать и увидеть любые ужасные вещи, печальные события, и просто двигаться дальше без всяких сомнений.

- Мне слишком плохо, не могу есть, - ворчит Луи, беззастенчиво надувая губы и, надеясь впитать тепло, утыкается в футболку.

Найл улыбается, трясет головой, гладит Луи по волосам и ищет его руку, чтобы взять в свою.

- Что насчет суши? - предлагает он.

Луи вздыхает, ерзая от раздражения, но не убирает руку Найла.

- Я не голоден, Ирландец, я расстроен. Не знаю, что делать с Гарри.

Каких-то пару секунд Найл изучает Луи, мягкий свет освещает их из всех уголков их богатой квартиры, светом подчеркивает розовый румянец на щеках Найла и летнее солнцестояние в глазах, он обхватывает Луи за плечи и как следует обнимает его.