Будто все вспышки, что Луи хоть когда-то видел в глазах Гарри, когда тот был зол, здесь, собраны воедино и вылиты сквозь музыку в настоящий мир.

Но потом звуки клавиш спутываются и смешиваются в беспорядочной путанице.

Луи этого, поначалу, не замечает, увлеченный красотой момента выплеска чувств, звучит последний неслучайный “кланк” по клавише, полноценно заканчивая мелодию. Луи смотрит на лицо Гарри и-

Черт.

Его щеки мокрые.

По его лицу текут обильные горячие слезы, размывают видение, прижимают слипшиеся ресницы к щекам; хоть Гарри не знал о присутствии еще одной души в комнате, тихо играл, позволяя чувствам вылиться, в Луи все равно разгорается чувство стыда за созерцание происходящего.

Луи мог лишь мечтать о том, чтобы лицезреть это, он даже никогда не думал, что Гарри Стайлс умеет плакать, что Гарри Стайлс может быть настоящим, и сейчас, когда он должен злорадно праздновать победу внутри себя… не происходит ничего. Лишь надрывающее сердце чувство. Резкие всхлипы и блестящие щеки, скованные тенью и светом, причиняют Луи страдания, наполняют горечью, до этого не знакомой ему в полной силе.

Луи почти уходит от двери, правда, но Гарри неожиданно нажимает на клавишу, хватается одной рукой за край пианино, отворачиваясь.

Луи изучает его профиль - при таком свете слезы видны еще сильнее; он чувствует беспомощность, скованность, что он должен делать? Что вообще происходит?

Он стоит, примерзший к месту, смотрит, как глаза Гарри закрываются, по щекам льются соленые капли. Гарри склоняет голову под тяжестью собственных мыслей, скользит рукой к кудрям, туго сжимает волосы в кулак и дергает вверх, борется с мучительным отчаянием, его тело начинает медленно качаться вперед и назад.

Луи хочется убрать его руку, наорать на него, какого хрена ты творишь, но он лишь смотрит через приоткрытую дверь широко раскрытыми глазами. Всхлипы Гарри наполняют комнату, дрожащие пальцы сильнее тянут за волосы, он словно маленький брошенный ребенок.

Луи не может выдавить ни слова, сделать ни шага, по непонятной причине ужасно мучающийся происходящим, в нем просыпается желание прикоснуться, утешить, даже если он не знает, зачем или для чего.

Он кладет руку на дверную ручку, чтобы открыть ее полностью.

И звонит телефон Гарри.

С поистине пугающей скоростью, Гарри вытирает слезы рукавом рубашки, черты лица разглаживаются, фиксируют на лице маску спокойствия. Он сглатывает, несколько раз глубоко вздыхает, губы трясутся, тыльной стороной руки убирает с глаз волосы и плавным движением подносит телефон к уху, нажимая на кнопку ответа.

- Зейн, дорогой, - здоровается он, его голос не показывает никаких следов только что произошедшего.

От этого спокойного голоса Луи становится плохо, тошнота начинает разъедать слизистую оболочку желудка, головная боль колет непонятно откуда взявшейся виной во все углы черепной коробки.

- Да, конечно, - пауза. - Никакой спешки, милый. С радостью жду вашего прибытия. Наденьте цвет ягоды - в настоящий момент это единственные тона, которые я воспринимаю. - Пауза. - Это просто прекрасно. Сообщи об этом Лиаму. И скажи, чтобы мальчики перестали решать за меня. - Пауза. - Да, Луи здесь.

Луи будто что-то кольнуло, когда он услышал свое имя на губах Гарри. Очень странно, ведь он не в первый раз его произносит, но нервы Луи напряглись и дрогнули. Он молится, молится, лишь бы Гарри не обернулся.

- Разумеется, - продолжает он, потирая большим и указательным пальцами глаза. - Да, милый, звучит прекрасно. Скоро увидимся. Кстати, я думаю, фиолетовый. Тебе очень к лицу этот цвет. - Он прощается, широко улыбаясь, Луи закатывает глаза, Гарри кладет трубку. Черты его лица спокойны, на лице нет улыбки, нет боли, лишь хрупкость, которую легко скрыть любой другой эмоцией, если понадобится.

Опасаясь за собственную жизнь, если Гарри его обнаружит, Луи делает шаг назад, закрывая дверь как можно тише.

Безмолвно возвращается к креслу, садится, ноги ставит на пол, локтями упирается в колени и смотрит на стену перед ним, все еще ощущая тошноту, как из-за алкоголя, кипящего в крови, так и из-за Гарри Стайлса и его слез, из-за последнего, наверное, больше.

Он упирается лбом в ладони, мечтая, чтобы Зейн пришел как можно быстрее.

Сегодня на него свалилось слишком многое, и он чертовски уверен, что не сможет быть наедине со своими мыслями.

***

Все мальчики, наконец, приходят (Найл самый последний, потому что он настаивал на покупке сегвея), наливают себе коктейли с ягодным сиропом или крепкий ликер (как это сделал Найл, отказываясь пить любое, кроме чистого алкоголя, все остальное заклеймив как “сок”) и уходят на очень дорогой и роскошный ужин, с, как Найл и говорил, просто огромными порциями.

Все счастливы: Зейн размышляет, размахивая сигарой, над жалобами Луи о всех мудаках на его курсе (некоторым из них нужно, блять, знать меру), Лиам хихикает над всем, что видит и с благоговением смотрит на небо, расположив руку на ноге Зейна.

Гарри счастливее их всех. Ну. “Счастливее.”

Он всем наполняет бокалы, громко смеется, делая тосты небу, звездам, всему миру, поправляет галстук-бабочку (да, он переоделся в сиреневый костюм, прикрепив к петлице веточку ягод), сверкая кольцами на не дрожащих пальцах. От одного лишь взгляда на это Луи становится плохо.

Потому что это фальшивка, и теперь он знает насколько фальшиво; с каждым громким всплеском смеха Гарри, каждой широкой улыбкой, освещающей комнату, каждым поглаживанием руки Зейна и каждым кликаньем стекла его бокала о бокал Найла перед Луи встает картина поникшего за роялем мальчика, заливающегося слезами.

Но ему плевать, ему должно быть плевать на это, поэтому он запивает это глотком алкоголя, заедает стейком и картофелем, ругая Найла за покупку сегвея.

- Сегодня вечером ты домой не вернешься, и я предупрежу об этом Рори, Ирландец!

- Ирландец? Ты только что назвал меня Ирландцем?

С небольшим успехом Луи удается запихнуть вылезающие наружу мысли глубоко в себя.

***

Они ехали обратно в университет на машине Зейна, еле как поместившись. Лунный свет освещал небо над их головами, прохладный вечерний ветер хлестал щеки, и Лиам предложил поехать на вечеринку.

- Мне весь день писали о ней. Там, должно быть, весело?

- Ну, сейчас пятница, - объяснил Луи, лукаво улыбаясь, Зейн ухмыльнулся ему в зеркало заднего вида.

- У меня точно такие же мысли, Луи, - тихо сообщил Зейн, придерживая рукой руль, со скоростью несясь по мощенной дороге. - Значит, вечеринка.

- Прекрасно, - улыбнулся Гарри, доставая телефон. - Я как раз думал, под каким бы предлогом позвонить кое-каким людям.

- С каких это пор тебе нужна для этого причина? - одаривает взглядом Зейн.

- С никаких, мне не нужна причина, - он пожимает плечами, улыбаясь еще шире, - просто пытаюсь быть вежливым.

Найл смеется, обнимая Гарри за плечи.

- Правильно, ведь ты всегда получаешь то, что хочешь! - кричит он, Гарри подхватывает его смех, запрокидывая голову назад.

Луи наблюдает за ним, сидя по другую сторону Найла, и, лишь почувствовав колкое жжение в груди, сразу же поворачивается взглядом обратно на дорогу.

- Давайте сделаем эту ночь самой лучшей? Да, парни? - легко ухмыляясь, произносит он, поднимая брови.

- Да, Луи, - улыбается Зейн, нажимая на педаль.

Лиам хлопает, как дельфин, в ладоши и с энтузиазмом кивает, Найл поднимает кулак вверх, и Гарри издает рык в бессловесную пустоту ночного неба.

По крайней мере, у Луи всегда есть нужные ему люди, алкоголь и трава, которые отвлекут его от ненужных наплывающих мыслей. И сегодня он остро нуждается во всем из перечисленного.

***

Дикая вечеринка в пентхаусе, наполненном дымом, красивыми людьми и светом ламп.

Подносы с хрустальными бокалами абсента и коньяка, люди в сверкающих масках, музыкальная группа, члены которой одеты в кожу и намалеваны краской, дорожки кокаина между разбросанными на столах ювелирными украшениями и часами.