Губы Луи дергаются, он отходит назад, выпутываясь из хватки Гарри, встает на носочки и запрокидывает голову к небу.

- Я ТОЖЕ ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! - кричит он, вырывая слова прямо из груди, вскидывая руки широко в стороны. - Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ГАРРИ ЭДВАРД СТАЙЛС!

И нет, Луи никогда бы в жизни не поверил, что он из тех, кто кричит о своей любви в пьяном состоянии спящему миру, но вот он, вот они, и когда лицо Гарри начинает словно светиться изнутри, как новорожденная звезда, к Луи приходит понимание, что он и хочет навечно остаться таким.

- Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! - кричит он снова, краем глаза наблюдая, как танцуют огоньки в глазах Гарри, ему нечем дышать, его возносит наверх, все превращается в бесконечность.

- Что ты делаешь? - смеется Гарри, поглядывая то на Луи, то на небо, подбегает к Луи, хватает его за руки, за рубашку, за лицо.

- Я наполняю небо моей любовью к тебе, - просто объясняет Луи, пожимая плечами и, содрогаясь, вздыхает. - Чтобы когда ты смотрел вверх, тебе эхом отдавались эти слова.

- Где бы я ни был? - спрашивает Гарри, улыбка смягчается, он прижимается лицом к его щеке, вдыхает его, проходит носом по челюсти, посылая каскады мурашек по позвоночнику.

- Где бы ты ни был, - подтверждает Луи. - Небо везде единственное.

- Мы все делим одно и то же небо, - соглашается Гарри. Он замолкает, ведет кончиками пальцев по его ключицам. - Но мне хочется слышать это от тебя, - почти неуверенно шепчет Гарри. - Не эхо. Хочу, чтобы ты был рядом со мной под каждым небом. Всегда.

Внутри Луи все шипит, кричит и тянет, дыхания не хватает.

- Я всегда буду рядом с тобой, Гарри, - бормочет Луи, прижимаясь к нему лицом. - Небо лишь фонограмма, и только, - улыбается.

Гарри светится.

- И только, - соглашается.

Они какое-то время стоят так, Луи прижимает Гарри к себе, скользит своими губами по его холодному рту, теряет себя в ощущении Гарри, во всем утонченном, изумительном и изящном. Гарри крадет его дыхание — через тепло рта, через изгибы губ, сладко скользящие по губам Луи.

Идеальное сочетание.

- Пойдем домой, - говорит Луи, отстраняясь, чтобы посмотреть, как глаза Гарри рефокусируют взгляд.

Он кивает, на лице застывает нежная улыбка, комбинирующаяся с приглушенными огнями и мерцанием вывесок магазинов и фонарей, возвышающихся над их головами.

- Пойдем, - соглашается он, а потом улыбается—чертовски широко—запрокидывает голову назад, вдыхает воздух полной грудью. - Я ЛЮБЛЮ ЛУИ ТОМЛИНСОНА! - кричит он, гораздо более впечатляюще, чем Луи (он звучит как Титан, его голос сродни грому), блаженно закрывает глаза и опускает голову, целованные губы довольствуются самодовольной улыбкой.

- Зачем ты это сделал? - удивленно смеется Луи.

Гарри открывает глаза.

- Потому что я тебя люблю, - медленно говорит он. - И потому что я тоже хочу собственную фонограмму, - губы растягиваются однобокой улыбкой.

- Пойдем уже, придурок, - смеется Луи, игнорируя покраснения своих щек, тянет Гарри на себя, когда тот спотыкается об свои ботинки.

Они идут, переплетя пальцы, стуча каблуками, впитывая друг друга, и смеются, смеются, смеются, Луи клянется, он слышит, как их крики сливаются в единое целое где-то высоко в небе и танцуют вместе со звездами.

**

Завтра они разъезжаются по домам.

Семестр закончился, оценки Луи почти идеальны (Гарри сказал, что это полностью его заслуга, Луи его за это ущипнул за бок), а Найл уже забронировал отели на все поездки, куда он собрался поехать с ними на каникулах.

- Прежде чем ты заберешь меня в Грецию, мы успеем отдохнуть друг от друга только две недели? - недоверчиво посмеялся Луи.

- Две недели — это очень долго, Томмо! - с негодованием сказал Найл, подмигнув, и обнял его за плечи. - Поверь мне. Тебе там охуеть как понравится. Великолепное место. Самая красивая страна, в которой я бывал.

- Ну а я-то не еду.

- С какого такого хуя?

- У меня нет денег на—

- Засунь свое оправдание в жопу. Я беру тебя с собой, и ты либо едешь, либо сначала ломаешь комедию, а потом едешь, Томмо, здесь без вариантов.

Луи злостно на него посмотрел, не имея никакого желания признавать благодарность, он же на такое не соглашался.

- Ты властный мелкий пиздюк, знаешь об этом?

- Не. Я не мелкий. Я властный гигант, - подмигнул Найл, и Луи раздраженно фыркнул, сложив руки на груди. - Но ты приедешь, да? Пожалуйста? Я уже все забронировал, и мне нужны мои лучшие друзья.

Луи оживился.

- Оу? Так едут все?

- Конечно.

Он сразу же расслабился и широко улыбнулся.

- И что ты сразу не сказал! Тогда, конечно, с радостью!

Найл засмеялся, мотая головой, и слегка отошел, чтобы тыкнуть в бок Луи своей гитарой.

- Ебантяй.

Луи послал воздушный поцелуй.

- Люблю тебя, - пропел он.

- Люблю тебя сильнее, - низким голосом покривлялся Найл и принялся наигрывать мелодию.

Так что да, об этом Луи можно не беспокоиться. Он будет видеть парней достаточно часто—а Найл так вообще, наверное, к ним переедет, раз уж они теперь с его мамой лучшие друзья—и он успеет побыть со своей семьей и со Стэном, в кои-то веки. В принципе, все складывается идеально.

За исключением одного.

Одного кудрявого с грешными губами и звонким смехом.

Потому что да, Гарри в течение лета переезжает в свою квартиру, которая будет находиться в десяти минутах езды от дома Луи, но…

Но.

Но дело в том, что это место, этот университет, этот городок стали для Луи чем-то особенным. Буквально синонимами к имени Гарри. И, отдаляясь от всего этого, отдаляясь от квартиры Гарри, от квартиры его и Найла, отдаляясь от всех совместных воспоминаний, моментов и любимых мест, Луи ужасно расстраивается. Его это даже пугает.

А что если в настоящем мире у него с Гарри ничего не получится? Что если у них все складывается только тогда, когда они окружены древними каменными стенами, и тяжелыми дубовыми дверями, и желто-страничными книгами, и трещинами в камнях? Что если мир заберет у него Гарри, или что если Гарри возненавидит семью Луи, или семья Луи возненавидит Гарри, и что если они отдалятся друг от друга, что если Гарри о нем забудет, и что если??

Луи слишком много чувствует.

Поэтому неудивительно, что в их последнюю совместную ночь Луи буквально присасывает себя к Гарри. Он прижимается к нему всем телом, сливается с ним воедино, целует все доступные части кожи каждый раз, когда мерцают огни свечей; сквозь открытые окна поступает теплый ветер, приносящий с собой запах распускающихся цветов.

Вещи Гарри упакованы по сумкам и чемоданам, лежащим по всей квартире, полки пусты и непримечательны, персидские ковры закатаны и прислонены к холодному почерневшему камину. Сервиз упакован и убран, столовые ящики опустошены, даже пианино уже накрыто колыхающейся белой простыней. Настоящий конец, сплошная пустота… даже немного страшно.

По идее, они должны что-то делать, возможно, что-нибудь упаковывать, перепроверять. Может, делать что-то грандиозное и веселое? Но вместо этого они просто лежат вместе на полу, переплетя конечности, весь свет выключен ради ароматизированных свечей, сохранившихся у Гарри, они смотрят на ночное небо сквозь открытое окно, граммофон что-то тихо играет в углу.

Они с трудом заставляют себя разговаривать друг с другом, все вокруг кажется хрупким, неустойчивым и необъяснимо болезненным. Они просто лежат рядом, соприкасаются друг с другом, существуют.

Пока Луи не нарушает тишину.

- Я буду скучать по тебе каждую секунду, когда тебя не будет рядом. Надеюсь, ты об этом знаешь, - шепчет он Гарри в щеку. Он сглатывает накатываемую горечь, грозящую сделать что-то ужасное — например, заполнить его глаза влагой, поэтому он зажмуривает их и прижимает Гарри ближе к себе за его белую шелковую рубашку. - Ты разрушил меня, Гарри Стайлс. Разрушил меня, превратил меня в дотошную прилипалу. Ты считаешь себя жестоким за подобные разрушения? - его тон дразнящий, но под ним спрятана искренность, и Луи только периодически сглатывает, потому что он не может притворяться, что его не расстраивает происходящее хоть сколько-нибудь.