Луи чертовски благодарен. Найл и правда каким-то чудесным образом улучшил ее характер.

Найл.

Желудок скручивает.

- Да, да. Я не думаю, что Зейну… - он не договаривает, не вовремя сглатывая подкатившую желчь.

Все настолько до маразма абсурдно.

Она молча кивает, некомфортно сжимается.

- Позвони нам, когда все будет хорошо. Не забывай о нас, - добавляет она со слабой улыбкой.

Внутри него оседает колючее раздражение, но тут же испаряется, он отвечает ей улыбкой.

- Вас-то забудешь, - пытается пошутить.

Она лишь пристально на него смотрит, на лице мелькает волнение.

Ветер пробирает едва ли не до костей.

- Удачи, - наконец говорит она, поколебавшись, подходит и обнимает.

Он чувствует ее губы, прижимающиеся к его волосам, чувствует, как вокруг него сжимаются ее руки.

Никто из них не отпускает. Луи не хочет отпускать.

- Я должен идти, - все равно говорит он и выпутывается из объятий, нацепляет на лицо улыбку. - Дам знать, если что-то случится.

Она кивает.

- Увидимся, милый.

Кивает. В глазах колет. Ну пиздец.

- Люблю тебя, Бу, - добавляет она.

Он снова кивает и отворачивается, потому что в глазах встают слезы. Вяло машет на прощание, смотрит, как она садится обратно в машину и уезжает, оставляя его в спортивных штанах, старой куртке и с голыми лодыжками стоять на морозном воздухе при ярком свете, трущего глаза тыльной стороной руки.

Не плакать. Не плакать.

Он разворачивается и идет внутрь.

**

- Луи. Ты здесь, - с облегчением выдыхает Рори, как только Луи выходит из лифта.

Осознание того, что он специально ждал его, вызывает рецидив дрожи в теле.

- Прости, моей маме пришлось везти меня сюда. Я был дома, - говорит он, бегает взглядом по коридору, пустым креслам, ищет знакомое лицо. В госпитале практически ни души.

- Ничего бы не изменилось, если бы ты приехал раньше, - грубовато отвечает Рори и хлопает его по спине. - Он обрадуется тому, что ты приехал.

- Кто?

- Зейн.

Луи делает глубокий вздох.

Кажется, будто все происходит не по-настоящему.

Он кивает, еще раз обводя глазами комнату.

- Где он? - на выдохе спрашивает он, подготавливая себя.

- С Лиамом.

Резким движением поворачивает голову к Рори, ощущая теплый комок надежды, скребущий затылок.

- Он очнулся?

- Нет.

Комок исчезает.

- Но с ним все будет хорошо.

Комок превращается в шар.

- Да? - спрашивает Луи, ощущая, как в глазах встает влага. - Так врачи сказали?

Рори кивает, усталые глаза оживляются легкой улыбкой, рука нежно касается спины Луи. И резко исчезает.

- Пойдем. Он хочет тебя видеть.

**

Луи не позволено видеть Лиама, в принципе, это неудивительно, таковы законы госпиталей. И внутри Луи вздыхает с облегчением. Он очень херово переносит подобное, не знает, как потом забыть все, что увидит, и глазеть на Лиама, подключенного проводами, тянущимися из его тела, ко всяким устройствам, белого, без сознания… Да.

Все-таки хорошо, что ему нельзя к Лиаму.

Но вся радость, хоть и совестная, вдребезги разбивается, когда он видит Зейна, снующего взад и вперед в зале ожидания, он в черном матовом пиджаке и брюках—видимо, с прошлой ночи—и развязанном галстуке, начищенных ботинках, блистающих под флуоресцентными лампами, стук каблуков которых гулко отдается о серый пол в пустых коридорах. Он бледен как призрак, глаза черные, движения хаотичные и нервные, он как умирающая звезда, дошедшая до коллапса.

Луи примерзает к месту.

Он никогда не видел Зейна таким. Только спокойного, выдыхающего дым Зейна, понимающего с полуслова, с преданным взглядом и едва уловимыми касаниями, посылающими по телу мурашки и молнии, только Зейна с полуприкрытыми веками и легкой улыбкой. А теперь он дерганный, румяный, и бледный, и красный—у висков—и серый, нервный, мельтешащий, швыряется молниями, создает ураганы.

- Зейн? - осторожно спрашивает Луи, приближаясь.

Он слышит уходящего Рори, оставляющего их наедине.

Зейн мгновенно поворачивается, напрягается, стеклянные глаза смотрят прямо на Луи. Сквозь безумие пробивается облегчение.

Он ничего не говорит, лишь подлетает к Луи и заключает его в сильные, лишающие возможности двигаться, объятия.

Луи еще никогда не обнимал Зейна. По крайней мере, в трезвом состоянии. Такое странное и новое чувство — ощущение прижимающегося крепкого худого тела, дорогой сладковатый запах приглаженных гелем волос, теплая, слегка пахнущая дымом, кожа.

Он стоит поначалу, не понимая происходящего, а потом понимает, что руки сами обнимают Зейна, сами вцепляются в него, и он даже вопросов никаких задать не в состоянии — как будто все тело и разум мгновенно опустошились.

Зейн разжимает свои руки, слегка отходит, красные глаза буравят Луи яростью, поднимающей волоски на руках, пачкают физическим и моральным истощением.

- С ним все будет хорошо, - безэмоционально говорит он. Его голос дрожит, слова едва собираются в предложение, каждый сантиметр его кожи лихорадит гневом. - С ним все будет хорошо. И именно поэтому я жду здесь, а не убиваю его.

Луи хмурится.

Он такого не ожидал.

- Слушай, Зейн. Я знаю, что Лиам многое натворил—

- Лиам не виноват, - перебивает его Зейн бешеным голосом, делает шаг назад, он словно прямо сейчас готов кинуться и растерзать, но в то же время и ужасно напуган. Как загнанный в угол хищник.

Что происходит?

- Я думал… - осторожно начинает Луи, и Зейн яростно трясет головой, проходит мимо него, задевая плечом так сильно, что Луи оступается назад, чуть не теряя равновесие от неожиданности.

- Он виноват. Всегда, блять, всегда виноват он, - выплевывает Зейн.

Господи, Луи никогда—никогда—еще не видел Зейна таким. Он на грани истерики.

- Кто виноват? - спрашивает Луи, нихуя не понимая. - Что—

- Он будто, блять, с катушек сорвался, всю ебаную ночь творил какую-то хуйню—такой же шизик, как и его отец—и ввязал в это Лиама—он даже не знал, что именно ему дали! Он просто всунул ему это в руки, потому что не хотел страдать, блять, один, - кричит Зейн, слова резкие, громкие, выстреливают автоматной дробью. Луи не понимает, о чем он. Не может же… - Он дал ему какие-то некачественные наркотики, - продолжает Зейн. Глаза блестят гневом. Из правого глаза вытекает слеза, режет мокрым следом скулу напополам, теряется в щетине и презрительной усмешке. - Всунул какую-то пиздецовую незнакомую хуйню. Ты думаешь, он их сам принял? Нет. Он, блять, купил их и отдал Лиаму, и этот конченный эгоист знал—он знал, что Лиам примет их, не задумываясь, и он просто, блять, смотрел.

Луи реально нихера не понимает.

Не может же быть…

- Кто дал ему наркотики? - тихо спрашивает он.

Не…

Лицо Зейна скручивает от отвращения и бешенства, вытекает еще одна слеза. Он напуган и от ужаса сейчас либо закричит, либо заплачет, Луи делает шаг назад, в жилах застывает кровь, сворачивается как при открытой ране.

- Гарри.

Исчезает воздух.

Луи моргает, делает шаг назад.

- Га-Гарри дал—

- Я оставил Лиама на какие-то ебаные две минуты, Луи. Две ебаные минуты, чтобы сходить ему за выпивкой, потому что он был не в состоянии. И когда я вернулся—, - Зейн останавливается, по лицу начинают течь слезы. Становится так тихо. Его злостная, гневная маска разваливается на куски, и под ней беспомощный, хрупкий— тот, кем Зейн никогда себя не показывал.

Луи не может дышать.

У него сюрреалистичный сдвиг по фазе.

- Я не знал, что это он, пока мы не приехали сюда. Гарри привез нас сюда на своей машине, - говорит Зейн, горькая печаль берет власть над яростью. - Он сказал мне о том, что сделал, когда мы сидели и ждали новостей от врачей, ждали, пока они придут и скажут, жив ли… - Сглатывает, смотрит в сторону. - Он сказал мне, пока мы ждали.

Сердце Луи не бьется. По крайней мере, он не чувствует своего пульса.