Когда он приезжает домой, то делает то, что не делал вечность.

Луи обнимает маму, как только открывается дверь.

- Луи? - проговаривает она, застигнутая врасплох, не зная, что делать с руками, держит их на весу, а потом сильно обнимает его тело. - Что ты здесь делаешь? Что произошло?

И он снова бросается в слезы (или он так всю дорогу и плакал?), сжимает ее крепче, пытается восстановить дыхание и способность говорить.

- Мне просто нужно было уехать оттуда, - выдавливает он заглушенным тканью ее футболки голосом, жмурит глаза сильнее, и по ебаным щекам текут ебаные слезы. В нем сейчас столько горечи и слез, что, кажется, кожа должна сморщиться, как кончики пальцев, долго находящиеся в воде, щипаться как посоленная открытая рана.

Он чувствует, как она кивает, кладет одну руку на спину и начинает гладить, ничего не говоря—прямо как настоящая мама—Луи сейчас только это и требуется. Только это.

Дом.

Уют.

И, может быть, мама.

- Приятно видеть тебя, - говорит она, проводя пальцами по спине. - Даже в таком состоянии.

Луи шмыгает.

В “таком состоянии”. Хах.

Она и половины не знает.

- Хорошо быть дома, - говорит он, и голос срывается на последнем слове.

И это правда. Да, она может и бесит его, может и эгоистичная, может и сумасшедшая, и может между ними целая пропасть непонимания и гора проблем, но она все еще его мама… И прямо сейчас ему необходимо это как никому другому.

- Давай, Бу, - мягко уговаривает она и, не ослабляя хватку, ведет его внутрь квартиры. - Я сделаю чай. Ты мне обо всем расскажешь.

Когда Луи хочет запротестовать, она тихо шипит и слегка улыбается.

- На этот раз я послушаю тебя, обещаю, - говорит она.

И он верит.

Они идут на кухню, и Луи осознает, что снова может нормально вдохнуть.

**

Это случилось. Они поговорили. И довольно-таки продуктивно.

Она слушала, как и пообещала, кивала, где это было необходимо, в нужное время смотрела на него с сочувствием, смеялась над его сухими шутками, которые иногда выдавал, выпихивал сквозь щели его опустошенный и разрушенный разум.

Это было мило.

В новинку.

Еще лучше ему становится, когда домой возвращаются сестренки и визжат от удивления и восторга, видя его, уставшего и опухшего, сидящего за кухонным столом в потрепанном джемпере и с шестой чашкой чая в руках.

- Луи! Ты дома! - радостно кричит Шарлотта и чуть не опрокидывает его со стула, когда запрыгивает на колени.

Он неосознанно смеется, дует на тонкие прядки волос, что выпадают из высокого хвоста. Мех на капюшоне толстовки щекочет нос и периодически больно тыкается в левый глаз.

- Я тоже рад тебя видеть, мелкая, - улыбается.

Он чувствует, что мама смотрит на них, и, повернувшись в ее сторону, видит, что она улыбается, стоит возле плиты и ждет, пока закипит чайник. Есть в ее взгляде нечто странное и нервное, нечто отчужденное, как будто она читает книгу или увлеченно смотрит фильм и не до конца осознает, по крайней мере, не в деталях, что творится, но на ее лице добрая улыбка, нежная, и Луи достаточно даже этого.

И он опять чувствует подступающие слезы.

Блять, просто прекрасно. Он превращается в нытика. Великолепно.

Из раздумий его вытаскивает тихий топот маленьких ног, девочки тянут Шарлотту в сторону и пытаются забраться к нему на руки.

- Луи! - одновременно визжат они, смотрят своими яркими, светлыми, еще не знающими никакого горя глазами.

- Привет, - улыбается он, ерошит косички, целует розовые холодные щеки, похожие на кожу персиков. - Как мои девочки себя чувствуют?

И они смотрят на него, улыбаются с бескрайним обожанием, с отсутствующими молочными зубами, они — сочетание розово-голубого оттенка и липучек на ботиночках, ему сейчас психологически только это и нужно, только этого он и хочет.

- Хорошо, что ты дома, - вновь говорит его мама, смотрит на него, и, оу, она расчувствовалась, наблюдая за ними, и теперь даже не замечает сильного пара, стремительно выходящего из носа чайника, не слышит свиста, что постепенно начинает набирать обороты.

Он не кивает ей в сторону чайника, осведомляя, что вода вскипела, не раздражается от легкого свиста. Лишь улыбается в ответ и опять, блять, опять чувствует прилив эмоций и благодарности за свою маму, благодарности, которую он не ощущал уже очень давно, вдобавок ко всему сестренки тычут маленькими пальчиками ему в ребра и—

Да. Больше ему ничего не нужно. Вообще. Ничего.

**

Когда Луи поднимается в свою комнату, чтобы закинуть сумку и написать Найлу, он отмечает, с горьким привкусом во рту, что Гарри не позвонил и не написал. Скорее всего даже не знает, что он уехал домой.

Да и откуда?

Он сглатывает ком, больно стоящий в горле, и набирает сообщение, проникновенность которого оставляет желать лучшего.

‘Удачи на Бритсе. Не смогу прийти. Расскажу позже.’

Найл реагирует секунд через одиннадцать, не больше.

‘ты че блять серьезно??! где ты?? я приеду за тобой’

‘дома’

‘Томмо что за хуйня? Это же блять самый охуенный день за всю историю существования планеты, мудила!’

И потом:

‘что случилось’

Луи не хочет отвечать правдой, не сейчас, он еще не готов принять и переварить все случившееся, поэтому вместо этого он пишет: ‘Повеселись, Ирландец. Отправь фотки’ и кидает телефон на прикроватный столик, выходит из комнаты, оставляя все проблемы позади, возвращаясь вниз к семье.

**

На ужин приходит Стэн.

Все проходит мило и весело, они смеются, девочки все время норовят забраться к нему на колени, хихикают, стоят возле его стула с соусом на щеках. И он не ругает их за неряшливость или невоспитанность—потому что всегда их балует—и Луи улыбается на пару с мамой, наблюдает за их действиями и смеется.

Они едят десерт, пока играют в видеоигры, мама Луи, по ее же настойчивому утверждению, моет посуду, а девочки бегают туда-сюда, показывают им свои игрушки и всячески пытаются привлечь внимание.

Стэн улыбается, щипая Луи за щеку.

- Тебе надо чаще приезжать домой, - говорит он, и Луи смеется, успевая укусить его за руку.

- Может я и останусь здесь, - он хочет сказать это в шутку, но его голос слегка дрожит, и Стэн моментально понимает, потому что его улыбка становится не такой широкой, а взгляд — более настойчивым.

- Может, - повторяет за ним Стэн, и когда Луи отворачивается и сглатывает, он все равно чувствует на себе взгляд Стэна.

**

Периодически, пока они идут, обувь трется о землю, издавая характерный шум.

- И ты просто уехал? - спрашивает Стэн, хмуря брови и пристально смотря на Луи. - Даже позвонить не пытался?

Солнце садится, небо становится мрачным, таким же как и Луи, руки которого засунуты глубоко в карманы. Только что он вылил на Стэна всю свою историю, вообще всю, до единого слова, рассказал ему все о Гарри, все о Гарри-и-Луи, обо всех тупиках, обо всех ‘почти’, и уже так устал от всего, что ему пришлось вспомнить, что высасывает из него все силы на протяжении многих месяцев, что хочет как можно быстрее завершить разговор и перестать думать о нем, но диалог об этом еще только начался.

- Он тоже не пытался мне позвонить, - его слова уносятся дуновением ветра, им же скручиваются и ломаются.

- Ты даже не проверял.

Он смотрит вниз, изучает каждую трещинку под ногами и каждый жалкий пучок травы, пытающийся прорасти здесь. Луи тщательно выбирает, куда шагнуть, чтобы не наступить на них.

- А зачем? Он не позвонит.

- Откуда ты знаешь?

- Не позвонит.

Стэн замолкает, вздыхает и тычет локтем в бок Луи.

- Он вернется, всегда возвращается, судя по тому, что ты мне сказал.

Луи сильно кусает внутреннюю сторону щеки, просто так. Он никогда так не делал, вообще никогда, но сейчас ему просто ничего другого не приходит в голову. Острая боль от зубов как-то успокаивает.

- Знаешь, мне кажется, он тебя правда любит, - добавляет Стэн немного мягче, из-за чего Луи приходится закрыть глаза.