В ответ ему пришло лишь несколько слов—название места—поэтому он сразу же пошел туда—он все время куда-то идет один— и в ближайшем парке нашел Гарри, окруженного черным деревом и серебром, чья улыбка была настолько сладкой и теплой, что согревала белое холодное утреннее небо.

- Я хочу провести день вдали от школы. Моя единственная цель — не ступить ни шагу на ее земельную собственность до заката Солнца, - сказал он, пуская слова крученным паром с покрасневших от холода ярких губ. Щурясь, посмотрел на Солнце, такое далекое, слишком яркое, освещающее кудри, время от времени колыхающиеся из-за колючего ветра.

- Еще даже полудня нет, - ответил Луи, до сих пор опустошенный, до сих пор истощенный, до сих пор влюбленный в недоступный алмаз перед ним. До сих пор до отвращения жалкий, потому что взял с собой эту гребаную утреннюю записку, спрятал ее в кармане джинсов. (Никто не должен знать.)

- Значит у нас есть достаточно времени, чтобы повидать прекрасные вещи, - усмехнулся он.

Луи выдавил улыбку, треснувшую одновременно со льдом в его теле и сердце.

- Достаточно времени для приключений, - наклонил голову, заслонил ладонями солнце, затеняя глаза Гарри. - А я — вполне себе сносный искатель приключений. Мне даже не нужна карта сокровищ, чтобы найти сокровища. Круто, да? - сказал он, размахивая руками перед солнечными лучами, тени от рук затанцевали на лице Гарри. - Посмотри, здесь же одно золото.

Гарри улыбнулся шире, Луи тоже не смог противиться, и они словно прочувствовали друг друга, одновременно сделали шаг, ни капли не сомневаясь в правильности направления и действа.

Они провели весь день, прочесывая книжные полки магазинов (Гарри купил все книги Оскара Уайльда, на какие наткнулся. “У тебя с мозгами все нормально?” - посмеялся Луи, указывая на два огромнейших пакета в руках Гарри, наполненных по большинству одной и той же книгой в разных обложках; “Книги — пища для мозгов. Мои мозги нормальнее некуда”, - ответил он, фыркнув) и попивая пинты пива в теплых пабах, пока Гарри сидел и записывал их “приключения” в новый блокнот, и улыбался, пододвигая его к Луи, чтобы он тоже мог “добавить свою точку зрения—многокрасочное всегда выглядит лучше”.

Они издевались над миром, игнорировали мир, обожали мир, и Гарри цитировал Китса, Байрона, Уайльда и иногда По, и Луи выцарапывал их имена там, где было не разрешено, фотографировал и фотографировал, чтобы когда-нибудь, когда у него пропадет память и появится много лишнего времени, он всегда, всегда сможет вспомнить то, как выглядел Гарри, когда принадлежал Луи целый день. То, как он улыбался, держал пакеты, соскальзывающие с рук в варежках, то, как контрастировал его серебряно-серый шарф с бледной кожей, то, как ветер подхватывал его смех и бархатный голос, крутился в волосах, и то, как его профиль, обрамленный светящимся солнцем, горел черным на фоне светящейся фонарями и фарами панорамы города.

Солнце путешествовало по небу, пока не начало спускаться, а они все шли, и шли, и шли, отхлебывая дымящееся какао, вдоль реки, прятали подбородки в шарфах и пробовали жгучую сладкую жидкость из стаканов друг друга, и обсуждали, бывает ли у рек жажда.

- Думаю, ей понравится какао, - сказал Луи, наклоняя стакан и выливая немного шоколадной, на вид шелковой, жидкости в речную воду. - Грязная вода наверняка быстро надоедает, пускай попробует что-нибудь вкусное.

Гарри засмеялся, повторяя его действие.

- Мне кажется, она сказала спасибо, - улыбнулся он, слушая как шипит вода, ударяясь о камень, а когда Луи посмотрел вверх, глаза Гарри отразили свет, окрашивая мир в зеленый.

- Давай найдем место, где мы никогда не были, - выдохнул Луи. Гарри встретился с его взглядом, весь такой спокойный и довольный, с розоватыми от ветра щеками. - Но после сегодняшнего дня, мы больше никогда туда не вернемся.

- Чтобы мы всегда помнили его и только нас двоих? - счастливо спросил Гарри, уже разворачиваясь в другую сторону.

Луи кивнул, а сердце дрогнуло. Потому что все, чего он хотел, было так близко, так ощутимо. Так далеко и недосягаемо.

- Чтобы оно было нашим.

Гарри кивнул, а потом сорвался с места, оставляя за собой детский смех, и Луи, не задумываясь, схватил его за руку. В глазах Гарри промелькнуло удивление и превратилось в радость мгновением позже, и они, вцепившись друг другу в руки, чуть позже нашли крохотное место под мостом, увитое плющом и захламленное гладкими, ограненными речным течением, камушками. Место было маленьким, немного зловещим, слегка обрушенным, оно было их, только их..

Позже, когда взошла луна, когда начали просыпаться звезды, они вернулись обратно на университетскую территорию со слабостью и болью в ногах, с горящей от морозного ветра кожей.

Луи замешкался, когда Гарри начал взбираться по ступенькам, ведущим в сад, где была его квартира.

- Хорошенько прогрейся, Кудряшка. Выпей чай, надень какие-нибудь отвратительные тапочки и наслаждайся остатком ночи, - сказал он, сердце громко колотилось в груди, едва ли не перебивая его самого. С чего бы это?

Даже при голубоватой темноте Луи увидел, как выражение лица Гарри изменилось.

- Ты со мной не пойдешь?

Тук, тук.

- Да у меня своя квартира есть, вроде как.

- Ох. Да, да, конечно, - сказал Гарри, нахмурившись, начав бить землю носком ботинка. - Тебя, наверное, ждет Найл.

Тук.

Луи хватало лишь на шутки.

- Да, он хочет обниматься почаще.

- Обниматься? - повторил Гарри, нахмурившись еще сильнее, чуть ли не до сердитости.

Тук, тук, тук.

- Он требующий внимания ирландский мальчуган. Только и делает, что обнимается. Но неважно. Как бы заманчиво не звучало оказаться в ловушке под его бледным тяжелым телом, я думаю, что лучше проведу вечер, слушая, как ты играешь для меня на пианино. Любую песню, которую я захочу. Даже если это Spice Girls, - развязно улыбнулся он.

И в мгновение Гарри оживился, засветился как луна на небе.

- Только если ты будешь подпевать.

- Я о другом варианте и не думал.

Они поднялись по лестнице; вот и все, что с ними постоянно случалось, вот и все, чем они всегда были.

Вместе, но раздельно. Счастливы, но не влюблены. Близко, но… так, блять, далеко, что Луи было сложно дышать, думая об этом.

И с того самого дня все так и осталось.

Все то же самое. Но все так по-другому.

Мирно, спокойно, радостно и тепло. Но неизбежно, жалко, ядовито и больно.

Потому что с каждым нежным взглядом, которым Гарри одаряет Луи, Луи может практически представить, каково это, когда тебя любит Гарри. Действительно любит, в правильном смысле. Он практически мог представить, что они — нечто большее, чем условились, нечто большее, чем они есть на самом деле.

И это сильно, сильно ранит.

И со временем становится только хуже, потому что каждый барьер Гарри открывается, разрешая Луи—и только Луи—войти.

Конечно же, Луи не может отказаться, не может уйти от всего этого подальше.

И каждый день, в обязательном порядке, он появляется на пороге Гарри после лекций, с сердцем в руках и мозгом где-то в луже на полу.

- Ты здесь! - обычно говорит Гарри, когда Луи заходит, улыбаясь, и красуется каким-нибудь галстуком-бабочкой, что он выбрал на этот день, предлагает кусочек экзотического сыра, которым он одержим в этот раз, проигрывает любую нелепую песню, которая не надоедает.

- Я здесь, - усмехается Луи в ответ, стараясь казаться расслабленным, но терпит крах где-то между ‘влюбленный и сломанный’, снимает обувь, не сводя с Гарри глаз, и идет к нему, всегда находя оправдание, чтобы задеть его плечом, столкнуться с его локтем и коснуться пальцев.

- Как день прошел, мой кудрявый друг? - спрашивает Луи, обнимая Гарри за плечи одной рукой и подводя его к окну. Каждое прикосновение теплое, каждое произнесенное слово кажется чем-то большим.

- Я пообедал с добрым профессором в ярком месте, пахнущем гардениями, и обсудил с однокурсниками, как недооценен желтый цвет, - отвечает Гарри, улыбаясь Луи, довольно прижимаясь к нему в привычной манере, словно Луи нечто важное для Гарри, нечто великолепное, нужное и незабываемое. - Мой день прошел совершенно замечательно.