- Я не знал, как со всем этим справиться. Поэтому я не делал ничего. Было так странно. Я как будто… мог забыть об этом, не знаю, понимаешь ли ты. Они заставляли меня ходить по социальным педагогам и психологам, пытались подсадить меня на лекарства… Но мне ничего из этого было не нужно, потому что я ничего не чувствовал. По каким-то причинам я просто мог отрешиться от всего. Когда я пришел обратно в школу, никто не знал деталей, никто не знал, насколько сильно я был вовлечен в это, что случилось—они подумали, она просто умерла. И я ничего не отвечал, мне не пришлось разговаривать об этом, и я просто ничего не чувствовал. Словно этого никогда не случалось.

Джемма пыталась вытянуть из меня хоть что-нибудь. Она сидела по ночам в моей комнате, держала меня за руку и задавала вопросы. Но я никогда ей не отвечал. Не мог. И, наверное, в конце концов она поняла.

После этого моему отцу стало очень плохо. Он постоянно говорил, что хочет тоже покончить с собой. И я начал сильно беспокоиться. Он не здоров. И не знает, почему какие-то мысли приходят ему в голову, почему он вообще о них думает. И он пытался слегка приблизиться ко мне. Ну, у него была куча девушек, на некоторых из них он женился—ничего существенного, они все ушли, большинство из них притворялись, что меня не существует, что мне было на руку—он не был один, но, мне кажется, он был напуган. Поэтому он сидел у моей кровати, пока я не засыпал и каждый день просил меня возить его в студию. Он был зол, непредсказуем, но… Я — все, что у него осталось. Джемма отвергла его, поэтому он отверг ее. Ей не нравилось, как он к нам относился, и она всегда пыталась держать его подальше от меня. И ей никогда не нравилась Барбара или любая другая женщина, хотя обычно они были к ней добрее. Чаще всего. Иногда ее люто ненавидели. Но ей всегда было похуй, она никогда не придавала этому значение. И изредка она плакала. Я находил ее в ее комнате плачущей, а она пыталась скрыть свое лицо, она не хотела, чтобы я это видел. Она пыталась скрыть меня от всего, даже от отца. Но она не могла этого сделать, и в итоге скрылась сама.

Единственный раз, когда Джемма начала ладить с отцом, был в то время, когда он помогал ей раскрутить ее имя—она хотела быть моделью—а потом они начали вместе ходить по вечеринкам. Но недолго, потому что она ушла.

Луи хреново. Как будто все, что он узнал, сейчас по пищеводу выйдет наружу.

- И тогда он женился на Мире. Тогда с нами начал жить Зейн, - голос Гарри мгновенно смягчился, затуманился. - Когда они пришли, я словно заново начал дышать. Она была бы замечательной мамой. Но… Меня не волновало ничего из этого. Я и не любил ее толком. Зачем, если все они были так мимолетны, так быстротечны. Я не видел смысла в том, чтобы тратить на них время. Зачем любить кого-то, кто все равно уйдет? Я наслаждался ее компанией и ее присутствием в моей жизни, но никогда не хотел ее как маму. У меня была моя няня, которая изо всех сил старалась и заботилась обо мне и Джемме, которая называла меня по имени, спрашивала, что я хочу на завтрак. Которая укладывала меня спать, когда папа приходил домой наебенившимся, когда переворачивал столы и устраивал вечеринки, приглашал наркоманов. Мне не нужна была мама… Но мне нужен был Зейн.

Легкий предательский кнут ревности полоснул Луи по коже груди. Но он проигнорировал его, затолкал все лишние чувства под кожу, потому что нет. Сейчас не время.

- Мне нужен был друг. Настоящий друг. Зейн им и стал. Он был самым лучшим другом, который у меня когда-либо был. Мы ни к чему не относились серьезно, ничто не являлось серьезным, мы веселились, и он всегда был таким милым и добрым, и тогда я… тогда я впервые почувствовал себя по-настоящему счастливым. Мой отец был женат на замечательной леди, и у меня был лучший друг, и сестра, и Энн—моя мама—и я был… счастлив. А потом все снова пошло под откос.

Луи наблюдает—завороженный и зацепленный— за тем, как Гарри закрывает глаза.

- Джемма ушла даже не попрощавшись. Она заключила контракт и просто ушла, потому что больше не хотела быть рядом с моим отцом. И, наверное, со мной она тоже быть не хотела, потому что с тех пор я едва слышу от нее хоть что-то. Теперь она пристрастилась к наркотикам. Как и мой отец, - горечь впитывается в его слова. Луи хочется ослабить концентрацию, высосать весь яд из укуса. - И спустя месяц, какой-то, блять, месяц, ушла Энн. Просто забрала деньги и ушла посреди ночи. Не попрощалась. Просто исчезла.

А потом Зейн сказал мне, что влюблен в меня. И я не смог… Мне нужен был друг, Луи. Я не хотел этого. Я хотел друга. Но Зейн хотел больше, нуждался в большем, и… я помню, как засмеялся. Засмеялся, потому что не хотел, чтобы это превратилось во что-то серьезное. Не хотел, чтобы хоть что-то было серьезным. Я всегда хотел веселиться с ним, заботиться о нем, но я не хотел, чтобы он все так разрушил… И после этого уже ничто не стало как раньше, я потерял свою сестру, маму, и своего лучшего друга. И все равно—прямо как когда умерла Барбара—я ничего не чувствовал. Словно все это происходило не в моей жизни, а в чьей-то другой. Я никак с этим не справлялся, потому что мне и не нужно было. Я просто продолжал жить, веселился сам по себе и забывал обо всем. Я никогда не позволял ничему стать слишком обременительным, слишком серьезным. И, знаешь, все было прекрасно.

Следующие два года жизни, после того, как Мира ушла от отца, я пошел учиться в пансион, потом моему отцу стало хуже. И я вернулся, чтобы за ним присматривать. Спустя какое-то время приехал сюда. Когда я вернулся, он был в ужасном состоянии, отвратительном, и пропадал на целые месяца. Спустя какое-то время мы все решили, что он где-то покончил с жизнью—он всегда говорил, что хочет этого—и мы начали его искать. Первые месяцы здесь я провел в поисках, каждый раз, когда была возможность, я уходил искать его, мне звонили следователи и друзья семьи, мы все продолжали искать и не сдавались. Пытались уберечь слитие новостей в желтую прессу. Платили репортерам, чтобы они затыкались. И прочее, и прочее.

Мозг Луи как будто сам по себе вращается в черепной коробке, картинки сменяются с мимолетной скоростью.

- Вот что ты искал в своем доме? - спрашивает он, голос сухой, в голове все складывается, выстраиваясь в общую картину. - Когда—когда пришла моя мама, и ты забрал меня с собой. Ты искал своего отца?

Гарри кивает, кусает губу.

- Я думал, он может прийти туда… ну. Я искал его тело, не надеялся ни на что большее. Не знаю, насколько странно и ужасно это звучит. Поэтому я не хотел, чтобы ты ходил за мной. - Гарри снова зажимает зубами губу, как будто пытается со всей яростью выгрызть нервозность. - Я не должен был тебя приводить. Прости. Я просто…

- Не извиняйся, - говорит Луи, не в состоянии даже моргнуть, изнывая от желания прикоснуться, взяться, схватиться. - Я бы не хотел, чтобы ты… проходил через это один. Если бы все было именно так, как ты ожидал.

По комнате разрастается молчание, впиваясь в стены корнями.

- Мы потом нашли его. Живым, - говорит Гарри, медленно и неуверенно. - Друг семьи нашел. И с тех пор я пристально за ним следил, но… Он… ну. Ему сейчас не особо хорошо. Несмотря на песню, несмотря на славу, несмотря на пытающегося помочь Ника… Особенно, потому что он знает, что я ищу Энн. Особенно, потому что он знает, что я нашел ее. - Гарри зажмуривает глаза. Луи кажется, что Гарри сейчас начнет плакать. Он и сам-то чувствует, как внутри разражается буря. - Но он не знает, что она отказалась видеться со мной. Я наконец-то ее нашел, Луи. После стольких лет. И она отказывается со мной видеться, - он открывает глаза, поворачивает голову в сторону Луи. Взгляд полон боли. - Поэтому я той ночью показался на пороге твоей квартиры. Я не знал, куда идти. Я не хотел… - снова отворачивается.

- Ты приехал ко мне от мамы? - как будто запыхавшись, спрашивает Луи. Так много информации. Так много. Она сильно перегружает.

Гарри кивает, сглатывает.

- Я не хотел быть один.