Теперь здесь только Луи и Гарри.

- Было очень… громко, - комментирует Луи, лениво улыбаясь из-за пьяного оцепенения. Он развалился на диване, закинув руку с бутылкой шампанского на спинку. К коже руки прилепились два лепестка с густыми мазками черной краски.

Луи чувствует себя произведением искусства.

Или он просто очень пьян.

- Найл - самый громкий из всех, кого я знаю, - бормочет Гарри сквозь улыбку, примостившись на подлокотнике дивана. Кончики конверсов Луи касаются бедер Гарри. Он смотрит на Луи. Слегка настороженно? - Я должен идти. Мне нужно спать, лучше всегда засыпать тогда, когда счастлив. - Он виновато улыбается, но слова цепляются за кожу Луи.

- Ты счастлив? - спрашивает он, наклоняя голову от любопытства.

Призрачная улыбка рассеивается, губы Гарри превращаются в нечто более спокойное и вдумчивое. Во что-то настоящее.

- У меня на то есть все причины.

В комнате становится теплее, скручивает и до того пьяные внутренности Луи еще больше.

И в миг все рушится.

- Я должен идти, - снова говорит Гарри, на этот раз отчетливее, и встает, обдавая холодом кончики обуви Луи и стирая с его лица улыбку.

- Уже? - спрашивает он, садится, волосы в полном беспорядке, кожа покрасневшая. Он не хочет, чтобы Гарри уходил.

- Да, - отвечает он, не глядя.

Он идет к двери, протягивает руку, чтобы потянуть за ручку и открыть ее, и Луи чувствует, что все его хорошее настроение вот-вот распадется на частицы - на атомы, потому что, когда он пьян, все ощущается в разы сильнее - когда вдруг Гарри останавливается. Останавливается, а Луи пристально наблюдает, сердце шумит в ушах; двадцать стуков сердца, от силы семь секунд нерешительности, и Гарри опускает руку.

Медленно поворачивается.

- Я не… - начинает он, смотря в сторону. Кусает губу. - Я не чувствую… - пытается снова, тревожно проводя ладонью по задней части шеи.

- Не устал? - предлагает Луи, не моргая, с колотящимся сердцем.

Гарри показывает слабую улыбку и поднимает взгляд на Луи.

- Не устал, - подтверждает он.

Что-то в желудке Луи расслабляется, разматывается напряженный клубок. Он улыбается, хлопая по освобожденному месту рядом с ним.

- Ну, тогда, составь мне компанию, потому что я тоже не устал.

Улыбка Гарри ослепляет комнату, погружает ее в туннель белого света, пока он идет и осторожно садится, Луи чувствует нарастающее желание запеть. Он садится, подворачивая под себя ступни, скрестив ноги, и небрежно кладет ладони на колени, внезапно окатываясь желанием быть более трезвым и менее потным, чтобы его волосы не путались в алкоголе, краске и лаке для волос. Блять.

- Знаешь, а я никогда не устаю, - непринужденно говорит Луи, наблюдая за Гарри - тот словно зажался и стал застенчивым. А вот это уже что-то новое.

- Почему? - бормочет он, не поднимая глаз, изучая свои руки.

- Потому что я бессмертный, - отвечает, слегка откидываясь назад, и спокойный естественный тон голоса заставляет Гарри засмеяться.

- Ты не такой, как все, кого я знаю, - через какое-то время комментирует Гарри. Он слегка улыбается и теперь смотрит на Луи. - Ты смешной.

- Буду с гордостью носить этот ярлык, мой друг.

Гарри смеется снова.

Наступает тишина, непринужденная, спокойная. Даже, можно сказать, мирная, но пьяный разум Луи создает вопросы - важные вопросы - поразительно быстро ввинчивая их в сознание, его мозг не находит никаких веских причин не спрашивать, как раз сейчас то самое время, когда Гарри сам принял решение остаться, тогда, когда он счастлив, когда они, наконец, друзья.

Поэтому он спрашивает.

- Твой отец причиняет тебе боль, Гарри?

Вопрос падает камнем в тихой комнате; громко, сильно, обрезая все концы к отступлению. Но у Луи и не возникает мысли скрыться от ответа, который получит.

Он видит, как улыбка Гарри смывается с его лица, видит, как опускаются глаза и сжимаются кулаки. Брови хмурятся. Молодец, Луи, добился своего, того, чего не хотел. Гарри забаррикадировался от него.

Луи выпрямляет спину и плечи, ладони потеют.

- Я знаю, что… Знаю, м, наверное, я не должен этого спрашивать. Я знаю. Прости меня. Но меня это беспокоит. Ты не обязан говорить мне, не обязан вообще показывать, что услышал вопрос, просто… Я должен был спросить. Должен был. Прости, - бормочет он, сглатывая, теперь желание быть более трезвым удваивается.

Гарри расслабляется, разжимая руки, сильно закрывает глаза, вырывая воздух, сотрясающий тело. Луи не может перестать смотреть на него.

- Все нормально, Луи, - тихо говорит он, и лишь эти слова уже помогают Луи расслабиться, забить поры сладким кайфом изменений. - Я… понимаю. Понимаю тебя. Дело не в этом. - Он открывает глаза и смотрит на Луи. Тени вернулись. - Он не прав. Он не - эм - иногда не понимает, что он… здесь. Он не домогается меня и не делает это специально. Просто… - Гарри останавливается, подыскивая нужные слова, сглатывая горькую правду, отворачиваясь. - Иногда он не знает, кто я такой. И пугается. Он… Луи, он просто не прав.

- Но что с ним произошло? - нажимает Луи, поворачиваясь к Гарри всем телом. Теперь тема разговора уже не кажется такой хрупкой. По крайней мере, она не разобьется от дуновения чужого дыхания.

- У него серьезная болезнь. Психическая, - бормочет Гарри, словно пытаясь сделать фразу неразборчивой для понимания. - Наркотики сделали хуже. - Сглатывает. - Делают.

Единственное, что сейчас чувствует Луи - моральный удар по животу. Моральной битой, моральной ногой, может, чем-то потяжелее.

- Да? - спрашивает он, всем своим голосом стараясь показать, насколько ему не плевать. - Он… опять начал принимать?

Гарри кивает.

Луи плохо и безотрадно горько.

- Но что можно было ожидать? - продолжает Гарри мрачным озлобленным голосом. - Он был во всемирно известной рок-группе. Это же клише. Героиновая зависимость. Алкоголизм. Проблема в том, что никто не ожидал, что он.. - Он срывается, перестает говорить. - Это своего рода запустило его болезнь как механизм. Ускорило процессы. Сделало все хуже.

Луи кивает.

Голос Гарри звучит хрупко. Неудобно.

- Сложно, да, но… он же мой отец. Даже если… - Сглатывает снова. - Он этого иногда не признает. Не хочет им быть. Он не ушел в себя полностью, нет. Он все еще прекрасен в музыке, но. Героин. Ты понимаешь.

Нет. Луи не понимает.

Ему хочется выблевать все органы.

Лицо Гарри кривится, когда он говорит.

- Но ему не нужно было творить эту хуйню с собственной дочерью. Джемма была слишком юной. А он просто дал ей попробовать. Так все и началось. Мой отец сделал ее зависимой просто, блять, потому что не хотел делать это один. - Его руки снова сжались в кулаки. - А теперь смотри, что происходит. Она не разговаривает с нами, - голос дрожит, но Гарри не придает этому значения. - Она не разговаривает со мной.

- Гарри, - начинает Луи, чувствуя, как эмоции топят его. Мокрая одежда прилипает к мокрому телу.

- Я один должен следить за ним, потому что она просто ушла, - говорит Гарри сквозь зубы, в уголках глаз формируются слезы. - Я один, Луи.

Сердце Луи трещит по швам.

- Ты не обязан, - говорит он, прижимаясь ближе, испытывая необходимость коснуться, успокоить. - Ты не должен. Это мешает тебе жить. Это опасно. Просто положи его в госпиталь-

- В госпитале ему хуже, Луи. Он ненавидит их. Я не могу так поступить с ним, не могу, - твердо говорит Гарри, в голосе злость, уверенность, и он вновь смотрит на Луи, разваливая его на части.

- Найми кого-нибудь. Медсестру? Они смогут о нем позаботиться - блять, Гарри, они учатся этому! - подчеркивает Луи, когда Гарри начинает трясти головой.

- Я - его сын. Это моя ответственность. Я - все, что у него есть.

- Пиздец, Гарри! Это, в первую очередь, вредит тебе.

- Откуда ты знаешь, что мне вредит? - взвинченный Гарри поворачивается к нему, чтобы видеть его полностью. Их колени сильно сталкиваются, буквально впиваясь чашечками суставов друг в друга. - По-твоему, будет лучше, если я его брошу?!