Конечно же Луи не запоминает их слово в слово. Конечно нет.

Но это - все, что у него есть. Все, что он получил.

Постороннему любое из сообщений будет казаться ничтожной каплей мрачной несущественности. Но для Луи, каким-то странным, неосязаемым, необъяснимым образом, в них хранились секреты вселенной, катались сладким наслаждением на языке, облекались в форму самого хрупкого хрусталя, достойного образа пожизненного почитания и великой ценности.

Он прекрасно понимает, как же жалко это звучит.

Но внутри него все имеет колоссальное значение, поэтому ему нужно к Зейну, и, желательно, прямо сейчас, потому что там, скорее всего, Гарри, а Луи бы очень хотел его увидеть.

Поэтому после того, как его мама и Найл вдоволь насмеялись, выпили достаточно чая (Найл положил в свою чашку семь сахарных кубиков и весь крем), Луи вскочил со своего места, хлопнул в ладоши и слишком сильно улыбнулся.

- Ладно, ребятишки, - пропел он, расправляя мамин жакет, предлагая ей надеть его. - Время - золото! Нас ждут книги, которые нужно купить, расписания, которые следует распечатать и истории, которые необходимо рассказать! Мам, еще раз спасибо, что была таким приветливым провожающим, это очень ценно, надеюсь, ты без проблем доберешься до дома. Не забудь проверить девочек. Скажи им, что я их люблю и уже скучаю. - Каким-то образом ему удалось засунуть ее руки в рукава, она улыбнулась, рассмеялась, Найл удивленно поднял брови.

- Куда-то торопишься, Луи? - с насмешкой спрашивает он, по-прежнему сидящий на кухонном табурете.

- Тороплюсь? Что? Нет! Ты что? - удивленным тоном настаивает Луи, порхая по комнате и собирая вещи в сумочку, хватая ключи. - Просто пытаюсь влиться в новый учебный год! - щебечет он. Передает все собранные им вещи ей в руки.

Она вскидывает брови и ухмыляется.

- Окей, окей, - отвечает. - Я поняла намек. Пока, милые, - его мама делает шаг и прощается с Луи, целуя его в лоб, потом целует в лоб Найла.

Когда она почти выходит за дверь, пока Луи с Найлом активно ей машут, Луи кричит:

- Пиши или звони Найлу, если тебе что-то понадобится!

Что заставляет Найла засмеяться, ее - улыбнуться, и, наконец, уйти. Ура.

- М, можно поинтересоваться, - говорит Луи, закрывая за ней дверь и возвращаясь к Найлу. - Как часто ты переписываешься с моей мамой?

Найл пожимает плечами и идет к пианино.

- Пару раз в неделю?

Ого.

- Я, ее сын, с ней меньше разговариваю.

- Я знаю, - улыбается Найл. Говнюк маленький.

Луи лишь закатывает глаза. Слишком сильно скучал, не может даже нормально рассердиться.

- Еще бы ты не знал. Ладно, пофиг, что бы между вами ни происходило. Ей вроде как лучше. Она кажется, - он замолкает, пытаясь подобрать нужное слово. - Счастливее.

- Грустные люди - мое самое нелюбимое зрелище, поэтому я исправно выполняю свою работу, и они чувствуют себя лучше, - объясняет Найл с улыбкой и принимается стучать по клавишам, звук туманом расстилается по великолепной, красивой - господи, как же Луи скучал - большой квартире, отскакивая от атласных подушек с кисточками.

Луи идет в ванную комнату, чтобы почистить зубы и (может быть) поправить прическу, и позволяет неосознанным мыслям о том, что Найл абсолютно прав, пробраться в голову и остаться там теплой пульсацией. И Луи чертовски рад и благодарен за то, что встретил его.

***

Они переступают порог комнаты Зейна, и Луи сразу же замечает Гарри, сидящего за столом с Зейном и Лиамом и пьющего из чашечки.

На нем золотой костюм (боже) с соответствующим галстуком-бабочкой, буквально сияющий в свете. И если раньше такое нелепое сочетание одежды знатно бы повеселило Луи, заставляя его швыряться саркастическими фразочками по поводу внешнего вида и делая из субъекта полного придурка, то сейчас его мерцающий, завернутый в золото вид согревает атмосферу, словно коллапсирует звезда, или садится солнце. Золото греет кожу Гарри - нетронутую, чистую, сверкающую, без единого синяка - и оживляет глаза, плавно сменяющие самодовольное хладнокровие на естественную искренность, как только взгляд находит, останавливается и впивается в Луи в грязной джинсовой куртке, подвернутых черных джинсах и белых конверсах, надетых на голую ногу.

- Я вернулся, - провозглашает Луи не тихо и не громко, для Гарри, и все головы поворачиваются к нему, вся болтовня прекращает свое существование. Найл стоит рядом с ним, слегка поддевая плечо Луи своим.

И, непонятно как, но на какое-то время в комнате становится оглушительно тихо, несмотря на вскочившего с кресла Лиама, шумно приветствующего, разодетого в дорогие из-за своей простоты жилет и брюки, и Найла, проносящегося мимо Луи и усаживающегося на место, где стоит полный бокал вина и лежат трюфели, и Зейна, поджигающего сигарету напрактикованным движением, разжигая пламя в замедленной съемке.

Становится оглушительно тихо, пока Луи смотрит на Гарри, и Гарри смотрит на Луи, и мир вокруг них перестает существовать.

Луи улыбается сквозь тишину и закладывающий уши туман, проходит мимо всех движений, приветствий, смеха, идет прямо к хрупким винным бокалам и украшенному столовому серебру, лежащему на вышитых салфетках, идет прямо к Гарри, внимательно его изучающему, с розовогубой улыбкой и яркими зелеными глазами, обрамленными, застекленными в золото.

Садится рядом с ним, не спуская с Гарри глаз, они смотрят друг на друга, как если бы их связали веревкой, не давая шанса повернуть голову и заставляя смотреть в глаза человека напротив, вот только их заставлять не нужно. Оглушительно тихо, поразительно ярко, все в золоте. Словно весь мир вокруг погружается в цвет, что надет на Гарри, и Луи лишь остается удивляться, как ему это удается вершить. Как он прогибает мир под волокна своей одежды, и волокна своей души, и, блять.

Ты волшебник, Гарри?

- Привет, - выдыхает он, устраиваясь задницей на деревянном стуле и широко улыбаясь; каким-то необъяснимым неосознанным образом ему удалось сесть ровно так, чтобы уровень его глаз совпадал с уровнем глаз Гарри.

- Привет, Луи, - в ответ улыбается он, его голос такой тихий, такой бархатный; словно он только что проснулся.

Они продолжают смотреть друг на друга, находясь в пузыре бессловесного теплого золотого комфорта.

Луи с каждым днем становится все сопливее.

- Я тоже рад тебя видеть, - говорит насмешливый приятный голос, вытягивающий Луи из своего разума, он хлопает глазами, смаргивая рябь путающихся мыслей и поворачивает голову на звук - Зейн, затягивающийся сигаретой, смотрит прищуренными глазами, с издевкой, между Луи и Гарри, словно прекрасно знает, что между ними происходит. И на это совершенно невыносимо смотреть, потому что даже Луи не имеет понятия, что между ними происходит, потому что ничего.

Ничего не происходит. Затишье не перед бурей. Просто вечное затишье.

- Зейн, - здоровается Луи, прочищая горло и заставляя прибавить тону голоса бодрости. Особых усилий прилагать не надо - он ведь действительно рад его видеть. Он любит Зейна. - Как отметил Рождество? Как прошла вечеринка?

Он все равно чувствует взгляд Гарри на себе.

- Ты многое пропустил, - в ленивой манере привычно отзывается он, поднимая бокал вина. Он развалился в кресле, словно на него накатила лень и ему до смерти скучно, спокойно исследует взглядом все происходящее вокруг. Или, если быть точнее, Луи и Гарри. Он мечется между ними, смотрит на каждого по отдельности, а потом на обоих, и взгляд его кажется самой настоящей физической пыткой, а вовсе не визуальной нематериальной работой глазного яблока, словно он слышит каждую мысль в их разумах, читает каждое отправленное ими сообщение, которое, в каком-нибудь из пространственных измерений, все еще отправляется радиоволнами от одного другому…

Окей, ладно, просто это пиздец как раздражает, Луи толком сидеть не может под таким напористым взглядом, все время поправляет волосы и теребит молнию своей толстовки.

- Хорошо отдохнул, Луи? - внезапно вежливо спрашивает Лиам, и когда Луи поворачивается к нему, то замечает немного потушенный взгляд, будто ему больно. - Я с тобой почти не переписывался. Ты был занят, да?