– Замолчи, сукин сын! Предатель! – неожиданно пронзительно закричал на всю площадь царь Иван IV, размахивая резным посохом с золотым набалдашником. – Всё про тебя знаю! Всю твою подноготную мне доложили, что под пытками ты признался. Я тебя, Иван Михайлович, всё это время считал за брата своего, доверял тебе во всём. А ты вон за моей спиной решил за меня всю политику делать. С поляками, да с турками стал за моей спиной договариваться…

– Не было такого, Великий государь! – воскликнул мужчина, продолжая тянуть руку к царю. – Неправедный донос… а под пытками любой признается в том, чего и не думал совершать… Не бери грех на душу, великий государь…

– Да, ты мне ещё и указывать будешь! Урезонь его там, опричник! Да-да, ты! – махнул рукой царь Иван IV чрезвычайно усердному рыжебородому опричнику.

Тот кивнул головой и тут же с силой ударил деревянной ручкой кнута по высунутой руке мужчины. Раздался треск, и под жуткий вой мужчины сломанная рука повисла прямо посередине предплечья.

– Наподдай ему ещё! – пронзительный фальцет дьяка Лаврентия донёсся из-за спинки деревянного трона царя.

– Кто этот усердный рыжий малый? – раздался знакомый тихий голос рядом с напряженно следившим за происходящим боярином Саврасовым. Тот покосился на хозяина голоса, и глаза его расширились.

– Ни в жизнь бы не признал тебя, Ратмир, встреть вот так на улице, – прошептал боярин и добавил: – Не знаю я этого молодчика. Но то, что это дело ему по нраву – сразу видно. Видать, хорошо Саввушка своих псов натаскивает, раз они ему в таких делах уже ни в чём не уступают.

Вставший рядом с боярином Саврасовым бородатый мужчина в чёрной куньей шапке и тёмно-синем бархатом кафтане, расшитом драгоценными камнями, ничем не напоминал скомороха Ратмира, если бы не пронзительный взгляд серых глаз.

– Почему не было известно раннее? – почти не шевеля губами, тихо спросил Ратмир, не сводя глаз с клетки с арестантами.

– Самому невдомёк. Узнал вот только утром и сразу послал за тобой.

– Уже ничего нельзя сделать, – обречённо произнёс Ратмир. – Слишком поздно.

– И уйти нельзя. Сразу донесут, – прикрыв бороду рукавом, отозвался боярин Саврасов. Он окинул взглядом площадь с помостами, толпу народа, бледных бояр на верхних террасах и тихо добавил: – Наши почти все здесь.

– Неужели никто не знал, что такое готовится?! – с каким-то отчаяньем в голосе едва слышно произнёс Ратмир, не сводя глаз со стонущего в клетке Ивана Висковатого. Рядом с ним в клетке сидели ещё несколько бородатых мужчин в белых, запачканных грязью рубахах.

В это время на помост заскочил царский глашатай с длинным бумажным свитком, и на площади моментально наступила тишина. Он начал зачитывать указ царя о предании казни изменников и предателей. Называя очередную фамилию провинившегося, глашатай поднимал глаза, ожидая реакции толпы. Но люди, внимательно слушая, не проявляли почти никаких эмоций, кроме отдельной кучки любителей подобных зрелищ.

Ратмир не спускал глаз с дьяка Лаврентия, откровенно не скрывавшего радости по поводу происходящего, с известного начальника царской опричнины – худородного боярина Саввы Печёрского, без устали махавшего кнутом. Внимательно разглядывал он и незнакомого ему рыжебородого опричника, проявлявшего чрезмерное усердие и сломавшего руку Висковатому. С болью и невыразимым отчаяньем Ратмир смотрел на повозку с клеткой, где корчился от боли сам Висковатый и где копошились несчастные пленники, ожидавшие своей страшной участи.

Неожиданно его взгляд привлёк ещё один всадник, находившийся позади повозки. Ратмир вспомнил, что видел этого опричника накануне, когда товарищ его разрубил напополам женщину по имени Татиана. Из-под железного шлема опричника вдоль его жилистой шеи топорщились рыжие пряди волос, а редкая рыжая бородёнка едва покрывала подбородок и часть шеи. Этот опричник, в отличие от своих товарищей, вёл себя спокойней и без нужды плёткой не размахивал. Он нехотя посматривал по сторонам, лишь изредка кидая взгляд на пленников, тесно сидевших в железной клетке.

Глашатай закончил читать царский указ, и по приказу Великого государя трое палачей с помощниками приступили к казни. Первым они выволокли Ивана Висковатого – главу Посольского приказа. Тот, наконец осознавший, что пощады ему не дождаться, крикнул, что было мочи: «Да будьте вы прокляты, кровопийцы, с вашим царём!» Толпа ахнула, и на площади опять наступила тишина. Все посмотрели в сторону восседавшего на троне Великого государя. Он подозвал к себе главного опричника Савву Печёрского и что-то прошептал ему на ухо. Тот энергично закивал и махнул рукой своим подчинённым: «Приковывай изменника Висковатого к столбу, да покрепче».

Опричники набросились на несчастного, словно вороны, и потащили к помосту с деревянным столбом. Не обращая внимания на его крики, завернули обе руки за столб и приковали железными цепями. На помост поднялись палачи с кинжалами в руках. Площадь замерла, затаив дыхание, и охнула, увидев, как один из палачей подошёл к замолчавшему вдруг Висковатому и, разорвав на нём рубаху, откинул её в сторону. Потом одним махом руки он ловко срезал у него часть плеча и выкинул кусок мяса под помост, где уже кружились в ожидании пищи голодные уличные псы. Один из них подскочил и на лету подхватил и проглотил кусок мяса. Толпа опять ахнула и заголосила, заглушив сдавленный крик Висковатого, по руке которого ручьём полилась кровь. Тут же к нему подошёл второй палач и проделал то же самое, но с другим плечом. За ним третий…

– А ну, слуги мои верные, покажите мне, как вам у меня служится! Кромсайте на кусочки предателя, чтобы остальным было неповадно! – взвизгнул разгорячённый видом фонтанирующей крови Великий государь. Он нетерпеливо ёрзал на своём троне, и было видно, что он и сам был бы не против поучаствовать в экзекуции. Опричники выстроились в очередь с кинжалами в руках. Первым к измученному узнику кинулся рыжебородый и, привстав на цыпочки, дотянулся и оттяпал у Висковатого левое ухо. Голова несчастного дёрнулась, и кровь тут же залила ему шею.

– На это невозможно смотреть! – простонал боярин Саврасов. – Если бы можно было бы хоть как-то ускорить его кончину и прекратить эти ужасные страдания!

– Нет ли здесь тайного места, чтобы была видна площадь, но не было бы видно нас? – прикрыв рот рукавом, тихо спросил Ратмир.

– Да вроде нет… Хотя, иди за мной, только не сразу.

Боярин Саврасов отступил в сторону, протискиваясь к входу с террасы.

Ошарашенные увиденным, люди не обращали на них никакого внимания. Ратмир последовал за боярином Саврасовым, правой рукой шаря в своей котомке. Поднявшись ещё на этаж выше, они попали в заложенный какими-то досками проход, ведший в небольшую комнатёнку с узким окном, выходившим на площадь. Ратмир кинулся к окну, разматывая на ходу белую тряпицу и доставая из неё небольшую светлую тростинку. Он глянул в окно и, приглядевшись, опустил голову: – Без нас обошлись.

– Что там, Ратмир?! – обеспокоенно спросил боярин Саврасов.

– Отмучился ваш Иван Михайлович, – отошёл в сторону скоморох, давая тому возможность посмотреть на площадь.

– Кто-то из опричников перестарался… – упавшим голосом произнёс боярин Саврасов.

– Или, наоборот, помог, – тихо бросил Ратмир, сворачивая тростинку в тряпицу и вновь убирая её в котомку.

Боярин Саврасов присел на припорошенную пылью старую скамью и, обхватив голову руками, тихо простонал:

– Доколе?! Доколе этот чёрный человек будет мучить нас?! Уже сколько достойных граждан города нашли мучительную смерть от рук этого сатрапа! Скольких ещё ждёт та же участь впереди?

– Полно, Лука Дементьич. Слезами да причитаниями здесь дела не поправить. Вы же не зря уже столько времени между собой эти разговоры разговариваете. Похоже, пришло время действовать, – с каким-то нажимом произнёс Ратмир. Его серые, почти стального оттенка глаза смотрели на боярина, почти не мигая.