Новый дом Тесея, купленный им к свадьбе, был больше, чем Ньюту казалось по колдографии. Больше и мрачнее. Ньют сравнил снимок с оригиналом, поставив чемодан на желтоватую траву: даже в приглушённо-коричневых тонах колдографии особняк выглядел уютным, с цветами под окнами в маленьких горшочках, с коньками крыши, увенчанными воронами — это уже было сделано специально для Литы. Левую стену дома обвил плющ, который разросся почти до витражного окна по центру и уже обнимал кованые тонкие перильца балкона.

Это был бы дом Литы и Тесея; теперь же он принадлежал одному только Тесею. Что-то незримо изменилось в нём, будто даже стены скорбели по утрате хозяйки. Плющ словно хищно тянулся к пожухшим, блёклым цветам, которых давно не касалась заботливая рука; один из воронов на коньках накренился, и казалось, что он склонил металлическую голову в своей тихой скорби. Занавеси на окнах, задёрнутые, внушали невесёлые мысли о царившем во всех комнатах сумраке..

По телу прошла дрожь — впечатление было угнетающее. Ньют поднял чемодан и медленно, с нарастающей тревогой в душе направился к крыльцу. Чтобы взяться за молоток в виде головы гиппогрифа, пришлось собраться с духом.

Стук молотка был глухим, как об отсыревшее дерево.

Тесей долго не открывал. Когда, спустя пару минут, загремел замок, Ньют крепче сжал ручку чемодана. Она казалась холодной и скользкой, что этот ранний дождливый октябрь.

Дверь открылась.

Они с Тесеем смотрели друг на друга, но Ньют с трудом мог разглядеть фигуру брата в тёмном коридоре. Видел лишь халат с жёлтой оторочкой, кисти рук и босые ноги.

— Холодно ведь, — сказал Ньют вместо приветствия, глядя на голые ступни.

Тесей не ответил.

— Если тебя семья прислала, — наконец сказал он отрывисто, — то со мной всё нормально. Передай им, что нормально всё.

— Никто меня не присылал, я сам пришёл.

Тесей сделал шаг навстречу, и Ньют смог увидеть его лицо — бледное, осунувшееся, с заострёнными скулами. Под глазами были тёмные круги. У Ньюта сжалось сердце, и он ответил на объятие механически, лихорадочно гадая, насколько же всё на самом деле плохо.

— Я рад, что ты здесь, — произнёс Тесей доверительно и отстранился, приглашая в дом.

Ньют пошёл за ним чуть медленнее, чем шагал брат. Украдкой он осматривался, но особняк был холоден и тёмен и скрывал свои тайны.

— На сколько тебе дали отпуск? — спросил Ньют маячащую впереди спину.

— Две недели, — ответил Тесей, поднимаясь по лестнице. Ковёр скрадывал его и без того тихие шаги. — Хотят, чтобы я проверился, ха. Больше я в Мунго ни ногой.

Ньют тихо вздохнул. Упрямство, похоже, их общая фамильная черта.

— Если тебе не повезло с одним целителем, это не значит…

— Я всегда справлялся, Ньют.

— Не со всем можно справиться в одиночку.

Спина впереди напряглась, это было видно даже за мягкими складками халата. Напряглась — и снова расслабилась, и Тесей молчаливо довёл Ньюта по коридору до дальней двери. Он достал из кармана палочку и перебирал открывающие заклинания долго, раздумчиво, как перебирают чётки, будто не помнил, чем же конкретно он запер дверь. Наконец он подобрал нужное.

— Это твоя спальня, — сказал Тесей бесцветным голосом, открывая дверь. — Я буду в гостиной.

И он развернулся, не став ждать, пока Ньют зайдёт. По коридору он шёл тихо, словно призрак; его спутанные вихры уже долго не видали расчёски. Ньют смотрел брату вслед, пока, опомнившись, не схватился за дверную ручку — и тут же её отпустил. Склонился над ней и провёл пальцем, а потом долго разглядывал слой пыли на подушечке.

Печально поджав губы, Ньют вошёл в свою комнату и закрыл дверь.

*

Раньше Тесей кочевал по съёмным квартирам, упрямо не желая оставаться в родительском доме. Его карьера быстро шла в гору, и жильё Тесей всегда снимал в центре Лондона, но всё же это не то, что собственный дом. Больше десяти лет Тесей упорно жил так, игнорируя сетования родителей, и только Лита что-то изменила в нём.

Ньют, всегда избегающий родственников, узнал новость о покупке дома последним. Удивился, но не слишком сильно: видимо, брату всю жизнь было комфортно не иметь собственного угла, как и Ньюту, но Лита в какой-то момент стала центром притяжения Тесея, человеком, ради которого можно изменить своим привычкам.

Есть люди, которые сами по себе словно дом. К ним возвращаешься, как возвращаются в уютную гостиную к любимому продавленному креслу. Возможно, Лита была такой для Тесея. Наверняка была, и красивый их дом после её смерти словно потерял свою душу. Спускаясь по лестнице, Ньют ощущал затхлый запах, будто за неделю особняк успел обветшать.

Тесей нашёлся не в гостиной, а на кухне. Он невидяще смотрел в холодильный шкаф — пустой, насколько мог разглядеть Ньют, понявший теперь, почему так обострились скулы брата. Тесей обернулся с извиняющейся улыбкой, а потом вытащил откуда-то из угла шкафа заветрившийся кусок вяленого мяса. Осмотрел и бросил обратно.

— Я не ждал гостей, — отрубил Тесей, как будто это всё объясняло.

Ньют молчал, не зная, что сказать. А потом неуверенно произнёс:

— Я принесу еду. У меня кое-что оставалось в чемодане.

Это был не ланч и не ужин — что-то среднее. Тесей ел вяло, неохотно, и Ньют, чтобы не расстраиваться лишний раз, блуждал взглядом по столовой, которая, должно быть, совсем недавно выглядела нарядной, но теперь казалась неряшливой: на каминной полке стояла какая-то дребедень, пол рядом был весь чёрный от пепла, с обрывками недогоревших бумаг, на креслах висела изрядно помятая одежда Тесея: на спинке одного — рубашка, на другом — брюки.

— Апельсин, — вдруг сказал Тесей. Ньют вздрогнул и перевёл взгляд: брат, медленно ведя палочкой, снимал кожуру с ароматного фрукта. — Лите нравятся апельсины.

«Нравились», — чуть не поправил Ньют, но вовремя прикусил язык.

Ему даже не пришлось придумывать предлог, чтобы сбежать в свою спальню — Тесей был словно не здесь и вряд ли заметил, что Ньют ушёл. Пробормотав слова извинения, Ньют быстро вышел из столовой и поднялся на второй этаж.

В спальне он первым делом наложил звуконепроницаемые чары на комнату и только убедившись, что дверь плотно закрыта, достал из-под кровати чемодан. В этот раз чемодан был совершенно обычным, Ньют почти не расширял его — разве что самую малость.

Раскрыв защёлки, Ньют вынул маленькое зеркальце в старинной, уже поистёршейся с годами металлической раме, на которой можно было рассмотреть семейный герб — вставшего на дыбы гиппогрифа. Ньют протёр зеркальце рукавом и взглянул на часы.

— Мама, — сказал он негромко, приблизившись вплотную к стеклу. Позвал снова, чуть выждав, и отражение наконец пошло рябью.

— Извини, отец отвлёк. — Мама тоже никогда не здоровалась. — Что расскажешь?

Ньют смотрел на неё в раздумьях, пока между её бровей не появилась складка. Она убрала с лица прядь выбившихся из причёски седых волос — мама никогда не подкрашивала седину, считая это бесполезным и никому не нужным враньём.

— Тесей плохо, — сказал Ньют напрямик. — Хуже, чем я думал. Чем мы думали.

Мама спрятала лицо в руках, и Ньют услышал её тяжёлый вздох. Но когда она убрала ладони, в глазах не оказалось ни намёка на слезы, а тонкие губы были упрямо поджаты.

— Мунго? — спросила она. Ньют кивнул. — Ничего… Я сама скажу отцу. Жди нас завтра и будь с ним рядом. Постоянно рядом, Ньют, понимаешь?

— Да, мама.

Он согласился дежурно, как соглашался всегда. В их отношениях не было теплоты. Ньют не мог бы назвать себя нелюбимым ребёнком в семье и не знал, кому из них не повезло больше — Тесею, к которому всегда были завышенные требования, или ему, от которого уже просто ничего не ждали. Ни плохого, ни хорошего.

— Будь молодцом, Ньюти, — сказала мама напоследок, и даже ласковое обращение прозвучало сухо.

Ньют отложил зеркало и крепко задумался.

Нужно было возвращаться к Тесею.

Заходя в единственную освещённую комнату, Ньют сначала подумал, что это спальня Тесея, но слабый, ещё не выветрившийся аромат духов подсказал ему верный ответ.