Я прицелился, и он тоже. Я выстрелил. Пистолет кашлянул, и фашист вздрогнул. Над правой его бровью появилась дырка — неплохой выстрел, учитывая все обстоятельства и то, что я тяжело дышал. Думаю, я был удивлен не меньше, чем он. Его поднимавшийся Шмайсер остановился. Велрод — оружие однозарядное, и я стал готовиться снова его применить.

Он глубоко вздохнул, а плечи его сжались, как будто он потягивался в конце тяжелого долгого дня. Затем он нашел в себе остатки сил и поднял ствол автомата, направив его мне в лицо. Я следил глазами за медленным подъемом ствола, понимая, что одно слабое нажатие спускового крючка выпустит в мою сторону целую очередь.

Но затем он вдруг остановился, поднес другую руку к вспотевшему лбу, словно намереваясь почесать зудящее место, появившееся из-за моей пули.32-го калибра.

И он упал, медленно, набок, как падает большое срубленное дерево.

Я рухнул спиной на стену и соскользнул на пол, пытаясь перевести дух большими глотками воздуха и ожидая, что в любую минуту в дверь ворвутся другие немцы.

Возвращаясь в клинику с новой бутылкой карболки, Люсиль услышала внутри голоса. Это разговаривали ее отец и вампир. Что-то заставило ее остановиться за дверью и подслушать их.

«Вы должны понять, Князь», говорил ее отец. «Дочь — это божий дар для меня».

Она услышала стон Дракулы: это доктор отрезал вокруг раны поврежденную ткань.

«Вы причиняете мне боль, чтобы меня предостеречь?», спросил Дракула.

«Я могу причинить вам не только боль. Я могу покончить с вами совсем. Навсегда», предупредил его Ван Хельсинг. «Я уже победил вас однажды. Но я обращаюсь к вам, как джентльмен к джентльмену. Когда я поселился здесь, в Трансильвании, после столкновения с вами, я уже тогда был не молод. Я встретил здесь женщину, чудесную, благословение судьбы, а потом у нас родился ребенок. Для меня самого это загадка, чем я заслужил такое счастье, это выше моего понимания».

«Кармическая награда за победу надо мной, возможно?» За этим вопросом последовало болезненное шипение.

«Можно взглянуть на это и так. Я души не чаял в жене и дочке. Я потерял жену, упокой, Господи, ее нежную душу. После этого Люсиль стала для меня всем.

К сожалению, когда она выросла и стала уже взрослой, я продолжал относиться к ней как к ребенку, отсюда и ее бунтарская жилка, и мятежная полоса в ее жизни».

Еще один приглушенный стон Дракулы от боли.

«Я пытаюсь дать вам понять, что с радостью пожертвую своей жизнью, чтобы ее защитить. Вы это осознаете?»

«Да», ответил Дракула. «И вы должны знать, что за все короткое время нашего с ней знакомства я почувствовал то же самое, и сделаю то же самое».

Люсиль почувствовала, как у нее вдруг сердце остановилось, и перехватило дыхание. Она попыталась отдышаться, глотая ртом воздух, но все равно на какое-то мгновение ей показалось, что она вдруг стала мертвой. Ирония ситуации не ускользнула от нее.

В комнате стало тихо, и Люсиль, улучив этот момент, решила войти. Она вылила карболку в почковидный медицинский тазик и замочила в этой жидкости иглу и нити для наложения швов. Все продолжали молчать, пока отец стал зашивать зияющую рану.

Когда он закончил, Люсиль обмазала швы и область вокруг них йодом и помогла отцу перевязать вампира. Она старательно избегала смотреть им обоим в глаза.

Отец заговорил первым: «Думаю, я удалил всю зараженную плоть. Я не имею никакого представления о ваших способностях к восстановлению, так что, полагаю, нам придется просто ждать и смотреть. А теперь спать». Он повернулся к Люсиль. «Вы оба».

«Доктор сам должен выполнять собственные назначения», сказала Люсиль. Глаза у него были отяжелевшими, а лицо вытянулось.

Дракула спустил ноги с кушетки, поднялся, но затем пошатнулся. Люсиль тут же пришла ему на помощь.

«Я помогу вам добраться до вашей комнаты». И она, поддерживая его, стала выводить его из клиники, а отец ее начал прибираться. «Я сама уберусь тут, чуть позже, папа. Прошу тебя», сказала она умоляющим тоном.

«Я хочу сначала проверить, вернулись ли два наших англичанина», сказал ей отец. «Пойду узнаю».

«Куда же им еще идти, кроме как только сюда?», спросила она. «Ложись спать, мы разберемся с ними потом, когда хоть немного отдохнем. До тех пор мы ничего не можем сделать. Если они будут уже здесь, когда мы проснемся, то и вопрос вообще снимется сам собой».

Отец согласился и последовал за ней и Дракулой вверх по лестнице, старик шагал медленно и устало. Она остановилась на секунду, убедившись, что он вошел в свою спальню, а затем помогла вампиру добраться до его комнаты и уложила его в кровать. Ей пришлось убрать стопку книг, чтобы освободить ему место для ног.

Он опустил голову на подушку, и она повозилась еще немного, укрывая его.

«Спасибо, мне больше не требуется ваша помощь», сказал он ей.

«Я знаю», ответила она. «Вы бесстрашное чудовище».

Он улыбнулся, а затем слабо рассмеялся, отчего ему стало немного больно, и он невольно схватился за свою рану.

И в этот момент, в это самое мгновение его беззащитности, ранимости, уязвимости, Люсиль увидела перед собой не миф, не легенду, и не историческую фигуру, а человека. Человека, которым он был до того, как стал вампиром, и даже до того, как стал Князем. Возможно, она даже заметила, глядя на него, черты мальчика — до того, как он, возмужав, стал мужчиной.

И ее охватило глубокое сочувствие к нему. К тому, кто чувствует свое одиночество, вынужденную изоляцию из-за своей необычности. Ведь он был существом, отделенным от остального мира, у него не было ни спутников, ни товарищей, не было рядом никого, такого же, как он, никого, кто понимал бы его, никого, с кем можно было бы разделить эту необычную жизнь.

Люсиль почувствовала острую близость с Князем, свою схожесть с этим существом, этим мужчиной. Она теперь была им, а он — ею.

После жестокой и изнурительной битвы в женском туалете покинуть само здание мне оказалось относительно просто. Я снял с мертвеца его форму и натянул ее поверх своего тряпья бродяги, под которого я маскировался. Очень кстати оказалось, что он был крупным мужчиной, поэтому форма подошла мне довольно сносно.

Распрощаться с Томпсоном было тяжелее, но я все-таки принял это решение, сунув его под диван, и взяв вместо него Шмайсер моего покойного противника. Военный трофей и все такое. Тело я оставил там же, где оно лежало, не придумав, как и куда спрятать этот чертов окровавленный труп. На самом деле, крови вообще-то было мало, она лишь немного сочилась каплями из дыры в голове.

После этого я просто вышел из туалета, и этот первый шаг наружу заставил меня похолодеть от страха. Но в коридоре оказалось пусто. Я сделал еще одну остановку, у двери на лестничную площадку, еще раз проверив свою маскировку. Опустив пилотку пониже на лоб, я открыл дверь и, войдя, оказался посреди хаотического движения солдат, спешивших по лестнице вниз.

«Все чисто». Я услышал эти слова, неоднократно повторенные разными голосами по всей лестнице, как сверху, так и снизу. В свою очередь, и я повторил эту фразу, постаравшись как можно лучше произнести ее на своем нижненемецком диалекте сержанту СС, стоявшему на площадке чуть выше меня, и затем присоединился к общей массе спускавшихся нацистов.

Снаружи немецкие солдаты слонялись у обочины, болтая между собой, куря и смеясь, как делают это все солдаты, получившие краткую передышку между приказами.

Я смешался с толпой, но стал медленно пробираться к ее краю, отчаянно сопротивляясь растущему желанию бежать из этого дымного гадюшника, кишащего врагами.

Но тут, благодарение Господу, взяло верх то, чему меня учили, и я услышал голоса моих инструкторов в школе обмана и тайных трюков. Они сумели вбить мне в голову, что бежит только тот, кто в чем-нибудь виноват; ни в чем не виновный же ведет себя естественным, обычным образом, сливаясь с окружающими. Руководствуясь этим положением, я стрельнул сигарету у одного фашиста и прикурил от горящей сигареты у другого. Это была нелегкая задача — добиться, чтобы руки у меня не дрожали. Признаюсь, мне пришлось заглушить кашель, когда дешевый крепкий табак резанул мне горло, как наждачная бумага. Во время этого маскарада я искал глазами своего сержанта. И безрезультатно, так как Ренфилда нигде не было видно.