Возвращение из Сфынту-Георге оказалось тревожным и полным опасностей. Попытавшись сразу же выехать из города, они обнаружили блокпосты везде, куда бы ни поворачивали. Но местные партизаны всегда были готовы к такой возможности. Ван Хельсингу оставалось лишь найти знаки, нанесенные мелом.

Спешно нарисованные на углах зданий и фонарных столбах стрелки указывали ему, куда можно поворачивать, а куда нет; свастики же предупреждали о немецком блокпосте впереди. Эти направляющие знаки позволили им, наконец, покинуть Сфынту-Георге.

Оказавшись за пределами города, они решили, что опасность миновала, но затем профессор заметил знак мелом на бетонном указателе километров — грубо нарисованное свиное рыло. Он снизил скорость, смутившись.

Но затем Ван Хельсинг поехал дальше. Они с дочерью стали обсуждать, что может означать этот символ, и имеет ли он вообще какое-либо отношение к ним, когда вдруг их фары высветили крестьянина, стоявшего на обочине дороги. Рядом с ним, на веревке, стояла большая пятнистая свинья. Это чрезвычайно необычное видение, появившееся посреди ночи, плюс предшествовавший ему любопытный знак, склонили Ван Хельсинга к решению остановить машину.

«Добрый вечер», сказал Ван Хельсинг в окно автомобиля. «Выгуливаете хрюшку?»

«У нее проблемы со сном, когда вокруг шумят армейские грузовики, устраивающие на дорогах блокпосты и все прочее».

«Блокпосты?», спросила Люсиль, отвернувшись от Дракулы, который лежал вялый и неподвижный.

«На дороге, там впереди», ответил крестьянин, худой, немолодой уже человек с морщинистой обветренной кожей, серебряными бакенбардами и слезящимися глазами.

«Меня тоже раздражает звук армейских грузовиков», сказал Ван Хельсинг. «Хотелось бы избежать неприятностей».

«Тогда поезжайте за мной и Пеппи», посоветовал крестьянин. «И выключите фары».

Ван Хельсинг выключил фары и, пользуясь бледным задом свиньи как розовым маяком, двинулся вслед за ней по темной проселочной дороге.

Она представляла собой две еле проторенные колеи посреди недавно вспаханных полей. Пеппи шествовала весьма игриво, вертя задницей, как парижская проститутка.

Несмотря на свое бесстыдство, походку свинюшки едва ли можно было назвать резвой, и Ван Хельсингу приходилось держать скорость автомобиля чуть выше холостого хода.

Люсиль повернулась к Дракуле, который тяжело развалился на сиденье, обессиленный, с закрытыми глазами и открытым ртом, как будто что-то безмолвно крича.

Он явно страдал от боли, теряя силы, и было такое непривычное ощущение, что он не в состоянии сопротивляться волне тошноты и заражения, его одолевавших.

Люсиль также охватило чувство беспомощности. Она так долго помогала своему отцу, усваивая знания еще подростком под его медицинской опекой, что давно уже стала квалифицированной медсестрой, но этих знаний было недостаточно, ведь этот человек был уникален. Он был холоден на ощупь, но ведь он всегда был таким холодным, и она не знала, чем ему помочь.

Она вынуждена была признать тот факт, что он не является человеком и поэтому обычные средства и лекарства окажутся не эффективными. Как они с отцом будут его лечить?

«Папа, нам нужно поторопиться», сказала она еще раз. Она попыталась скрыть нотку страха в голосе, но это ей не удалось.

Ван Хельсинг высунул голову из окна и обратился к крестьянину: «Почтеннейший, а нельзя ли поместить Пеппи в багажник нашего автомобиля и двигаться чуть быстрее?»

«Пеппи уташнивает, когда ее перевозят на машинах», объяснил крестьянин. «И к тому же, все равно уже недолго осталось».

Наконец, они подъехали к какому-то ветхому сараю на перекрестке двух проселочных дорог. Крестьянин остановил свою свинью и наклонился к машине.

«Вот по этой дороге налево. Поезжайте по ней, пока снова не выедете на асфальтированную дорогу», проинструктировал он. «И блокпост останется у вас за спиной.

Как я понимаю, это для вас будет не очень сложно».

«Спасибо вам», сказал Ван Хельсинг. «И надеюсь, Пеппи будет теперь сладко спать».

Старик поднял правую руку в оскорбительном жесте, согнув локоть и сжав второй рукой бицепс. Не в нацистском приветствии, а в том, которое Люси видела у многих партизан.

«Гитлер капут!», хлестко заявил он.

Старик ухмыльнулся, показав больше десен, чем зубов, а затем повернулся и двинулся обратно — тем же путем, что пришел сюда, ведя за собой свою игриво фланирующую хрюшку.

Это были два медленных километра движения по указанной дороге, если таковой ее можно было назвать. Ван Хельсингу, еще опасавшемуся включать фары, пришлось наклониться вперед, сгорбившись и нависнув над рулевым колесом, чтобы разглядеть колеи, по которым он двигался. После показавшейся бесконечной езды автомобиль снова вырулил на асфальт.

Люсиль посмотрела в заднее окно и увидела военные машины в полукилометре за ними, в свете их фар были видны солдаты. Они останавливали каждую машину и грузовик, покидавшие Сфынту-Георге. Ван Хельсинг подождал, пока они не окажутся на вершине холма, скрывшись из виду, и затем снова включил фары. Затем он смог, наконец, увеличить скорость, и он сделал это с превеликим удовольствием.

Чувствуя беспокойство и нетерпение дочери, он нажал на педаль газа и помчался к Брашову.

Оставшаяся часть поездки прошла без происшествий. В мыслях Люсиль преобладала тревога за слабеющего Дракулу. Она наблюдала за ним, держа его голову у себя на коленях.

Он лежал в полуобморочном состоянии, сознание его расплывалось по мере распространения по телу яда. Он пытался на чем-то сосредоточиться, хоть на чем-то, чтобы удержаться в реальности, изо всех сил стараясь оставаться в сознании.

Он сосредоточился на девушке, склонившейся над ним, с исполненным тревогой и беспокойством лицом. Что это за очаровательное, но грозное создание? Такая бесстрашная и смертоносная, пламенная и жестокая, и такая красавица, временами исполненная детского восторга и радости. Каким образом все эти противоречивые черты могли уживаться в одной женщине, было для него удивительно. И каким-то даром судьбы. Если кому-то суждено вести его по этому удивительному новому миру, то это именно ей.

Если он выживет.

Наконец они добрались до дома, и Ван Хельсинг подошел к Люсиль, чтобы помочь ей дотащить вампира до дома. Но Князь удивил их, отстранившись и отказавшись от помощи.

«Я сам смогу дойти», выдохнул он. Но слова его находились в резком противоречии с его возможностями, и он тут же упал на одно колено. И когда отец с дочерьми вновь взвалили на себя тяжкий груз, возражений больше не последовало.

Ван Хельсинг повел их в свою клинику, в ту часть дома, где он принимал пациентов.

Оказавшись там, они усадили Дракулу в кресло для осмотра больных. Пока Люсиль включала свет, профессор разрезал вампиру рубашку, обнажив его рану.

«Можете вы мне сказать, что вас беспокоит?», спросил Ван Хельсинг. «Я не столь силен в вашем… в особенностях вашей физиологии».

«Меня ударили ножом», сказал Дракула. Он вытянул шею, осмотрев рану. Из нее сочилась темная жидкость, это была не совсем кровь, а какая-то более темная и густая жидкость.

«Действительно, вижу небольшую колотую рану в передней грудной области, между большой грудной мышцей и широчайшей мышцей спины». Ван Хельсинг осмотрел и потрогал это место. «Но это же в основном крупные мышцы. А не жизненно важные органы».

«Вам же раньше уже наносили раны ножом и даже стреляли, и это не влекло за собой никаких серьезных повреждений», сказала Люсиль. «Я же видела это».

«Думаю, этот нож, вероятно, был серебряным», сказал Дракула. «Почему так, с какой стати, не знаю. Серебро не сохраняет остроты и плохо подходит для оружия».

«Некоторые воинские ритуальные кинжалы эсэсовцев выполнены из серебра», объяснила Люсиль.

«Серебро для вас вредно?», спросил Ван Хельсинг.

«Чрезвычайно», ответил Дракула. «Для меня это яд».

«Интересно», сказал Ван Хельсинг, размышляя вслух и тыкая скальпелем в порез.