«Новые средства передвижения», восхитился он. «Потрясающе. И вы сказали, что даже обычные, простые люди умеют пользоваться такими механизмами? Если бы я не наблюдал это собственными глазами в наших поездках, я ни за что бы в это не поверил».

Мы проехали мимо блокпоста, о котором говорил нам Павел. Там стояла караульная будка, но все четыре румынских часовых валялись внутри нее и снаружи, без сознания. У ног одного из них лежала бутылка вина Павла.

«Яд?», спросил Дракула.

«Сильнодействующее успокоительное», ответил Ван Хельсинг.

«В некоторых крупных городах на дорогах одновременно движутся иногда сразу тысячи автомобилей», сказала Люси Князю. «Их так много, что возникают большие заторы, когда автомобили скапливаются, становясь в очередь друг за другом — нечто вроде стихийно возникших двигающихся блокпостов».

«Тысячи одновременно…» Дракула мысленно представил себе эту картину, которую я так часто наблюдал в Лондоне, что это стало для меня повседневной рутиной.

«Мне бы очень хотелось взглянуть на такой необыкновенный феномен».

«Это не столько феномен, сколько вечный геморрой», заметил я.

«Сможешь станцевать дабл-шафл, если тебе мешают болтающиеся яйца?», вновь стал горланить Ренфилд свою песню, затянув очередной куплет своей хрени.

«Ренфилд, прошу тебя», обратился к нему Дракула и, как и раньше, сержант тут же замолчал. Сколько раз я пытался заставить его замолчать, он ни разу не подчинился. Вот и еще одна причина для меня обижаться на вампира, полагаю. Но нет, я дал себе слово перестать так думать.

«С какой скоростью мы едем?», спросил Дракула, покрутив рукояткой окна, опустив стекло и высунув руку под поток встречного воздуха, совсем как делал это я, когда мне было лет семь-восемь. Я покачал головой, увидев эти его по-детски смешные движения, и услышал, как позади меня хихикнула Люсиль.

«Пятьдесят два километра в час», сказал я ему.

«Потрясающе», вновь сказал он. В последнее время это было его любимое словечко. Он снова поднял стекло и стряхнул с рук капли дождя.

В машине воцарилась тишина, слышно было лишь двигатель Бентли, урчавший под капотом, и приглушенный гул шин на дороге. Ван Хельсинг первым нарушил молчание.

«Что ж, Князь Влад, дочь сказала мне, что вы, приложив большие усилия, все-таки сумели умерить свои наиболее кровожадные порывы», сказал он.

«Да, я стремлюсь их побороть, стараюсь держать себя в руках», ответил Дракула.

«Надеюсь, что так», сказал Ван Хельсинг. «И все же, вы не можете винить меня в том, что у меня есть в этом отношении определенные сомнения. Во время последней нашей с вами встречи…»

«Я плохо контролировал свои страсти и вожделения», признался Дракула.

«Но теперь вы их контролируете, по вашим словам», сказал Ван Хельсинг.

«Да. Думаю, да», мрачно сказал Дракула. «Постарайтесь понять. Когда мальчик достигает совершеннолетия, его переполняют чувства, подавляя его волю и разум определенными, изначально заложенными животными побуждениями».

«Сексуальными влечениями», предположила Люси.

«Люси!», воскликнул Ван Хельсинг.

«Прямолинейность вашей дочери меня уже больше не коробит», продолжал Дракула. «Она груба, но права. Да, несовершеннолетний юноша плохо контролирует свое тело; его чувствами управляют вожделения».

«С женщинами то же самое», встряла Люсиль. Отец ее вздохнул, и этот вздох был слышен даже нам, сидевшим впереди.

«Тогда вы понимаете, о чем я», продолжил Дракула. «Тогда, в Англии, когда произошел этот прискорбный случай с несчастной мисс Вестенра и бабушкой молодого Харкера, я себя не контролировал. Мной управляли мои чудовищные желания».

«Вожделение», уточнила Люси, внося ясность в обсуждение.

«Да. К крови. Жажда крови», сказал Дракула. «И еще что-то. Жажда жить вечно, полагаю».

«Все равно это вожделение и похоть», возразила Люсиль.

Он оглянулся на нее, а я посмотрел на ее лицо в зеркале заднего вида. Был ли в этом разговоре какой-то подтекст, о котором я не знал?

«Да, вы правы». Дракула отвернулся от нее и вновь устремил свой взгляд в окно, в бесконечный мрак впереди машины. «Пока я лежал в могиле эти последние сорок с лишним лет, мне было о чем поразмыслить».

«Вы были в сознании?», Ван Хельсинг пришел в ужас. «Все это время? Лежа там, в гробу?»

«Да», подтвердил Дракула. «В конце концов, я же бессмертен. Сначала я думал, что сойду с ума. Но вместо этого я стал размышлять о своем прошлом, о том, как я превратился в… того, кто я сейчас, в то, что вы видите перед собой. И я пришел к выводу, что если я как смертное существо мог столь странным и таинственным образом видоизмениться, трансформироваться, то я смогу сделать то же самое и со своими мыслями. Теперь я чувствую, что освоился со своим состоянием. И я себя контролирую. По крайней мере, сильнее, чем когда-либо в прошлом».

«Посмотрим», сказал Ван Хельсинг.

«Да», согласился Дракула. «Мы это увидим».

Когда я проходил курс столь необычной военной подготовки в «лесной школе» разведки SOE в замке Болье в Хэмпшире, там был один инструктор, который когда-то служил в Бирме, во время конфликта по вопросу об обуви[30], и однажды между занятиями, когда мы курили за старым особняком, он дал мне небольшой, но ценный совет.

«Знай свой район боевых действий», сказал он мне. «Всегда старайся раздобыть карту. Даже если у тебя есть лишь какая-нибудь фигня из числа тех, что штампуют мудаки из Географического общества, все равно — обязательно изучи ее. Не ленись, не разевай рот. Разуй пошире глаза, черт, оглядись вокруг, внимательно осмотри окрестности и нарисуй собственную, на фиг, карту. По памяти. И сравни их — свою и официальную. А потом еще раз сделай то же самое. А потом еще раз. И делай это до тех пор, пока не начнешь ориентироваться на местности, как в трусиках своей бабы в шкафу».

Я прислушался к его совету со всей серьезностью. И во время нашей поездки на юг я изучил все местные карты, после чего, как меня учили, стал обращать внимание на все дороги, объекты и бросающиеся в глаза ориентиры, всякий раз, когда нам приходилось выезжать на местность. И каждый день я рисовал свою собственную карту, по памяти, повторяя это снова и снова, до тех пор, пока не получал полное представление о районе наших боевых действий, как если бы я родился и вырос там. С помощью этих карт я и разработал нашу тактику отхода.

И сегодня то же самое: я взял все, что смог узнать из карты Брашова, и то, что помнил, и нарисовал схему движения к тому месту, куда нам нужно было попасть сегодняшней ночью. И поэтому на этот раз мне не нужно было, чтобы кто-нибудь показывал мне дорогу, и я смог самостоятельно добраться до дороги, шедшей параллельно железнодорожным путям, ведущим на северо-запад.

Слева от меня шли рельсы, а справа — горы. По другую сторону рельсов лежала долина, по которой текла река, и поднимались вверх неприступной стеной горы.

В нескольких милях от города, по крайней мере, в двух часах езды от него, дорога поворачивала направо, так как рельсы проходили сквозь узкую расщелину, в которой хватало места лишь для реки и железнодорожной линии.

Препятствием на нашем пути была базальтовая скала высотой в несколько сотен футов, которую местные жители называли «Чертов зуб». Дорога огибала ее основание, а затем возвращалась к железнодорожным рельсам с другой стороны этой скалы. Там шла другая, несколько более широкая долина, пересекавшая дорогу под углом и образовывавшая плоское пространство в несколько акров.

В этом месте мы и должны были воспрепятствовать дальнейшему продвижению поезда.

У рельсов нас уже ждали три грузовика и две другие машины, скрытые из виду другой скалой, высотой с двухэтажный лондонский автобус. У машин нас дожидались Анка с Фаркашем, три водителя грузовиков и братья Марксы — Хория, Клошка и Кришан. Я был несказанно рад снова увидеться со своими боевыми товарищами.

Группа курила и разговаривала, как все солдаты перед боем. Все они были хорошо вооружены — автоматами, ручными пулеметами и патронташами, набитыми патронами и магазинами. Цыган Кришан украсил свой жилет шестью или семью гранатами, которые висели на нем, как новогодние игрушки на ёлке.