Мы остановились у подножия нависших над нами Карпат, где под отвесным обрывом примостился еще один каменный домик, задняя часть которого находилась прямо внутри горы. Там нас снабдили походными рюкзаками, крепкими ботинками и необходимой одеждой для подъема в горы. Также нам были выданы дополнительные боеприпасы:

Люси — для Люгера, а мне — новый Томпсон, заменивший тот, который я вынужден был бросить в Сфынту-Георге.

Поесть нам подала маленького роста полненькая женщина, розовощекая и с венчиком белокурых волос, неопределенного возраста, где-то между двадцатью и сорока годами. Я уже забыл, когда я ел в последний раз, так что я сожрал гораздо больше своей доли рагу с тушеной бараниной и употребил большую часть бутылки кислого вина. Далее нам указали на одеяла на полу, рядом с железной печкой, от которой исходило успокаивающее тепло. И я погрузился в сон, словно по щелчку выключателя.

Но во снах мне являлось искаженное яростью лицо мужчины, пытавшегося меня задушить. Я несколько раз просыпался в поту, но не из-за печки. После каждого такого кошмара я снова погружался в глубокий сон, и этот ужасный цикл повторялся снова и снова, пока ослепительно яркие утренние солнечные лучи, пробивающиеся через окно, не спасли меня от себя самого.

Холодный завтрак подала нам та же женщина с ангельским личиком, и мы принялись готовиться к предстоящему путешествию. Когда мы уходили, хозяйка выбежала на улицу и почти насильно всучила каждому из нас небольшой мешок из-под муки, наполненный съестным для нашего похода.

«Тут сушеные фрукты, печенье, сыр», сказала она нам.

«Огромное вам спасибо», сказала Люси. «Не знаю даже, как вас отблагодарить».

«Остановите эту войну, пока не убили моего сына». Страстность, исходившая от этого ангельского личика, удивила меня. «Да хранит вас Господь», добавила она без всякой иронии.

И поцеловала каждого из нас в щеку. После чего мы отправились в путь по тропе, огибавшей дом с одной стороны и поднимавшейся далее по склону, извивавшемуся вверх, по направлению к возвышающимся над нами вершинам.

ДАТА: 13 ИЮНЯ 1941 ГОДА.

КОМУ: ОБЕРГРУППЕНФЮРЕРУ СС РЕЙНХАРДУ ГЕЙДРИХУ, РСХА.

ОТ: МАЙОРА СС ВАЛЬТРАУДА РЕЙКЕЛЯ.

КОПИЯ: ГЕНРИХУ ГИММЛЕРУ, РЕЙХСФЮРЕРУ СС.

СТЕНОГРАММА ВТОРОГО ДОПРОСА.

ДОПРОС ПРОВОДИТСЯ МАЙОРОМ В.РЕЙКЕЛЕМ И СПЕЦИАЛИСТОМ ПО ДОПРОСАМ ЕФРЕЙТОРОМ ШРЕКОМ. Также присутствует ваш покорный слуга ротный писарь. Происходящее записывается на 35-миллиметровую кинокамеру военным кинооператором.

Средства ограничения движений допрашиваемого усилены. Грудь его теперь сдерживает цепь, привинченная концами по обе стороны груди к стене. На каждом запястье наручники, также прикованные к стене и прочно в ней крепящиеся. Как муха в паутине, только в стальных оковах. В ответ на ваш вопрос о безопасности: доступ к камере допрашиваемого ограничен, и большая часть нашего подразделения даже не знает ни о присутствии допрашиваемого, ни о самом факте его существования.

МАЙОР Р.: Ефрейтор, вы можете отказаться от участия в допросе. Вижу, что вы еще не оправились от ранения. И ваше поврежденное из-за потери глаза зрение — вполне достаточные основания для того, чтобы сделать небольшую передышку.

Рана на лице ефрейтора прикрыта серой тканевой повязкой.

ЕФРЕЙТОР Ш.: Мне достаточно и одного глаза, я справлюсь, г-н майор. И мне не терпится вам помочь. Очень не терпится.

Последняя фраза обращена допрашиваемому, который выглядит весьма изнуренным и ослабшим, но непокоренным. С момента последнего облучения солнечным светом у допрашиваемого появилась белая прядь в волосах, похожая на молнию в ночном небе. Объект не реагирует на издевательства и угрозы ефрейтора. Лишь по его глазам, внимательно следящим за каждым нашим движением, можно понять, что он в здравом сознании.

МАЙОР Р. (обращаясь к допрашиваемому): Руководство потребовало провести дополнительные тесты. Надеюсь, вы не возражаете. Ха, вру. На самом деле, надеюсь, вы будете как раз таки против, хотя бы только из-за ефрейтора.

Майор Р. достает из ранца связку чеснока. И сует ее допрашиваемому в лицо. Допрашиваемый никак не реагирует.

МАЙОР Р.: Чеснок на вас не действует?

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Крестьянские суеверия. Приберегите его для своего гуляша.

Майор Р. выбрасывает чеснок в сторону. Из этого же ранца он извлекает деревянное распятие — грубой ручной работы фигурку Иисуса, вырезанную из какого-то светлого дерева и прибитую медными гвоздями к кресту из дерева более темного цвета, размерами примерно двенадцать сантиметров на тридцать.

Этот предмет также подносится к лицу допрашиваемого на расстоянии ширины ладони. Допрашиваемый спокойно осматривает предмет.

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Будет ли кощунством предположить, что в тех обстоятельствах, в которых я в данный момент оказался, я могу испытывать огромное сочувствие к этому бедняге?

МАЙОР Р: Значит, Крест нашего Спасителя не вызывает у вас страха и отвращения?

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Только носитель такового. Боюсь, развеяно еще одно суеверие. Выдуманное церковью, пытающейся изобразить, что она способна повелевать тем, что ей абсолютно не подвластно. Они всегда так действуют. Чтобы хоть как-то унять страхи толпы, которой они не в силах ничем помочь.

МАЙОР Р.: Тогда, полагаю, и святая вода тоже не даст ожидаемых результатов.

С этими словами майор Р. брызнул водой из бутылочки в лицо допрашиваемому.

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Освежает, но не более. Если б вы набрали этой святой воды целую ванну, и позволили бы мне ее принять, я был бы вам крайне признателен.

МАЙОР Р.: Любопытно…

Майор внимательно изучает допрашиваемого в течение примерно трех с половиной минут.

МАЙОР Р.: А вот все эти легенды… Скажите, вы можете превращаться в туман, просачиваться в таком виде под дверями и через тончайшие щели в окнах? Превращаться в летучую мышь, летать? Полагаю, нет. В противном случае вы бы наверняка уже это сделали и сбежали.

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Может, дело в том, что я задержался здесь, чтобы насладиться столь благородным и изысканным общением с вами?

МАЙОР Р.: Рассказывают и многое другое. Что вы бессмертны. Что вас не берут пули и ножи.

Майор Р. вытаскивает из ножен свой кинжал. Другой рукой он достает пистолет — Маузер Schnellfeuer M712.

МАЙОР Р.: Что из этого проверим первым?

ЕФРЕЙТОР Ш.: Позвольте мне! Г-н майор, разрешите мне. Прошу вас наградить меня таким позволением.

МАЙОР Р.: Полагаю, это вполне справедливо. Хорошо. Но только слишком не увлекайтесь. Может оказаться, что это лишь еще одна романтическая басня, а у нас приказ сохранить ему жизнь.

ЕФРЕЙТОР Ш.: Только боль, г-н майор. Только боль, клянусь вам.

Майор Р. передает кинжал и пистолет ефрейтору. Ефрейтор Ш. подходит к допрашиваемому, поднимается на деревянный помост и подносит кинжал к глазу допрашиваемого.

Тот невольно пытается уклониться, но вскоре его голова ударяется о стену.

МАЙОР Р.: Только не в глаза, ефрейтор. Я понимаю ваше желание поквитаться, но… Конечности, если вам так этого хочется.

Два выстрела. Быстрых, один за другим. Два удара кинжалом. Равномерно распределенных по всем четырем конечностям. Правая рука: колотая рана в области бицепсов между плечом и локтем. Левая рука: пулевое ранение в предплечье. Правая нога: колотая рана в верхней части бедра. Левая нога: пулевое ранение в икру.

Допрашиваемый реагирует сдавленным криком.

Майор Р. внимательно изучает лицо допрашиваемого.

МАЙОР Р.: Он испытывает боль. Отлично, будем иметь в виду.

Засовывая пальцы в отверстия вокруг ран в одежде допрашиваемого, майор Р. разрывает ткань вокруг поврежденных участков.

Майор Р. подзывает кинооператора, чтобы тот снял пораженные участки с близкого расстояния.

Раны по существу не кровоточат. Из отверстий сочится лишь немного темно-красной, почти черной вязкой жидкости. Раны быстро затягиваются и, похоже, тут же начинают заживать. На это уходит около сорока семи минут. Еще за двадцать три минуты образуется и исчезает рубцовая ткань. Слышно, как оператор бормочет себе под нос молитвы, меняя кассеты.