– Что случилось? Кто кричал? – со страшным видом влетела в палату Анастасия Павловна.

Антон с медсестрой застыли. Никому из них не хотелось сообщать первым страшную новость. Но объявления не потребовалось. Увидев безжизненно лежавшие руки дочери и ее застывший взгляд, она в одно мгновение оказалось у ее постели. Взглянув в ее пустые глаза, она не заплакала, а завыла, как волчица, потерявшая свое дитя, и рухнула на колени. Содрогаясь всем телом от рыдания, она сквозь него выдавливала: «Не уберегла, мою кровиночку. Прости меня, моя девочка».

Антон смотрел на нее, и волна гнева на себя поднялась у него в душе. Эти слова он мог сказать и себе. Боль от ее потери тисками сжало голову и его сердце, ему стало трудно дышать. Он решил выйти, чтобы без плача тещи подумать о том, что делать дальше и как ему жить без Лины. За небольшой срок она прочно вошла в его жизнь, и без нее, теперь, он уже не мог ощущать полноты жизни.

– Ты куда? – услышал он за спиной гневный голос Анастасии Павловны. – Убегаешь? Не хочешь смотреть на злодеяние своих рук?

Антон медленно повернулся и увидел рядом собой лицо, перекошенное не только от страдания, но и от злости и ненависти. С вскриком медсестры он ощутил, как в его руку вцепилась Анастасия Павловна и с неженской силой потащила к кровати Лины.

– Смотри на нее, что ты с ней сделал! Пусть она приходит к тебе каждую ночь и упрекает в своей смерти! Смотри на нее!

Она изо всех сил толкнула Антона, изумленного ее поведением и не думавшего сопротивляться ей. Он упал на Лину.

– Сволочь, – ощутил он снова толчок в плечо, уже откидывающий его назад.

Антон упал бы на пол, если бы не медсестра, оказавшаяся позади него. Он чудом не рухнул вместе с ней на пол. Но она, в отличие от него, молча переносившего всплеск бешенства Анастасии Павловны, не сдержала возмущение и вскрикнула:

– Какой ужас! Что Вы себе тут позволяете?

Но всплеск негодования пропало втуне, потому что Анастасия Павловна начала колотить Антона кулаками в прямом смысле. Ошеломленный ее действиями, он молча стоял перед ней, стойко снося удары. Он не ожидал от этой женщины вспышку такого необузданного гнева и никогда не подозревал, что интеллигентность это у нее всего лишь маска, а не сущность.

– Остановитесь, прекратите драться и ругаться, как базарная торговка! Постыдитесь, у Вас ведь только что дочь умерла, – эти слова, произнесенные медсестрой, тщетно пытающейся оттащить от него Анастасию Павловну, вернули Антона к реальности. Он оттолкнул тещу бесцеремонно и двинулся к двери.

– Ноги чтобы твоей не было на ее похоронах, – крикнула любимая теща, удерживаемая медсестрой, ему вслед, – и на ее могиле, убийца. Ребенка он захотел! Так вот твой ублюдок, как и моя дочь не увидит белого света. Алиночка, солнышко мое, надругался над тобой изверг.

Она еще что-то с громким плачем кричала, но Антон уже шел по коридору и не мог разобрать слов проклятий, несущихся из палаты Лины.

Как только со стуком закрылась дверь за Николаем, Татьяна выглянула из комнаты Семена с Алиной на руках и шепотом спросила:

– Ну, что ушел?

– Да, – улыбнувшись ее таинственному виду, ответила Алена.

– Ну, теперь он тебе проходу не даст, – скривив губы в едкой улыбке, протянула Татьяна.

Николай главный механик, уже неизвестно какой по счету за последние три года в колхозе, тридцати пяти лет от роду, был отъявленным бабником. Несмотря на то, что он был женат, он вел себя как племенной бык. Все женщины в колхозе посмеивались над ним, а его жена Люба, лишь стискивала зубы, как только узнавала о новом увлечении своего любвеобильного мужа, потому что ничто не могло его остановить, как только он намечал для себя следующий предмет для своей страсти. По поведению Николая было понятно, что Алена должна стать его новой жертвой.

– А, ну его, – махнула рукой Алена, устало опускаясь на стул, – не до чужих чувств, мне бы в своих разобраться.

Татьяна села напротив нее, тяжело вздохнув. Ей хорошо было понятно состояние Алены. Не зная, то ли рыдать от потери мужа, то ли облегченно вздыхать. Она сама вдовствовала уже четыре года, потеряв мужа тоже из-за пьянства. Повоевав три месяца в Чечне и вернувшись оттуда, он не смог найти себя в мирной жизни. Начал пить так, что спустя полгода стал алкоголиком. Но однажды утром он проснулся и, не приняв на грудь своей ежедневной нормы вместо завтрака, сложил в рюкзак минимум своих вещей и ушел из дому. Через полгода Татьяна получила из военкомата извещение о смерти мужа.

– Славу богу, похоронили Мишу и помянули по-человечьи, – с облегчением произнесла она.

Алена тоже вздохнула, обводя взглядом длинный стол, заставленный посудой. Заметив это, Татьяна сочувственно сказала:

– Не переживай, сейчас втроем быстро все уберем, и ничего не будет тебе напоминать о похоронах.

Алена посмотрела на подругу и усмехнулась.

– Нормальная жена убивалась и переживала бы из-за смерти мужа. А у меня одна головная боль, как посуду со стола убрать. – Алена рассмеялась горьким истеричным смехом, – чтобы я без тебя делала моя верная подружка, – выдавила она, и слезы градом полились из ее глаз.

Через минуту раздался рев Элины, спустя несколько секунд стук двери и ломающийся голос Семена, упрекающий мать.

– Ну, что ты ребенка пугаешь, мама? Иди, ко мне, – обратился он к сестренке.

Элина с радостью отправилась на руки к брату. Семен стал ее успокаивать, прижимая к себе, и ее всхлипывающий плач скоро прекратился. Шепча ласковые слова, он унес ее в свою комнату, оставив женщин одних в зале.

– Избаловали вы ее, – без укора сказала Татьяна Алене, вытирающей слезы и шмыгающей носом. – Хотя, такую куклу и сама баловала бы. Семен у тебя молодец, хорошо, что характером не в отца пошел.

Алена промолчала. Облокотившись об стол, она уткнулась лицом в руки и размышляла, как ей жить дальше. Но мысли не выстраивались в стройный порядок, поэтому она, шмыгнув носом, встала и, улыбнувшись подруге, сказала:

– У меня есть бутылка вина, припрятала с прошлого года, давай выпьем Таня. За помин души раба божьего Михаила и за нас женщин, выбросивших свои молодые годы на помойку.

Татьяна согласилась, но при этом сильно сомневалась, что настроение подруги поднимется после алкоголя и проблемы угнетавшие в раз исчезнут. Как бы глубже не затянули.

– Не надо было мне выходить за него замуж, – пробормотала Алена после бокала вина.

– Задним умом мы все крепки, – хмыкнула Татьяна, – если бы да кабы, то грибы выросли бы.

– Нет, ты не знаешь, из-за чего он стал пить, – покачала головой она.

– Еще бы не знать, Семен-то не его сын, – выпалила подруга.

Алена в изумлении посмотрела на нее.

– Откуда, – пробормотала она, – а как ты…

– Алена, не надо меня за дурочку держать. Я еще пойму, чтобы семимесячный родился ребенок, но и то не при таком весе, как три килограмма семьсот грамм. Но шестимесячный уж чересчур.

– Мы никому об этом не говорили. Да и переехали-то сюда, когда Темке было десять лет.

– Я твоя подруга или просто соседка?

– Вообще-то…

– Вот именно. Я знаю, ты просто побоялась разговоров, и решилась на брак с Михаилом, тем более казалось, что он без ума тебя любит. Ненадолго же его любви хватило. Месяц, как я помню. После такого срока он начал попивать? Сломался мужик от мысли, что ты ребенка от другого носишь?

– Во всем я виновата.

– Да, что ты говоришь? А может он был слабаком? Ну, развелся бы тогда с тобой, если бы был посильнее. Так нет, он жил рядом, каждый день, укоряя своим видом тебя. Я еще удивлена, как он Семену не заявил, что не отец ему. Но мальчонка, и без этого наверно чувствовал, что не ко двору в своей семье. А ты тоже не больно-то растрачивала свою любовь на него.

Алена уткнулась взглядом в бокал с вином. Она ничего не могла возразить подруге на высказанные, по сути, жестокие слова.

– Рос мальчишка у вас, как сорная трава. Благо гены у него хорошие, не то не успевала бы вытягивать из милиции, – Татьяна выпила залпом остатки вина в бокале, налила еще себе и Алене. – Ладно, поговорили по душам. Только прошу, не обижайся на меня. Ты хотела узнать, я и сказала. Давно держу при себе эту тайну, а твои попытки делать вид, что не имеет никакого значения, родной Сема Михаилу или нет, мне очень заметны. Сема вот только последний год перестал стремиться общаться с Михаилом, видно, тоже почувствовал его отчужденность по отношению к себе. Да, что я тебе это все рассказываю! Ты и сама все это знаешь. Давай выпьем, да я пойду, – проговорила она Алене, сидевшей, как замороженной.