Полицейский картеж по встречной полосе обогнал автомобиль литовцев и, оглушив их истошным воем сирены, скрылся за поворотом. Модестас вздрогнул и еще крепче вцепился рукой в водительское сиденье, внимательно всматриваясь в обеспокоенные лица прохожих за окном.

- Спокойней, спокойней, – похлопал его по плечу кузен, – Немецким полицейским до нас дела нет.

Капитану тоже не было до них дела, его волновало другое. Одна мысль, тенью мелькнувшая в голове при взгляде на эту тревожную обстановку, засела внутри занозой, заставляя забыть обо всем остальном, включая собственную безопасность. Она там! Его маленькая хрупкая девочка сейчас одна в этом взбудораженном городе, без защиты и поддержки, потому что он попросил ее об этом.

Модестас запустил пальцы в волосы и прикрыл глаза. Как ему только в голову пришло ее об этом просить… О чем он думал?

Поступки, как обычно, опережали мысли, оборачиваясь лишь сожалением, которое не могло ничего исправить. Точно так же, как год назад, когда он затеял эту дурацкую игру, бездумно ввязался в бессмысленный и жестокий спор. Если бы он только знал тогда, что эта девчонка так глубоко проникнет в его душу, проберется под кожу, пустит корни в сердце, став в нем полноправной хозяйкой.

Столько месяцев он носил с собой этот груз вины и стыда за свой поступок, пряча глубоко в душе постоянных страх разоблачения. Но признание не принесло облегчения. Вырвавшись внезапно, необдуманно, оно было продиктовано не покаянием и жаждой прощения, а лишь отчаянной попыткой защитить себя. Модестас изучил ее слишком хорошо. Он знал, к чему она ведет, знал, что скрывается за этими прикосновениями, за нежным взглядом, наполненным слезами, за ласковыми чувственными фразами. Он не дал ей сказать это вслух, ударив наотмашь по самолюбию, по женской гордости, одним движением разрезая тонкую паутину, которую она искусно сплела вокруг него. Если бы она произнесла эти главные слова, так опасно витающие над ними, он бы уже не смог уйти. Остался бы рядом, и не важно, ангел она или демон, не важно, в качестве кого – друга, любовника, или случайного знакомого, лишь бы не пропадали эти ямочки на нежных щеках, не застилала пелена равнодушия и разочарования холодный блеск любимых глаз, лишь бы в воздухе, которым он дышит, было достаточно ее дыхания.

Выходя из корпуса сборной сегодняшним утром и осторожно продвигаясь к границе Олимпийской деревни, капитан не заметил за собой слежки, а значит, она выполнила обещанное. Эта девочка вновь удивила его, оказавшись еще сильнее и тверже, чем он думал, несмотря на боль и обиду, холодным рассудком следовала плану до конца. И теперь он в безопасности, а где она?

Из размышлений Модестаса вывел голос двоюродного брата, который протягивал ему папку с документами.

- Вот, это твоя заявка в Евролигу. Я сам заполнил, – проговорил он, – Тебе лучше пока ни с кем не общаться, мало ли кого могут подослать. Агента я тебе сам подберу.

- У меня есть несколько визитных карточек агентов, с которыми я познакомился на Олимпиаде, – разглядывая заполненную на немецком анкету, сказал капитан.

- Отдай мне, я проверю, что это за агенты такие, – недоверчиво протянул родственник.

Модестас сунул руку во внутренний карман пиджака, но тут же резко одернул ее обратно, будто обжегшись. Недовольно фыркнув, капитан уставился на свой палец, на котором застыла капелька крови. Что-то острое укололо его, но он не понял, что это могло быть. Уже аккуратнее, прижимая испачканный кровью палец к ладони, литовец медленно опустил руку в карман и достал пачку визиток. Отдав все, кроме одной, кузену, он застыл, безумным взглядом уставившись на клочок картона в своих руках.

На оборотной стороне карточки одного из агентов была надпись, выведенная ее рукой. Всего три коротких слова и серебряная английская булавка с наконечником в виде маленького баскетбольного мяча, приколотая вместо подписи.

Брат перебирал в руках визитки, комментируя знакомые фамилии и давая оценку их профессионализму, но Модестас его уже не слышал. В ушах звенел ее голос, в носу звучал медовый запах ее волос, перед глазами стояла ее улыбка.

- Остановите! Я передумал! – твердо сказал он, поднимая голову.

- Разволновался, Модестас, – спокойно сказал дядя, закладывая очередной вираж вокруг Олимпийской деревни, – Ничего, скоро приедем домой, ты отдохнешь, тетка тебе чая заварит…

- Простите меня, но я не могу… – начал было говорить капитан, но кузен прервал его на полуслове.

- Модя, что ты придумал? – с возмущением воскликнул кузен, – Все уже решено, все готово! Ты едешь с нами, это не обсуждается! Мы такую работу проделали, стольких людей на уши подняли, и вот теперь, когда все получилось…

- Стоп! – взревел капитан, не давая ему закончить, и машина остановилась.

Вбежав по лестнице корпуса СССР на четвертый этаж, в расположение баскетбольной команды, Модестас вихрем промчался по коридору, ломясь в закрытые двери номеров. Добравшись до общей гостиной, он ворвался в комнату, судорожно оглядывая собравшихся здесь спортсменов.

Вокруг маленького телевизора расположились все члены сборной, включая Гаранжина и Моисеева, пытаясь кто как уместиться в маленьком помещении. Лохматый переводчик легкоатлетической сборной Лева сидел к экрану ближе всех и вполголоса переводил собравшимся выпуск новостей.

«Почему не она переводит?» – больно ударилось в голове капитана.

Все были в сборе, отсутствовали только Ася и Сева.

– Где Ася? – почти прокричал он, лихорадочно шаря глазами по понурым лицам своих товарищей.

- Я думал она с тобой, – поднимаясь на ноги и испуганно глядя на него, проговорил комсорг.

Не дожидаясь комментариев от остальных спортсменов, Модестас с силой пнул дверной косяк и выбежал в коридор. Не задавая вопросов и не раздумывая ни секунды, Белов бросился вслед за ним.

Ася проснулась от яркого света, который резал глаза даже сквозь закрытые веки. Тело ощущалось каким-то вялым и обмякшим, а голова была как будто набита ватой. С трудом приоткрыв отяжелевшие ресницы, девушка оглядела расфокусированным взглядом просторную больничную палату.

В дальнем углу она с трудом различила фигуру мужчины, сидящего в кресле с журналом в руках, который заметив ее слабое шевеление, тут же подскочил к ее кровати.

- Ася Андреевна, – услышала она далекий голос, доносившийся до нее словно из другой комнаты, – Как вы себя чувствуете?

Ася медленным неуверенным движением дотронулась рукой до уха, будто проверяя на месте ли оно, но так и не смогла разлепить губы, чтобы ответить что-то внятное и лишь тихонько замычала. Девушка вглядывалась в отдаленно знакомое лицо мужчины, стараясь сосредоточить на нем взгляд.

- Вы в больнице святого Георгия, в Мюнхене, – четко артикулируя и делая большие паузы между словами, словно Ася была глухой и должна была прочесть по губам, проговорил мужчина, – Вы узнаете меня?

- Смутно, – не своим голосом промычала в ответ девушка.

- Старший лейтенант Песня, честь имею! – козырнул мужчина, вытянувшись в стойку.

- Ай, лейтенант, чего так орать-то? Вольно, – скривилась Ася и снова схватилась за ухо. Теперь его голос показался ей слишком резким и оглушающим, – Что со мной? Я какая-то странная.

- Это от обезболивающего, – улыбнулся Песня, – У вас что-нибудь болит?

- Нет, – вяло ответила девушка, тщательно прислушиваясь к своим ощущениям, – Тело только такое тяжелое и голова немного кружится.

- Это нормально, – продолжал приветливо улыбаться ей лейтенант, – Скоро пройдет.

Ася молча вглядывалась в его лицо, которое постепенно обретало для нее четкость очертаний. Она действительно видела его много раз, но не знала его фамилии и ни разу не разговаривала. Лейтенант был симпатичный – молодой, не больше 25 лет, невысокий, но крепкий, светловолосый, с яркими сине-голубыми глазами и доброй, чуть извиняющейся улыбкой.

- Вы потеряли сознание в толпе, – начал рапортовать Песня, не дожидаясь вопросов, – Получили несколько ударов в затылочную часть и в область поясницы. Внутренние органы и кости не пострадали, лишь несколько ссадин и синяков. Вам очень повезло, Ася Андреевна.