Дьюкен.

Мэб вновь посмотрела на тело на траве. Санитары приблизились, подняли носилки и понесли в сторону медицинского корпуса. Толпа, как оказалось, не разошлась, а просто сместилась подальше, за периметр, обведенный ярко-желтой заградительной лентой. Студенты старались одновременно удовлетворить свое любопытство и не рассердить охрану Университета, которой позволено было действовать, не оглядываясь на титулы, состояние и положение родителей. Заметила Мэб в толпе и нескольких преподавателей. Не похоже, чтобы они пришли забрать своих учеников. Скорее всего, их также привело любопытство.

Снова затошнило. Мэб поняла, что нет сил идти через все аллеи, запруженные зеваками. Она спиной повернулась к толпе и решительно зашагала через лужайку. Обогнула библиотеку, взобралась на пригорок, подобрав юбку, перелезла через низкий заборчик, разодрав чулки о колючий кустарник и оцарапав ногу. Огляделась. Свидетелей этой выходки и ее позора не было. Что ж, чулки в любом случае не жалко, а платье придется отдавать в чистку.

Уже второй день подряд одежда Мэб приходила в негодность, но если вчера это разозлило и смутило, то сегодня была только легкая досада. Мэб закрыла на задвижку главные двери музея – едва ли кому-то сегодня взбредет в голову побродить по бедной университетской экспозиции, глазея на портреты профессуры и золотые кубки и медали в шкафчиках. В запаснике она хранила рабочую одежду, такую, что не жалко при случае выкинуть, немаркую и практичную. Мэб переоделась – брючки из бежевого вельвета с протертыми коленями, в них она исползала зал галереи, выбирая из щелей между досками пола раскатившиеся энергобусины; свободная блуза с широкими рукавами, а поверх нее – рабочая жилетка со множеством кармашков. В одном сыскалось несколько леденцов – абартонская смесь, давным-давно купленная в городе, намертво слипшаяся со своими обертками. Их Мэб выкинула в корзину, села на вертящееся кресло и запустила пальцы в волосы.

Пожар в общежитии? Событие из ряда вон, как сказал ректор. В Абартоне тщательно следят за безопасностью своих учеников. Последний пожар здесь произошел четырнадцать лет назад, когда сгорела лодочная станция. Мэб тогда только начала учиться в Университете, и хорошо помнила страх и шок, охвативший ее. Это было Событие с большой буквы, оно взбудоражило всех. Тогда она была в толпе зевак. Но в тот раз обошлось без жертв.

Дьюкен был вчера с ними, он тоже вдохнул «Грёзы». Связано ли это с его гибелью?

Мэб тряхнула головой. Сейчас не время обо всем этом думать. Позже она сможет задать доктору Льюису вопрос, облечь его в соответствующую форму, чтобы не выглядеть праздно – и некрасиво – любопытной. А пока… Мэб крутанулась на стуле, оглядывая комнату, и взгляд ее упал на шкатулку, преподнесенную кузиной Анемоной. Хорошо бы в музейном хранилище сыскалось хоть что-то, способное оправдать интерес к любовным чарам. И хорошо бы, это сыскалось прямо сейчас и в рабочем состоянии, тогда у Мэб появился бы повод немедленно бежать в библиотеку и собирать информацию. Как назло, о таких вещах не пишут в университетском дайджесте, в энциклопедии им уделяют от силы пару строчек, ведь текст может попасться на глаза невинным юношам и девушкам. Мэб фыркнула, подвинула к себе шкатулку и, как и вчера, залезла в нее по пояс.

Спустя полчаса стало понятно, что тут ей удача не улыбнется. Было множество амулетов непонятного назначения, но исходящая от них сила была бесконечно далека от любовной магии. Два или три, насколько Мэб могла судить, были защитными, а остальные при прикосновении стреляли крошечными, довольно болезненными молниями: защита лежала уже на них. В бумагах, сопровождающих все это, невозможно было разобраться с наскока. Это были тетради и разрозненные листы, исписанные мелким, неряшливым почерком со множеством исправлений. Некоторые были сделаны магическим способом: часть текста затерта чарами и исписана поверх. Чары с годами ослабли, и буквы смешались. Казалось, в отдельных местах автор заметок просто брал ручку и чертил бессмысленные круги и закорючки. Несколько страниц были явно зашифрованы, их Мэб отложила. В сундуке не нашлось ничего, способного пролить свет на владельца, а также ничего полезного. Захлопнув крышку, Мэб откинулась на спинку и потерла виски. Ничего полезного.

* * *

Один осколок Реджинальд поместил в оксиоловую среду под стеклянный колпак. Газ слегка поголубел, говоря о том, что на стенках склянки осталось достаточно следов зелья, чтобы их выделить. Выделить, да, но как их идентифицировать и разобрать на составляющие? Реджинальд потер переносицу. В такие минуты он сожалел, что пошел на поводу у ректора и два года назад сделал операцию по восстановлению зрения. Очень не хватало очков, их можно было снять, повертеть в руках, протереть стекла. Это помогало тянуть время в разговоре и странным образом стимулировало мыслительную деятельность.

Можно воспользоваться реактивами, которыми исследуют кровь на содержание ядов и иных препаратов. Сами по себе реактивы, конечно, ничего не дадут, а иначе состав зелья определили бы уже к сегодняшнему утру, но если их немного улучшить, усилить, добавить пару собственных экспериментальных разработок… Реджинальд открыл шкафчик с зельями и внимательно изучил содержимое. Все, что было приобретено во время последней поездки в Кингемор, уже давно использовано. Но едва ли доктор Льюис откажет в такой малости, как пара флаконов реактивов, тем более зная о хобби старого приятеля.

Реджинальд быстро переоделся, на всякий случай прихватил сдерживающий перстень, оставшийся со студенческих времен – многие взрослые маги все еще носили его, как своего рода талисман или воспоминание о веселых беспечных деньках – на случай, если Льюис исхитрится что-нибудь разглядеть.

Как оказалось, беспокоился он зря: доктору, как и всему медицинскому корпусу, было не до него. Льюис буркнул что-то неразборчивое на приветливое: «День добрый, Чарли», – махнул рукой и скрылся за дверью операционного отделения.

– Что случилось?

– Пожар, – к Реджинальду подкатилась круглая, похожая на сдобную булочку старшая медсестра, Ненси Дарлинг. На ее очаровательном, источающем доброту и сочувствие лице, сегодня отражалась боль. – Колледж Арии. Девятнадцать бедняжек, некоторые очень плохи.

Медсестра поднесла к глазам край фартука, но при первом же громком звуке из приемной преобразилась, подобралась и выкатилась за дверь – унимать ожидающих. Или, как предположил Реджинальд, выглядывая в приемную, это были зеваки. Все они выглядели не больными или подавленными, а, скорее, возбужденными. Несколько студентов Королевского Колледжа так и вовсе скалились в омерзительных улыбках.

– Слышали, проф? – Миро вынырнул из толпы и с довольной ухмылкой кивнул куда-то в сторону. – Жирдяй Дьюкен – пф-ф!

Юный мерзавец развел руки, растопырил пальцы и изобразил что-то одновременно комичное и отвратительное.

– Горел, говорят, как спичка, столько в нем было жира.

Кто-то шикнул на него, кто-то возмутился, но вяло. Это была для Миро и его приспешников – не называть же их друзьями! – обычная выходка. Жадные, избалованные дети, привыкшие, что все им подается на золотом блюде и уже разжеванным, остается только проглотить.

Реджинальд, скрестив руки, прислонился к стене, глядя на Миро сверху вниз. Он редко пользовался преимуществами своего роста, потому что в конечном итоге это было жалко. То было физическое преимущество, полученное только по воле случая. Куда чаще Реджинальд использовал свой ум, его личное достоинство и личное достижение. Но Миро – это желание поднималось из самых темных глубин – хотелось унизить любым доступным способом.

– Миро, какой у вас уровень?

– Plus haut niveau, проф, – ухмыльнулся юнец, показывая большой палец.

– Магический, я имел в виду. Кажется, девять? Дьюкен был вас лучше в два раза, ему уже сейчас предлагали стажировку в нескольких крупных компаниях. Вы ничтожество в сравнении с ним.