Блюдущие же обычай и вводящие жениха или невесту в храм отнюдь не считают это пустячным делом - в отличие от глупцов, которые обручаются тайком и потом годами предаются совместному греху. Так они живут по пять, шесть и более лет, плодят внебрачных детей, однако /мало-помалу/ Дьявол вносит нестроения в их взаимоотношения, сеет свары и порождает отчуждение друг от друга, и всё кончается тем, что они разбегаются в разные стороны. Пришедшие же в храм с невестой или женихом относятся к этому с величайшей серьезностью и почтением. Они желают заручиться Божиим благословением, прося заодно других людей молиться о ниспослании им счастливого брака, дабы он был угоден в очах Господа. Они не осмеивают брак, подобно язычникам, видящим в нем лишь пустую забаву.
Когда тот или иной человек или супружеская пара просят священника благословить их союз во имя Господне, испрашивая также молитв всей общины, они тем самым показывают (хотя и не кричат о том громогласно), что сознают опасности, беды и тяготы, подстерегающие их на этом пути. Они испытывают нужду в Божием благословении, помощи и милости, равно как и в заступничестве Бога на этом новом этапе своей жизни. Житейский опыт каждодневно показывает, сколь много зла Дьявол со своими пособниками творит ради разрушения брака: от них происходят блуд, ссоры, ругань и крики, распри и раздоры, недоверие и подозрительность, словом, все самое скверное, что только существует на свете. Да сохранит нас Христос от всего этого! АМИНЬ.
(Перевод со старофинского выполнен по изданию: Mikael Agricolan teokset. Uudistettu nkispainos. III osa. Porvoo 1987)
Комментарий
Три фрагмента Требника 1549 г., приведенные выше, дают хорошее представление об Агриколе как духовном пастыре. Примечательно, что разъяснения, касающиеся совершения священником отдельных традиционных обрядов и установлений (в данном случае речь идет о чине посещения священником дома умирающего и церемонии вступления в брак), Агрикола предпочел дать в достаточно пространной форме, напоминающей, скорее, проповедь, что было не очень типично для руководства практического характера. Исследователи давно обратили внимание на то, что аналогичные шведские и немецкие руководства для священников, взятые Агриколой за образец, либо вовсе не содержат аналогичных пассажей, либо обнаруживают существенные отличия от текста Агриколы (Pirinen 1962, 183 s.): причина, возможно, заключается в том, что в виду отсутствия популярной душеполезной литературы на финском языке реформатор из Турку счел необходимым включить в свой Требник ряд фрагментов подобного рода, придав им вид пастырского наставления.
Первые два текста представляют собой заключительный раздел увещевания евангелического пастора, пришедшего к одру умирающего. Они непосредственно следуют за словами утешения больному, которые также оказались включены в Требник (соответствующий раздел существенно длиннее переведенных нами слов утешения, обращенных к умирающему и родным покойного, и построен в виде диалога священника и страждущего). Общий тон этих увещеваний близок к произведениям жанра ars moriendi, “искусства смерти”, пользовавшегося значительной популярностью на рубеже Средневековья и Реформации. Скажем, сходный фрагмент был включен также в требник Олауса Петри (Gummerus 1921-1924, 25 s.), причем установлен общий источник, послуживший образцом как для шведского, так и для финского реформатора: таковым было изданное в 1529 г. сочинение немецкого гуманиста Каспара Губеринуса (Huberinus) “О гневе и доброте Бога” (Harviainen, Heininen, Huhtala 1990, 65 s.). Кроме того, в рассуждениях Агриколы ощутимы и отголоски популярного в предреформационную эпоху сочинения “Подражание Христу” Фомы Кемпийского, в котором также имеется раздел, озаглавленный “О том, что следует помнить о смерти” (Книга I, гл. XXIII): согласно этому тексту, констатация неотвратимости смерти не повергает верующую душу в отчаяние, но, напротив, служит предуготовительным этапом к ее соединению со Христом. Наконец, можно предположить (хотя прямыми сведениями о том мы не располагаем) знакомство Агриколы с получившим известность в кругах христианских гуманистов трактатом Эразма Роттердамского «О приготовлении к смерти» (De praeparatione ad mortem, 1534), напечатанном в Париже за несколько лет до того, как Агрикола стал студентом Виттенбергского университета.
На восприятие смерти людьми той эпохи несомненный отпечаток накладывало то обстоятельство, что смерть для них была суровой обыденностью и лишь немногие доживали до преклонного (в нашем теперешнем понимании) возраста (сам Агрикола скончался, когда ему не было пятидесяти лет). Характерной чертой текста Агриколы является его выраженная христоцентричность. Отказавшись от заступничества Девы Марии и святых, протестантская личность оказывается один на один с Богом, вверяя себя Его безграничной милости, что придает этим двум фрагментам налет суровой мужественности (характерно, что в первой же фразе “Утешения умирающего” священник призывает отходящего в вечность “бороться со смертью”). В этом отношении фрагмент Агриколы отличается от популярных изданий на тему ars moriendi предреформационной эпохи, изобилующих сценами состязания ангелов и бесов за душу умирающего, равно как и картинами загробных мук или райских блаженств. Смерть воспринимается финским автором как акт величайшего смирения и доверия к Богу (в “Утешении умирающего” Христос назван “помощником и братом”). В отличие от более ранней “Книги молитв”, здесь уже ничего не говорится о чистилище, что, по-видимому, отражает эволюцию представлений самого Агриколы (между появлением «Книги молитв» и Требником прошло пять лет). С другой стороны, как и в соответствующем разделе “Подражания Христу” Фомы Кемпийского, особый акцент сделан на том, что остающиеся в живых не должны предаваться безутешной скорби, поскольку это не душеполезно и отдаляет их от Христа. Священник не предлагает родственникам возносить Богу молитвы за упокой души почившего, что отвечало уже новому протестантскому мироощущению. Текст Агриколы наглядно показывает, что в протестантском мире отношение к смерти определенным образом изменилось: эпоха Реформации акцентировала идею личного воскресения, одновременно с тем заострив оппозицию между «юдолью скорби» и вечным блаженством, между тленным телом и вечной душой (Vogler 1986, 194 s.).
В Финляндии той эпохи, когда значительная (если не подавляющая) часть народа сохраняла языческие представления, подобные увещевания, созданные под влиянием популярной на континенте душеполезной литературы, могли восприниматься как что-то достаточно непривычное. Дело в том, что среди финского крестьянства, составлявшего подавляющее большинство населения страны, сохранялась сложившаяся еще в языческую эпоху “культура смерти” с характерными для нее почитанием усопших предков (vainajat), развитой традицией причитаний (itkuvirret) и особой ролью знахарей-шаманов. Характерно, что ни Агрикола, ни другие финские реформаторы фактически не отменяли обычая поминовения усопших, т.к. в церковном календаре был оставлен (и остается по сию пору) день всех святых (pyhinpiv), совпадающий с древним праздником окончания аграрного года и одновременно почитания предков (kekri). В “культуре смерти”, свойственной аграрной Финляндии той эпохи, присутствовал выраженный коллективный момент: смерть воспринималась как событие, важное для всего сообщества и переживалась совместно. Нетрудно себе представить смущение евангелического пастора, посещавшего людей этой культуры со словами утешения вроде тех, что приведены в Требнике Агриколы.
В дальнейшем в Финляндии, как и в других протестантских регионах, тексты, предназначавшиеся для широкого читателя (и слушателя) – прежде всего молитвенники и сборники религиозных песнопений (составителем финских книг этого типа, ближайшим к Агриколе, был Яакко Финно), - будут содержать специальный раздел, посвященный переходу в мир иной, причем тексты такого рода отличаются чрезвычайной простотой и доходчивостью.
