Наследие, доставшееся потомкам от «отца финского литературного языка», впечатляет своим объемом: напечатанные им труды насчитывают в совокупности около 2400 страниц. По замечанию крупнейшего исследователя старофинского языка Мартти Рапола, “финский язык Библии, кодифицированный Агриколой, оказался столь зрелым, что последующие эпохи сохранили из него основную часть” (Rapola 1956 (2), 20 s.).

Так, по оценке названного ученого, три четверти лексики агриколова перевода Евангелия от Матфея сохраняются в современном употреблении. Было подсчитано, что словарь текстов Агриколы включает примерно 8500 слов (что, кстати, превосходит словарь эпической поэмы Калевалы, предмета национальной гордости финнов). Из этого состава три пятых слов продолжают полноценно функционировать в современном финском языке, еще одна пятая сохранялась в активном употреблении вплоть до начала XIX в. и лишь одна пятая нигде не встречается, кроме текстов Агриколы (Jussila 1988, 227 s.). Причем, если говорить о базисной религиозной лексике, Агрикола, как правило, не изобретал новых слов, а опирался на предшествовавшую традицию, благодаря чему этот лексический пласт финского языка дошел до наших дней. Так, слова, выражающие основные религиозные понятия (“Бог”, “Творец”, “Спаситель”, “вера”, “проповедь”, “Всемогущий”, “крещение”, “исповедь”, “причастие”, “милость”, “душа”, “ад”, “искушение” и т.д.), у Агриколы и в современном финском литературном языке идентичны. Более того, не только религиозными, но и многими юридическими терминами современный финский язык в значительной степени обязан именно Агриколе: известно, что реформатор питал интерес к юридической сфере, причем, вероятно, он во многом опирался на традицию употребления финского языка в судебной области, начало формирования которой относится еще к предреформационной эпохе (Lehikoinen, Kiuru 1989, 174 s.).

Как неоднократно отмечалось выше, Агрикола обладал превосходным языковым чутьем. В эпоху, когда он жил, основными письменными языками, использовавшимися в епархиальном и гражданском управлении, были латынь и - во все большей степени - шведский. К примеру, дошедшая до нас переписка Агриколы велась на этих двух языках. Упомянутый выше отчет о доходах капитула Турку 1541 г., который он подготовил для короля Густава, был составлен им по-шведски. В 1549 г. Агрикола перевел с нижненемецкого на шведский Морское уложение города Висбю (этот город расположен на о-ве Готланд). Дело в том, что король, стремясь переориентировать торговлю Шведского королевства с ганзейских городов на Голландию, вынашивал планы строительства Хельсинки (Хельсингфорса) как альтернативы Таллинну; перевод упомянутого уложения призван был ознакомить шведских государственных мужей с правовыми нормами, действовавшими в городах Ганзейского союза. Кроме того, сохранился отрывок шведско-латинской рукописи Агриколы, посвященной финским пословицам (1553 г.): данный факт свидетельствует о том, что финского реформатора не обошло характерное для североевропейского гуманизма увлечение этим дидактическим жанром.

Сошлемся, к примеру, на сборники пословиц и изречений, составленные Эразмом Роттердамским (1500), Себастьяном Франком (1547) и в особенности на сборник латинских пословиц с параллельными фрагментами на датском языке, изданный в 1515 г. датским гуманистом и реформатором Кристиерном Педерсеном (“отцом датской литературы”); можно также вспомнить знаменитую картину Питера Брейгеля “Пословицы”, при подготовке которой нидерландский художник опирался на аналогичные сборники. Вообще говоря, Агриколу отличал тот же интерес к повседневным вопросам, который ярко характеризовал представителей Северного Возрождения (последние “всячески подчеркивали значение повседневных мелочей, таких как гигиена, хорошие манеры, сдержанность и умеренность”, что заметно отличало их от итальянских гуманистов, склонных к цветистой риторике и любивших роскошь в быту – см. Meri 1993, 102-103 ss.).

Завершая разговор о книжных трудах Микаэля Агриколы, отметим их значение для становления финского литературного языка и финской культуры в целом. Хотя, как мы не раз отмечали выше, Агрикола действовал не в одиночку и вовсе не на пустом месте, все же именно изданные им книги дали импульс формированию литературного финского языка. В этом отношении Агрикола был типичным представителем эпохи Реформации, когда в целом ряде стран “переводы Библии и язык канцелярии создали “нормальный”, образцовый язык, который своим письменным обличьем и произношением на первых порах несколько отличался от живой речи, но со временем приобрел статус нормативного языка - как с точки зрения грамматических конструкций, так и по части произношения” (Klinge 1995, 63 s.). Как и в других странах, переводы главных конфессиональных книг стали поворотным событием в истории финского языка. Через богослужение, проповедь и чтение Слова Божиего (как индивидуальное, так и коллективное) новые конструкции и выразительные средства начали постепенно укореняться в сознании народа на правах “высокого” стиля; кроме того, привычка цитировать Библию по памяти (в особенности это касалось евангельских изречений и псалмов) мало-помалу была усвоена представителями разных сословий. Неслучайно в предисловии к переводу Нового Завета Агрикола замечает: «И пусть отдельные слова, услышанные впервые, покажутся странными и режущими слух, все же тешу себя надеждой, что со временем через регулярное чтение они сделаются более привычными и приятными» (курсив мой – И.М.). Священное Писание, зазвучавшее теперь на финском языке, обогатило его новыми стилистическими ресурсами. Благодаря переводам Писания финны получили своего рода “фонд библеизмов”, общий с другими христианскими народами, что способствовало более глубокому вовлечению Финляндии в европейское духовное и культурное пространство. Для ближайших преемников Агриколы, писавших по-фински, его переводы приобрели уже как бы статус образцовых. Когда примерно столетие спустя после агриколовых текстов был предпринят новый (теперь уже полный) перевод Библии на финский язык, его авторы, опиравшиеся на достаточно прочную традицию, намеренно отталкивались от версии Агриколы, руководствуясь новыми представлениями о церковном устройстве и роли Слова Божия. Книжные труды Агриколы способствовали изменению статуса финского языка, вошедшего в семью языков с литературно обработанной формой.

Названный момент, кстати сказать, усилил различия между финским и близкородственными ему карельским и вепсским языками: последние сохранились лишь на уровне устного бытования в условиях доминирующего русского (и православного) влияния, что исключало необходимость перевода Писания на эти языки. С другой стороны, поскольку финский литературный язык сложился в условиях шведского лингвистического и культурного доминирования, усилились различия между финским и эстонским языками. Последний в результате Реформации также получил литературную обработку (правда, в более ограниченных масштабах), но происходило это под немецким господством, вследствие чего в эстонский литературный язык внедрилось огромное количество заимствований и калек из немецкого языка. При всей ограниченности сферы своего функционирования в эпоху Реформации, финский литературный язык развивался все же в более благоприятных условиях, нежели эстонский, имевший более низкий социальный статус вследствие национального угнетения эстонцев со стороны немецкой верхушки; показательно, что в этот период так и не сформировалось единого общепризнанного варианта эстонского литературного языка, а сложились два его конкурирующих извода - южно- и северо-эстонский. В Финляндии же с доминирующим значением Турку и юго-запада страны (при всей важности роли Выборга) подобное «двуязычие» возникнуть не могло.

Разумеется, в эпоху Агриколы статус финского языка в Финляндии был на порядок ниже, чем шведского, поскольку сфера его употребления ограничивалась исключительно религиозной и (в гораздо более скромных масштабах) судебно-административной сферами. Вследствие этого, в отличие от ряда других стран (взять ту же Швецию) в Финляндии переводы Писания дали лишь первый импульс к формированию наддиалектного по своей природе общенационального языка, однако, этот процесс растянулся на несколько столетий.