Как явствует из упомянутого послания Флеминга, наиболее активную роль в искоренении “церемоний” играл Грегориус Тейтт, которого правитель прямо обвинил в сочувствии кальвинизму и пособничестве Карлу - предполагаемый “криптокальвинизм” герцога Седерманландского был расхожим местом пропаганды, направленной против него. О епископе Турку правитель высказался с откровенным презрением, напомнив, что в правление Иоанна тот сохранял все детали богослужения, им же самим теперь упраздненные как “ошибочные”. Со своей стороны Флеминг выразил принципиальное несогласие с трактовкой “устаревших церемоний” как чего-то сугубо внешнего и второстепенного. В особенности это касалось возношения Св. Даров (elevatio): в послании доказывалось, что возношение служит внешним проявлением благоговения молящихся перед Богом, внося в богослужение мистический момент, тогда как новые меры привносили налет сухого рационализма. Послание Флеминга включало любопытный пассаж в пользу сохранения скульптурных изображений в храмах, причем особенно досталось все тому же Грегориусу Тейтту, обвиненному губернатором в неумеренном рвении по их изъятию из церковного обихода.
Из сказанного можно заключить, что спор о “церемониях” принял в Финляндии более принципиальный характер, чем это может показаться на первый взгляд. В религиозной истории Финляндии данный инцидент занимает особое место, поскольку по сути дела это был первый случай, когда дело дошло до открытого противостояния высшего духовенства и светских властей, да к тому же на религиозно-богословской почве: до этого между духовной и светской властью царила полная гармония (в духе учения Лютера о сотрудничестве светских и духовных властей). Недовольство Флеминга было подогрето также выступлением епископа на провинциальном сейме (ландтаге) в Турку в начале 1596 года в поддержку постановления шведских сословий о передаче герцогу Карлу монарших полномочий на время пребывания царствующего государя за границей (т.е. в Речи Посполитой).
Противостояние между Флемингом и капитулом достигло своего апогея в сентябре 1596 г., когда во время традиционной ярмарки в Турку правитель фактически натравил толпу на духовенство, собравшееся в соборе, причем кровопролития удалось избежать лишь благодаря вмешательству группы дворян, оппозиционных Флемингу. Вопрос об “устаревших церемониях” в 1596 г. так и не получил окончательного разрешения. Следующий же год принес серьезные социальные и политические потрясения, повлекшие кардинальные изменения в управлении Финляндией и положении ее лютеранской церкви.
В декабре 1596 года разразилось крупнейшее в финской истории выступление крестьян, т.н. “Дубинная война”, которое охватило провинции Похъянмаа, Хяме и Саво (см. § 2 второй главы I части). Главным объектом ненависти восставших был правитель страны Клаус Флеминг, прозванный “железным маршалом” за жестокое обращение с простым народом. На характере “Дубинной войны” сказались также политические и в некоторой степени религиозные противоречия, разделявшие Флеминга и герцога Карла (хотя, заметим, в выступлении крестьян, мало разбиравшихся в вопросах веры, религиозная составляющая почти не присутствовала). Последний поддержал восставших финских крестьян, хотя обещанной помощи от него они так и не получили. Восстание и последовавшее за ним усмирение привели к разорению значительной части страны и крупным людским потерям. Эрик Соролайнен и возглавляемое им духовенство оказались в сложном положении, поскольку поддержка той или иной стороны была чревата негативными последствиями для лютеранской церкви Финляндии. С одной стороны, в религиозном плане финскому духовенству был ближе, разумеется, не Сигизмунд, известный как ярый сторонник посттридентского католицизма, а Карл, выступавший в качестве главного защитника дела Реформации в Швеции и гаранта постановлений Упсальского собора 1593 г. Однако с другой стороны, с самого начала Реформации деятели Реформации Финляндии стремились опираться на поддержку короля, власть которого была необходима для поддержания общественного спокойствия и религиозного единомыслия, в свете чего конфликт с законным государем представлялся им чем-то несусветным. В конце концов верх одержала позиция невмешательства церкви в этот конфликт, что нашло выражение в призывах капитула, обращенных к обеим сторонам, по возможности воздержаться от насилия.
Тем не менее были известны случаи, когда на местах, охваченных столкновениями, приходские священники решались оказывать помощь повстанцам: так, активным приверженцем Карла и защитником крестьян был пастор из Калайоки (провинция Похъянмаа) Льюнго Туоманпойка (Томсон), о котором шла речь в соответствующем пункте второй главы I части, причем в его случае можно говорить уже о принципиальном неприятии не только политической, но и религиозной позиции, занятой высшим духовенством финской церкви и в первую очередь ее главой.
В 1597 году положение финской церкви еще более осложнилось, поскольку епископ и капитул оказались под огнем критики обеих противоборствующих сторон, т.е. Флеминга и его партии, с одной стороны, и Карла Седерманландского, с другой. Последний в условиях все большего обострения отношений с королем Сигизмундом и верным ему финляндским дворянством обвинил всех финнов, не исключая и духовенства, в переходе на сторону папской церкви, что, конечно же, не соответствовало действительности. Неожиданная для всех смерть “железного маршала” в апреле 1597 г. не изменила положения, поскольку партия Сигизмунда сохранила свои позиции в Финляндии. В результате дело дошло до открытого военного столкновения, когда Карл в августе 1597 г. вторгся в Финляндию и осадил замок Турку. Примиренческая позиция Эрика Соролайнена проявилась и в этих драматических событиях: видя безнадежность положения осажденных, он обратился к ним с призывом сложить оружие и подчиниться Карлу как фактическому правителю королевства, уже получившему признание всех сословий. Эту же линию он отстаивал и на ландтаге, состоявшемся в Турку в октябре того же года. Итогом подобной политики стала утрата доверия (и уважения) как со стороны побежденных (что неудивительно), так и со стороны непреклонного Карла. Последнему был психологически чужд миролюбивый склад епископа Турку; к тому же он вряд ли простил Эрику активные антикальвинистские выступления на соборе 1593 года, что означало непризнание притязаний Карла на главенство в церковных вопросах. Это, в частности, проявилось в письме Карла новому губернатору Финляндии с осуждением “двурушничества” Эрика Соролайнена и выражением сомнения в его искренней преданности принципам Реформации (Paarma 1980, 427 s.). Вследствие этого епископ был лишен доходов, причитавшихся ему с прихода Корппоо, что нанесло немалый урон его материальному благополучию. Кстати сказать, в предыдущем году, после неудавшегося диспута и инцидента на сентябрьской ярмарке аналогичную меру против него и других членов капитула предпринял Флеминг, лишивший их зернового довольствия. В середине следующего, 1598 года, вконец растерявшийся Эрик Соролайнен попытался отчасти вернуть себе расположение короля Сигизмунда, о чем свидетельствует его верноподданническое письмо последнему: в немалой степени это было связано с оживившимися в тот период надеждами явных и тайных сторонников короля на его возвращение в Швецию и усмирение Карла. Справедливости ради следует сказать, что в предыдущие годы Сигизмунд не раз выражал недовольство духовенством Финляндии за приверженность антикатолической линии Упсальского собора, так что отношения финского духовенства с католическим монархом вряд ли носили идиллический характер. Однако события, происшедшие уже несколько месяцев спустя после упомянутого письма, поставили крест на этих надеждах, а епископ Турку лишь еще более навредил себе в глазах герцога.
В августе 1599 г. герцог Карл со значительными военными силами вторгся в Финляндию. После ожесточенных боев сторонники короля потерпели полный разгром, вслед за чем оставшихся в живых ожидала кровавая расправа или суровые наказания. В этих условиях епископ и капитул приняли решение отказаться от верности королю, бросившему верных себе финнов на произвол судьбы, и выразили преданность Карлу, о чем свидетельствуют послания, направленные ими как адмиралу Шеле, командовавшему флотом у финских берегов, так и непосредственно самому Карлу. В этих обращениях особо подчеркивалась непричастность духовенства антигерцогской политике и провозглашалась лояльность фактическому правителю королевства. Однако названные демарши не произвели должного впечатления на непреклонного герцога, что видно из послания, которое вскоре после одержанной победы Карл направил местоблюстителю архиепископской кафедры Упсалы (законно избранный архиепископ Ангерманнус, выступивший против Карла, уже находился в заключении: Salomies 1949, 207 s.). В этом письме правитель дал волю своему гневу, утверждая, что все финны в той или иной степени отравлены “папистской закваской”, о чем по его мнению свидетельствовали многие “католические” элементы, самолично им замеченные в финских богослужениях. Более всего упреков и обвинений, естественно, пришлось на долю епископа Турку, которого Карл объявил виновником всех нестроений в финской церкви и даже обвинил в тайной приверженности католицизму. Не исключено, что к этому времени капитул Турку, как и духовенство Финляндии в целом, разделился на тех, кто мог рассчитывать на благосклонное отношение к себе победителей, и тех, кого ожидали неминуемые репрессии. К числу первых, несомненно, относились Грегориус Тейтт и Петер Мелартопеус, что не вызывает удивления, учитывая их взгляды на дальнейшие пути Реформации и практические меры в этом в этом направлении. Что же касается самого епископа Эрика, то вскоре после падения Турку он был заключен под стражу вместе с ректором школы Маркусом Хельсингиусом, в свое время в качестве доверенного лица епископа доставившим упомянутое письмо капитула адмиралу Шеле. Правда, неделю спустя их освободили, однако, покидая Финляндию накануне Рождества 1599 года, Карл “захватил” с собой и Эрика Соролайнена, будучи абсолютно уверен в виновности финского епископа, которую вскоре предстояло доказать на суде в Стокгольме. Замещать епископа был оставлен церковный глава Турку Грегориус Тейтт. Как видим предпоследний год шестнадцатого столетия завершился для Эрика Соролайнена чрезвычайно драматически.
