Наконец его взгляд остановился на кровати, стоящей у стены. Ида спала, руки её были расслаблены и вытянуты вдоль туловища, осунувшееся лицо — спокойно, она дышала ровно и тихо.

Нейгебауэр подошел и долго смотрел, как в тонком луче настенного светильника над девушкой кружатся послушные её дыханию пылинки, исполняя свой странный танец. А потом, повинуясь какому-то непонятному внутреннему порыву, преклонил колено, как рыцарь из глупых книжек на полках Иды, очень осторожно взял ее руку и поднес к губам.

Хейдар смотрел на Иду и изо всех сил старался запомнить мельчайшие чёрточки любимого лица. В глубине его грудной клетки полыхало адское пламя, которое жгло так нестерпимо, что на глаза наворачивались непрошеные слезы.

Словно почувствовав его пристальный взгляд, девушка слегка потянула руку, переплела свои пальцы с его и прошептала:

— Только не отпускай меня больше, ты обещал, — и открыла глаза.

Нейгебауэр вздрогнул, но взгляда не отвел, только сказал:

— Я не обещал, я сказал, что не могу отпустить.

И, чуть приподняв уголки губ, поздоровался:

— Привет, Ида, спящая красавица.

Девушка растянула губы в лукавой улыбке и укорила своего друга:

— Но ты нарушил законы сказки. Где поцелуй, который вернет меня к жизни? — и вытянула губы трубочкой.

У Хейдара все сжалось внутри, он приложил действительно титанические усилия, чтобы ничем не выдать себя, и легонько коснулся её губ.

— Ты ведь даже не попрощаешься опять, да? — Ида тревожно посмотрела на него, прекрасно понимая, что он задумал, и потому задала вопрос срывающимся от напряжения голосом:

— Скажи, почему ты не можешь переступить свою идиотскую гордость и пойти со мной! Послушай, ты практически знаком с моим миром, я даже слышала, что ты говорил сейчас с Кирой на русском. Ты можешь и дальше оставаться этим вот викингом-следопытом, ходить в свои чудовищно длинные походы, да что угодно!

Тревога в голосе девушки нарастала.

— Я прошу лишь одного: пожалуйста, просто не отпускай меня, не сейчас, Хейдар!

Ида откинула голову и поерзала на подушке, пряча слезы, которые ручьями катились теперь по бледным щекам.

Хейдар молчал, только наклонился и поцеловал ее в щёку, а почувствовав соль на губах, про себя подумал: «Вот, значит, какой вкус у любви».

Сжал её руку еще раз и, больше не сказав ни слова, глядя прямо перед собой, вышел.

Когда за мужчиной закрылась дверь, Ида устало закрыла глаза. От бессилия она сжимала и разжимала кулаки, слезы катились по лицу оставляя дорожки, которые подсыхали и нестерпимо и так глупо зудели.

Девушка нервно почесала щёку и вслух сказала:

— Ну уж нет, Хейдар — Младший сын Гурда, драматист, истеричка, самовлюбленный идиот, пафосный индюк! Уж погоди, я до тебя доберусь!

Ида вслух придумывала ему дурацкие прозвища и веселела на глазах. Когда она добралась в своих вариантах до «невыносимый в своей дурости Хейдар-психопат», её внезапно осенила гениальная мысль: а ведь Кира говорила, что отрубила этого медведя именно чудовищной дозой транквилизатора.

Ида хищно улыбнулась, продолжая размышлять вслух:

— Так-так… Получается, осталось выяснить название лекарства и дозу, а потом по тихому прилететь и ещё разок вырубить этого упрямого осла, который наотрез сопротивляется своему счастью, и с помощью Вара или лесовичков затащить его на корабль — самой-то мне не управиться, — а потом увезти к себе домой. Он же объективно будет вынужден остаться со мной. Навсегда. Куда он без корабля с чужой планеты денется? Ну побесится немного, ну сломает, может, что-нибудь, так у меня запас этих транквилизаторов для буйных психопатов будет, я подготовлюсь.

С этими словами Ида счастливо улыбнулась и уснула.

*

Хейдар вышел из каюты с колотящимся сердцем и единственным желанием оказаться отсюда как можно дальше. Оставалось только выдержать последнее испытание — этот странный ужин с семьей Смирновых, на который его зачем-то пригласил Николай.

Хейдар злился на себя, на ситуацию, на Николая, Иду и хотел остаться один.

В таком взвинченном состоянии он сам не заметил, как подошёл к центральной части корабля. Коротко выдохнув, он постоял какое-то время, восстанавливая дыхание, а когда его отпустило, открыл пневмодверь и вошел внутрь просторного и светлого помещения.

В центре стояли столы, сдвинутые как попало, за которыми сидела большая и шумная компания. Собеседники весело переговаривались на северном наречии, перебивая и поправляя друг друга, то и дело за столом прокатывались волны смеха.

«Лишний я тут, на этом празднике жизни, — зло подумал Хейдар, — сейчас выясню, что там было в деревне и где мои люди, еще раз выслушаю предложения Николая и, вежливо отказавшись, назад — к Гурду».

И от осознания того, что он подумал о возвращении не домой, не к отцу, не к семье, а именно к Гурду, невольно вспомнились ему давние слова Иды, когда они впервые вместе сидели в лагере на месте её сгоревшей деревни. Стало ему совсем тошно, даже выть захотелось. Нейгебауэр стиснул зубы и пошел к весело разговаривающим людям.

Николай, увидев его, широко улыбнулся и приветственно вскинул руку:

— А вот и наш молодой вождь и главный герой вчерашней битвы! Проходи скорее, мы только тебя ждём, — и рукой похлопал по высокой спинке деревянного стула рядом с собой, приглашая Хейдара присоединиться к компании.

— Добрый вечер,— слегка хриплым и неровным голосом поздоровался Нейгебауэр, обводя присутствующих внимательным взглядом серых глаз. Он был приятно удивлён, что кроме уже известных ему Николая и его жены, а также братьев Иды, за столом также были Вар с Утаром, оба счастливо улыбавшиеся и переговаривающиеся с гостями, а еще непонятно как затесавшийся в компанию Ваало. Угряк немного нервничал и постоянно озирался, но все равно было видно, что он наслаждается обстановкой и компания ему очень приятна.

Напротив Николая сидел Гурд, горой возвышавшийся над столом, рядом с ним — молодая девушка с такой же печальной улыбкой, как и у Киры, которая представилась Алисой — дочерью Смирновых, с ними сидели люди из его отряда и из отряда Михаила. Почти все присутствующие были в коричневых комбинезонах и горных ботинках, даже Утару нашлась одежда, почти подходящая по размеру: рукава комбинезона были немного закатаны.

Только Гурд и, что неудивительно, Ваало, были в своей привычной одежде. Кёнинг даже красный парадный плащ надел, с массивной круглой брошью, которую ему когда-то подарила его последняя, или, как он говорил, любимая, жена — Каролина Нейгебауэр, мать Хейдара.

Действительно, она была самая любимая и желанная, ведь на фоне других политических браков кёнинга и его скандального развода с третьей женой, свадьба с иноземкой и провозглашение ее королевой севера было демонстрацией по-настоящему сильных и глубоких чувств со стороны Гурда-Миротворца.

И, сравнивая сейчас отношения в семье Смирновых и семье кёнинга, он неожиданно понял, что та свобода, которую ему фактически предоставил Гурд, была проявлением его любви к сыну: почти все старшие братья Хейдара заключили политические браки для укрепления власти и расширения подчиненных территорий северного королевства, и только ему, Младшему сыну, был дарован самый ценный дар, которого долгое время был лишен даже сам кёнинг — право выбора своего собственного пути.

Хейдар сел рядом с Николаем, поймал взгляд отца и, наклонившись через столы, крепко пожал его руку своей, тихо произнеся «спасибо».

Гурд-Миротворец улыбнулся уголками губ и ответил:

— А, наконец что-то понял в этой жизни? Жаль, что для этого тебя практически пришлось прикончить. Но вижу: тебе значительно лучше, даже мозги на место встали, — и разразился громоподобным хохотом, двинув локтем сидящего рядом испуганного Ваало, как бы приглашая его присоединиться к смеху над столь замечательной шуткой.

Хейдар в ответ улыбнулся и обратился к присутствующим с вопросами, которые давно уже не давали ему покоя: что в деревне и каковы потери среди жителей, что с его отрядом, но самое главное: как они объяснили местным жителям такое количество невозможных событий произошедших сразу. Задавая последний вопрос, он тревожно перевел взгляд на Николая.