- Да уж спрошу непременно.

Собственно, задавать вопрос не пришлось: Митёк вцепился в зеркало мёртвой хваткой.

- Обратите внимание, - вещал он, когда все собрались вечером в лагере, - на первый взгляд обычное зеркало, римская работа времён республики. Как оно могло попасть к сарматам? Как угодно. Через купцов, например. Но нас должно интересовать не это. Приглядимся внимательнее к надписи. Что мы можем о ней сказать?

- Надпись как надпись. Посвятительная, - прогудел кто-то из парней.

- Э, нет, - усмехнулся Митёк, - надпись очень необычна. И дело даже не в том, что зеркало посвящено Диане Тривии – в конце концов Диана была весьма почитаемой богиней. Дело в имени посвятительницы. Напомню, что в отличие от мужчин женщины в Риме не имели личных имён. Что мы видим здесь? Не Флавия какая-нибудь, не Корнелия или ещё кто в этом роде – Фламмина Альба. Причём, больше всего это похоже на прозвище: перевести его можно приблизительно как Пламенно-Белая.

Белое Пламя, подумала я, но озвучивать свой вариант не стала.

- Идём дальше, - продолжил Митёк, - и смотрим на рисунок. Кто мне скажет, как сочетаются орёл, выполненный в скифском стиле с латинской надписью? И что может обозначать всадник поверх орла? Не знаете? Я тоже. И почти без паузы:

- Назавтра объявляю выходной.

Виражи митьковых мыслей ставили в тупик не одну меня.

С утра лагерь заметно опустел: Митёк и завхоз экспедиции поехали в Соль-Илецк за продуктами, и чуть не половина народу увязалась за ними. Как только в экспедиционный УАЗик поместились…

У меня на этот день были свои планы: во-первых, пойти купаться на Илек. Во-вторых, рисовать. В третьих, в четвёртых, в-пятых – рисовать. Я бросила в пакет купальник, альбом и карандаши, доложилась оставшемуся за начальника Курбану и отправилась на реку. Вообще говоря, тащиться километр с лишним по жаре до Илека, а потом обратно – приключение для любителя. Но мне хотелось побыть одной и подумать.

За что люблю степь – за простор и одиночество. Идешь по укатанной до состояния асфальта дороге – в сухую погоду по такой дороге идти одно удовольствие – вокруг ни души, только над головой какая-то птица распевает, жаворонок, наверно. Впрочем, человек я сугубо городской, и такие подробности мне неизвестны. В слегка выгоревшей траве изредка вспыхивают золотистые искорки – запоздавшие дикие тюльпаны, они в основном уже отцвели. Небо широкое, светло-голубое, местами чуть тронутое белилами облаков. Ветер, как всегда, пахнет полынью. Мне всегда кажется, что у него и цвет полынный – зелёно-сизый.

Спустившись к реке, я переоделась, зашла в воду по пояс, постояла немного и поплыла. Прозрачные струи незаметно смывали усталость и беспокойство. Доплыв примерно до середины, я перевернулась на спину и подумала: двигаться на тот берег или возвращаться? Не хотелось ни того, ни другого. И некоторое время я просто лежала на воде, медленно сплавляясь по течению и бездумно щурясь в небо. Развернулась к берегу, нырнула, достала ракушку, повертела в руках и бросила обратно – короче, блаженствовала вовсю. И выбралась на песок только, когда основательно замёрзла.

«Водные процедуры» привели меня в состояние такого глубокого и безмятежного покоя, которого я не испытывала очень давно. А может, и никогда не испытывала…

Обсохнув и согревшись, я вытащила альбом, устроилась в тени старой ивы и задумалась. Первоначальная идея – рисовать пейзаж – куда-то делась, и вместо неё появилась другая. Мне не давала покоя Фламмина Альба. Кто она, откуда, как и почему оказалась связанной со мной? Что ж, попробуем выяснить, кто ты есть. Итак…

Несомненно, ты свободная римлянка – зеркало слишком роскошная вещь для рабыни. Я быстро набросала карандашом фигуру женщины в длинном одеянии, с простой, похожей на греческую, причёской. Сдаётся мне, Фламмина, что мы с тобой примерно ровесницы, и лет тебе не больше двадцати – двадцати двух. Хотя по тогдашним меркам это не так уж и мало. И у тебя каштановые волосы и зеленовато-серые глаза. В этом ты немножко похожа на меня. Но в отличие от моей славянской курносой физиономии, лицо у тебя тонкое, аристократичное и едва заметно вытянутое. Наверно, кто-то из твоих предков был этруском, да, Фламмина?

Примерно так ты и выглядела… А вот нет, что-то не вяжется. Я перевернула лист и начала рисовать заново. Понятно: никакой столы, ты одета в короткую тунику, босиком, и волосы распущены. Вот теперь похожа.

Занятая рисунком, я совершенно потеряла счёт времени, и спохватилась только тогда, когда увидела, что солнце миновало не только зенит, но и ту точку, которая у Крапивина названа истинным полднем. Пора возвращаться, если я хочу успеть хотя бы к ужину – уж не говорю про обед.

Как это иногда бывает, обратный путь показался несколько длиннее прямого, позволив мне кое-что обдумать. Нужно было с кем-то поговорить, а с кем? По всему выходило, что кроме Курбана, не с кем. Он единственный может выслушать меня, не крутя пальцем у виска.

Разговор, однако, пришлось отложить. Сперва Курбан был занят, потом ужин, потом ещё что-то… В общем, уже смеркалось, когда я поймала его между палаток:

- Давай прогуляемся. Я хочу с тобой поболтать.

Он посмотрел на меня странно – не то удивлённо, не то понимающе – и ответил:

- Ну давай.

Мы шли по дороге в сторону от лагеря, и я пыталась более-менее связно изложить Курбану всё, что со мной происходило в последнее время. Он слушал, не перебивая, и когда я добралась наконец до точки, спросил:

- То есть, ты обладаешь необычными способностями, но управлять ими не можешь. Так?

- Примерно.

Курбан ещё помолчал. И спросил ни к селу, ни к городу:

- Что ты знаешь о Союзе Девяти, Ксения?

- Тьфу! – я обиделась, - слышала, и кино смотрела. Мировое правительство, масоны, инопланетяне… Я тебе серьёзно, а ты шуточки строишь.

- Ничего не знаешь, - подвёл итог Курбан, - ладно, слушай. Прежде всего – если и есть какое-нибудь мировое правительство, то это не они. Они хранители равновесия мира, а не его владыки. Их действительно всегда девять, и уходит эта традиция во времена, совсем уж незапамятные.

Дело в том, Ксенька, что у нашего мира есть изнанка. Называют её по-разному – астрал, иной мир, хаос, ещё как-нибудь… Если ты знакома с Warhammer’ом, то ближе всего будет тамошний Имматериум. На этой изнанке обитают разные существа, иногда даже разумные. Иногда они прорываются в на нашу сторону, и это всегда плохо. Их нельзя назвать злыми или добрыми – они другие. Настолько другие, что с жизнью в нашем понимании просто несовместимы. Так вот, Девятеро хранят знания об этом мире, его законах и обитателях. А для того, чтобы отследить прорыв иного мира в наш, и отправить его обитателя обратно в его вселенную, у них есть помощники, поскольку сами они не всегда могут оказаться в нужное время в нужном месте. Зовутся такие помощники Гончими Союза, или иногда – Гончими Круга.

Некоторое время мы шли молча. Я переваривала услышанное, пытаясь сообразить, каким боком это касается меня, а Курбан, не дождавшись моей реакции, продолжил:

- Когда-то давно, в начале всей затеи, один из Девяти – его потом назвали Лордом Охоты – отыскал нескольких людей с необычными свойствами. Они обладали неслабыми магическими способностями, но открыто проявляли их только в присутствии существ, отмеченных хаосом. Всё остальное время их дар был скрыт, и им пришлось долго учиться пользоваться этим даром по собственной воле. Со временем таких нашлось довольно много. Они и стали первыми Гончими. Этот дар передавался из воплощения в воплощение. Так вот, друг мой: ты – Гончая Круга. Необученная, не знающая, кем была в прошлых жизнях, не всегда сознающая собственную силу, но тем не менее.

Сказать, что я была ошарашена – ничего не сказать…

- И что мне теперь делать?

Курбан пожал плечами:

- Можешь ничего не делать и жить, как жила. А можешь дождаться окончания сезона, в городе я тебя познакомлю с одной мадам. Поговоришь с ней, а там видно будет.