Друзья потихоньку жалели меня, но не вмешивались. И лишь Курбан, прищурив жёлтые глаза нахального котяры, сказал:

- Ну, Ксюха… Большей мрази ты найти не могла.

С Курбаном нас связывала давняя и весёлая дружба. Как ни странно – дружба, и ничего более. О характере её говорило уже то, что он единственный мог называть меня Ксюхой, не рискуя получить выволочку. Я это имя, мягко говоря, недолюбливаю.

Кончился этот роман так, как и должен был кончиться.

Утром первого дня летних каникул мы завтракали на моей кухне. Пили кофе, Олег курил, стряхивая пепел в блюдце: пепельницы он игнорировал по каким-то неведомым, но видимо, принципиальным соображениям. Наверно, я не вполне проснулась, иначе не задала бы этого вопроса:

- Олежек, а что, если ты познакомишь меня со своими друзьями? Надеюсь, ты меня не стесняешься, - я улыбнулась.

Олежек вытаращился на меня, как та самая коза на ту самую афишу.

- Ксю, ты о чём? – знал, скотина, что идиотское «Ксю» я ненавижу ещё больше, чем «Ксюху», - я не против спать с тобой, но не лезь, пожалуйста, в мою жизнь!

Наверно, если бы он влепил мне пощёчину, было бы не так обидно.

- Ладно, не буду, - покладисто согласилась я, - а чтобы уж совсем с гарантией, ты сейчас соберёшь манатки и исчезнешь отсюда. Насовсем.

Он погасил сигарету и потянулся ко мне через стол.

- Ну что ты, детка, мы же взрослые люди…

На мгновение я словно увидела всю картинку со стороны: удивлённого Олега и себя, охваченную белым, яростным огнём. Наверно, он тоже что-то такое почувствовал: выскочил из-за стола, быстро оделся и ушёл.

Куража моего хватило ненадолго – я повалилась на диван и ударилась в рёв.

Следующие несколько дней прошли в каком-то тупом оглушении. Не хотелось ни делать что-либо, ни читать, ни разговаривать… Даже рисовать не хотелось. В то время я отчётливо поняла смысл выражения «тоска зелёная»: все краски мира поблёкли, смешались, исчезли, и осталась только размытая болотная зелень. Действительно тоскливый цвет.

Кончилось это безвременье неожиданно и – совсем.

В какое-то утро в дверь настойчиво позвонили. Пришлось вставать и, несмотря на острейшее нежелание видеть хоть кого-нибудь, идти открывать.

- Швецовы здесь живут? – на пороге стоял абсолютно ничем не примечательный человек в элегантном, слегка поношенном сером костюме, с плащом через локоть.

- Нет, - ответила я, пытаясь разобраться в нахлынувшем на меня странном чувстве.

- А где они живут, не знаете?

- Не знаю.

- Простите за беспокойство, - незнакомец пристально смотрел на меня, и внезапно мне стало нехорошо… Слишком уж знакомым был этот взгляд.

- С вами все в порядке? – осведомился он.

- Да, благодарю, - я, собрав все силы, все-таки закрыла дверь, доковыляла до дивана и рухнула на него. Со мной было все не в порядке – да и как еще может быть, когда среди бела дня к тебе приходит человек из сна? Я была уверена – нет, знала – что это он, несмотря на то, что во сне никогда не видела лица. Затем до меня дошло, что он не мог далеко отойти, если вообще вышел из подъезда, и я бросилась к окну.

Разумеется, я никого не увидела. Почему-то стало ясно, что так и должно быть.

Я почувствовала, что ещё немного – и свихнусь. Надо кофе выпить. И подумать.

Стоп, Ксенька, стоп. С чего я решила, что это – тот самый? Лицо? Нет, я не то, что лица не видела, я фигуру-то рассмотреть никогда толком не могла. Голос? Чёрт знает, во сне голос звучал негромко, но жёстко и отчётливо. Манера двигаться? Тоже нет, во сне он был неподвижен.

Схватив альбом, я принялась лихорадочно перелистывать страницы. Но ни на одном из рисунков фигура в сером плаще не имела чётких очертаний.

Зазвучала мелодия из любимого мультика и я не сразу сообразила, что это надрывается мой мобильник.

- Ярославна, - услышала я жизнерадостный голос Курбана, - дело есть! «Ярославна» - ещё одна кличка, у него их было великое множество, и не только для меня. Объяснять, что моё отчество – Вячеславна, было бесполезно, и я смирилась.

- И какое у тебя дело?

- Подработать хочешь? В археологическую экспедицию нужны рабочие. Пойдёшь? Если у тебя, конечно, других планов нет…

Других планов у меня не было, и я согласилась.

========== Глава вторая ==========

Начальника экспедиции звали Митёк. То есть, был он, конечно, Дмитрий Рудольфович, но за глаза его только так и называли. Было в нём нечто от повзрослевшего хиппи: хаер острижен, потёртые джинсы и майку с пацификом сменил деловой костюм, но что-то неуловимо и неистребимо хипповское осталось… А периодически проскакивавшие «Ёлы-палы», «А вот так!» и «Можно хоть раз в жизни спокойно…» наводили на мысли о его связях с ленинградской компанией неформалов-художников.

Митёк же и поймал меня на рисунках.

Работа на раскопе оставляет немного времени для личных занятий: целый день ковыряешься в земле, на солнце, на ветру, и к вечеру устаёшь так, что валишься спать и даже снов не видишь. Тем более, в том кургане – маре вместе с его «обитательницей» лежало множество мелких предметов: рассыпанные бусы, какие-то амулеты, зеркало… Видимо, это была жрица или шаманка. И всю эту мелочь надо осторожно выкопать, когда ножом, когда и руками, очистить мягкой кисточкой – в общем, то ещё занятие.

С утра я решила , что хоть камни с неба, а вечером буду рисовать. Степной пейзаж – бескрайнее, выцветшее небо, белёсые волны ковыля, острый блеск излучины Илека вдалеке – властно требовал воплощения на бумаге. Откопав в сумке альбом и коробку с акварелью, я нашла подходящее место, уселась прямо на землю и принялась за дело. Хотелось передать беспредельность пространства, когда взгляд проваливается куда-то за горизонт, не находя, за что зацепиться, игру оттенков зелёного в траве, нескончаемый, пахнущий полынью ветер, скрип кузнечиков … Но получалось плохо.

- Вот не знал, Ксюшенька, что вы художник!

Митёк подкрался незаметно, подумала я, а вслух сказала:

- Ага. От слова «худо».

Начальник всех в экспедиции называл уменьшительными именами и на вы. Мне это сначала казалось нелепым, потом привыкла. Митёк – он и есть Митёк, и взять с него нечего.

- Ну, не прибедняйтесь. Впрочем, это хорошо, что вы так строго относитесь к своему творчеству. Не зазнаетесь.

Высокий, жилистый, в камуфляжных штанах и панаме адской зелёно-оранжевой расцветки, он стоял надо мной, как грех над душой, а я ломала голову, пытаясь сообразить, какого овоща ему надо.

- Думаю, вы не откажетесь помочь Алёнушке с зарисовками – разрешил мои сомнения Митёк, - сами понимаете, Ксюшенька, фотографии фотографиями, но хорошие зарисовки – это очень важно.

Попробуй тут, откажись. Я даже пробовать не стала.

- Конечно, помогу.

Весь следующий день я рисовала в компании Алёнушки – болтливой, богемного вида девицей семь на восемь, восемь на семь. Алёнушкой её мог назвать только наш начальник. Но в общем, болтовня её не раздражала, и с ней было весело.

- Бери вот это – Алёна сунула мне в руки бронзовое зеркало.

Зеркало как зеркало – размером ладони с полторы, на обратной стороне чеканный рисунок – орёл, выполненный в скифском, «зверином» стиле: его я уже различала. На груди птицы – всадник с натянутым луком в руках. По кругу, вдоль ободка надпись. «Flammina Alba Dianae Triviae dedicat». Я повернула зеркало отражающей поверхностью к себе – и провалилась куда-то в темноту. Снова зазвучал тот же голос – «Фламмина Альба, сознаёшь ли ты свою роль в этом деле…». Как сквозь морок я поняла, что вопрос задан по-латыни, на языке, который мне незнаком. Но почему понятен? И надпись: Фламмина Альба Диане Трёх Дорог посвящает. Чёрт возьми, почему?!

- Ксень, ты чего? – голос Алёны вернул меня в реальность.

- Так, задумалась, откуда в сарматском погребении римское зеркало, да ещё с посвятительной надписью.

- Митька спроси.