К концу последнего дня второй недели я был средоточием несчастья. Парни посмеивались надо мной и качали головами моей глупости, но делали все возможное, чтобы занять меня чем-нибудь. Когда я стоял возле своей камеры на перекличке, то бегло оглянулся через плечо и удрученно вздохнул, заметив, что камера пуста. Я, вроде как, сдался. К тому моменту я предположил, что Артуру дали еще неделю.
Я свернулся под одеялом, задолго после отбоя и беспокойно ворочался. А затем, спустя некоторое время, когда я по-хорошему уже должен был мирно спать, послышались шаги по цементному полу тюремного блока. Сначала я не позволял себе надежду, но все-таки перевернулся лицом к двери – на всякий случай. Когда шаги приблизились, я смог различить звуки крепкой поступи двух человек и неровную третьего; Мое сердце забилось быстрее.
Когда металлическая решетка отъехала в сторону и два тюремщика втолкнули Артура в камеру, я заставил себя остаться на месте, несмотря на то, что мне хотелось вскочить с постели. Ни один из нас не шелохнулся и не издал ни звука, пока решетка не вернулась на свое место и не стихли шаги тюремщиков. Затем я услышал, как Артур спотыкаясь бредет к моей кровати и медленно опустился на постель и под одеяло. Я спросил себя, хотел ли он, чтобы я оставил на нем отметку прямо сейчас, не интересуясь, как он провел время в одиночке, поэтому я не шелохнулся сразу.
Артур, двигаясь скованно, устроился прямо на моей стороне кровати и прижался губами к моим. Это был целомудренный поцелуй, его губы коснулись моих не больше, чем просто запечатлев прикосновение, но даже от этого по моему телу словно прошелся электрический разряд. Я собрался ответить поцелуем – подтянуть Артура ближе и никогда не отпускать, и к черту последствия – когда Артур устало отстранился. Не думаю, что ему пришло в голову будто меня это не интересует, потому что остался лежать близко ко мне на постели; думаю, его просто потрепали и вывели из равновесия две недели в одиночке.
Я знал, что у меня проблемы, когда не возражал против того, что он отстранился. Несмотря на то, что возбуждение вспыхнуло внизу моего живота, я смог унять его до следующего раза; я не хотел спешить брать Артура, пока он не будет готов сам. Мое сердце трепетало в груди, а губы горели при одном воспоминании прикосновения сухих губ Артура к моим. Я хотел бы продолжить целовать его – никогда не останавливаясь – но вместо этого, я обнял его и притянул ближе к себе. Артур не протестуя свернулся рядом, ткнувшись макушкой в мой подбородок и переплетясь ногами с моими.
Он снова удовлетворенно вздохнул – звук, которого я не слышал больше года – и нежно поцеловал меня в шею. А затем мы оба зевнули и провалились в сон так же, как и лежали.
Следующим утром, когда мы проснулись, Артур все еще дремал, уютно свернувшись в моих руках. Чувствуя биение его пульса под моей ладонью, я понял, что он проснулся первым. Я знал, что могу отстраниться и тогда мы отмахнемся от поцелуя как от всего-навсего ошибки, обусловленной одиночеством Артура в одиночной камере. Но я отмахиваться от него не хотел. За две недели я понял, что именно Артур значит для меня. Конечно же, не то, чтобы я и раньше этого не знал; но я, наконец-то, сам принял истину. И хоть я осознавал, что это глупейшая в моей жизни ошибка, отдавал отчет, что срок этому два года, я хотел Артура любым из возможных способов.
Поэтому я начал выводить узоры прикосновениями на спине Артура, чтобы дать ему понять, что проснулся, чуть улыбнувшись приятной дрожи, прокатившейся по его телу от прикосновения. Артур немного приподнял голову, ловя мой взгляд, вероятно, волнуясь, что я скажу ему, что прошлая ночь была ошибкой. Но я просто наклонился вперед и снова прижался губами к его губам, позволяя нашим ртам слиться медленно, нежно. Глаза Артура расширились, прежде чем трепещущее закрыться, и я тоже позволил себе закрыть глаза, когда он ответил на поцелуй.
Наши губы соединились как две части единого целого, останавливаясь, на несколько мгновений затаив дыхание, пока снова не начали двигаться. Ни один из нас не обращал внимания на несвежий запах изо рта; мы были слишком увлечены этим новым чувством, сдерживаемым годами. Ощущая смелость и нетерпеливость, я вопросительно провел языком по нижней губе Артура, пытаясь войти. Артур простонал в мои губы, разомкнув собственные, запутавшись пальцами в моих волосах и прижавшись теснее, когда я проник языком, тесня его. Артур на вкус был как черный хлеб, которым его кормили в одиночке, но был и более сильный оттенок его собственного вкуса, по мере того, как наши языки с любопытством касались друг друга. Но на мой взгляд он был идеален; как все, что я представлял на протяжении всех этих лет. Он позволил мне лениво исследовать свой рот, мой язык касался нежной кожи, пока мы не отстранились, чтобы сделать вдох. Как только мы оба отдышались, наши щеки покраснели, а глаза заблестели, я крепче обхватил его руками и перекатился так, чтобы он оказался сверху на мне.
Мы снова прижались ртами друг к другу, теперь уже торопливо, с усилившейся зависимостью. Колени Артура упирались в матрас по обе стороны от меня, его член был ощутимо тверд, когда он прижимался им к моему животу. Мой собственный, пульсирующий, во всю длину прижался к горячему бедру партнера, мы оба завелись, но были слишком сосредоточенны на губах друг друга, чтобы перейти на что-нибудь другое. Артур не терся о меня, но прижимался своим телом к моему так тесно, словно ему будет больно, если он хоть немного отстранится. Все что я мог сделать, это обнять его и притянуть ближе к себе.
Мне нравилось чувствовать Артура на себе – он просто был здесь. Я чувствовал биение его сердца напротив собственного и наш ритм совершенно не совпадал. Это напоминало двух танцоров, неистовых и увязших в музыке, встретившихся на середине танцпола, но все равно получающих удовольствие от танца. Еще я мог чувствовать его частое дыхание, грудь, поднимающуюся и опадающую на мою и то, как он дышит через нос, ведь его дыхание касалось моего лица, когда мы отказались отрываться друг от друга.
Теперь уже осмелев, я растопырил пальцы, прижав одну ладонь к заднице Артура, ища чуть больше давления между нашей растущей эрекцией. Другой рукой я дразнящее коснулся у края его рубашки, заставив его вскрикнуть мне в губы, выгнувшись навстречу мне, пока я ласкал его обнаженную поясницу; прикосновения моих пальцев были едва ощутимы, как касание птичьих перьев. Желая большего и воодушевленный тем фактом, что Артур не возражал против этих интимных прикосновений, я просунул всю руку под его рубашку.
Мы всегда оставались одетыми. Так что не считая нескольких дюймов обнаженной кожи поперек тела Артура, его гладкая кожа была для меня в новинку. И я сразу понял, что могу включить это ощущение в растущий список зависимостей. Я провел ладонью по его выгнутой спине, прежде чем обвести ладонью напряженные лопатки, практически задрав его рубашку, что ни один из нас будто и не заметил.
Был только Артур с его языком в моем рту, двигающемся с любопытством и страстью. Я только один раз прервал его серией быстрых, легких, как бабочки, поцелуев. Я чувствовал, как Артур улыбается мне в губы, когда они снова встретились, что заставило меня чуть усмехнуться. Уже совсем скоро наши зубы почти терлись друг о друга от того, как мы улыбались, но останавливаться все равно не хотелось.
Только звук сдвигающихся решеток и первый крик, вызывающий на перекличку спугнули нас. Артур отстранился, широко раскрыв глаза и шепотом ругаясь, попытался встать с кровати. Чувствуя, как мое тело неприятно вздрогнуло от внезапной утраты близости с Артуром, я поймал его за запястье и потянул обратно на постель. Не дал возможности возражать еще одним медленным, глубоким поцелуем, мы оба лежали на боку, лицом друг к другу.
Артур приступил к невыполнимой задаче – попытался встать с кровати, не разрывая поцелуя. В еще один ненасытный миг я нежно, но твердо положил ладонь на его затылок. Наши губы прижались друг к другу в незабываемом стоп-кадре.
