— Поверь мне, очень многое. Так что, согласен? — Он протянул ему руку, и Майки кивнул, пожимая её в ответ. Это походило на сон, и в этом сне он сделал шаг навстречу своему врагу. Не Дэвиду Джонсу, но Капитолию. — Но учти, никто не должен знать, что ты летишь со мной.
Чары возымели эффект — или это было решение Майки? Уэй не знал, что ждёт его, если он всё же шагнёт к планолёту, но был уверен, что это нечто очень важное, и уж точно это будет лучше каждодневного бдения у телевизора и ледяного ужаса под рёбрами из-за неясности судьбы брата. Дэвид, кажется, заранее знал ответ, ведь паренёк давно решился бежать, не задумываяся о будущем. Это нравилось репортёру.
Though nothing, will keep us together,
We could steal time, just for one day.
We can be heroes, forever and ever.
What d’you say?
— Да, — слыша себя как бы со стороны, ответил Майки.
Кольнула совесть: а как же родители? Совсем недавно один их сын отправился навстречу верной гибели, чтобы защитить другого, теперь кровавое шоу с его участием транслируется везде, в каждом доме и даже на площадях — отовсюду смотрит искажённое болью лицо Джерарда. Что же будет, если и младший сын бесследно исчезнет? Майки любил Джи и был готов на многое, лишь бы помочь брату, но не был эгоистом. Причинить боль родителям он никак не мог.
-…Одну минуту! — остановил он развернувшегося было Дэвида Джонса. — У вас есть карандаш?
Чуть раскосые мелкие буквы легли в две коротких строчки: «Я в безопасности. Постараюсь вернуться как можно скорее. Майки». Мятый листок бумаги так и остался висеть, наколотый на изогнутый гвоздь у входной двери. Автор записки в нерешительности, точно собирался нырнуть в ледяную воду, остановился у трапа, ведущего в планолёт.
— Смелее, — ободряюще улыбнулся ему Дэвид Джонс, — ты сделал правильный выбор.
И Майки шагнул на трап. В конце концов, и он мог быть героем, Джерард не должен был принести себя в жертву просто так. Жизнь, сохранённая такой ценой, не может быть растрачена. И он сделает то, что должно, и пусть будет, что будет. Сейчас он верит своему сердцу и верит Дэвиду Джонсу, а всё остальное совершенно неважно.
We’re nothing, and nothing will help us.
Maybe we’re lying, then you better not stay.
But we could be safer, just for one day,
Oh, just for one day.
Комментарий к XIX
“Heroes” from the man who fell to earth
========== XX ==========
В последнее время сны, которые он видел на Арене, возвращали Джерарда в Шестой дистрикт, но если прежде ему снилось что-то спокойное, даже почти уютное, то теперь Уэй видел самое отвратительное, с чем когда-либо сталкивался в родном округе. Это было воплощение ада на земле, котёл, кишащий чертями и грешниками, самыми безжалостными и беспринципными созданиями на планете. Это была школа.
Джерарду Уэю так и не довелось прослыть в своей школе отличным учеником, всеобщим любимцем или просто славным малым. О нет, он с младших классов стал мальчиком для битья, причиной насмешек и гнусных шуток своих одноклассников, а также тем, заслышав имя которого, все до единого учителя укоризненно качали головой. Он был тем самым угрюмым парнем с последней парты, с которым никто не хотел считаться. Чудаком, странной личностью, которую лучше обходить стороной — ему везло, если так, но чаще какой-нибудь здоровяк Гейб предпочитал поставить Уэю подножку, а красавчик Крейг — зашвырнуть его вещи в раздевалку к девчонкам. Что ж, это были худшие из имеющихся у него воспоминаний, и все они разом решили всплыть в голове прямо сейчас. Самое время. Браво.
Несколько раз за ночь Джи просыпался в холодном поту, испытывая во сне все оттенки унижения, когда его выставляли посмешищем, а затем засыпал снова, и кошмар продолжался. Единственным лучом надежды в этом беспросветном мраке стала эфемерно мелькнувшая улыбка Линдси Баллато — но она так же стремительно исчезла, оставив вместо себя хищный оскал Элизабет Вериго. Та училась классом младше, и в школе Джи редко сталкивался с нею, но подсознание, видимо, решило добить его, и во сне Лиза метала кровожадные взгляды и являлась зачинщиком самых изуверских школьных пыток. Но этого, видимо, оказалось недостаточно, потому что вскоре во сне появился Майкос, и школа тут же подвергла всем этим ужасам и его. Одноклассники Джерарда потешались над младшим братом местного лузера, дразня беднягу Майки четырёхглазым, и, сорвав с него очки, перебрасывали друг другу, словно то была игра в мяч. Не в силах смотреть на это, Джи ринулся на помощь, но что-то пошло не так, и вскоре он уже лежал на полу, чувствуя на своём теле следы чужих ботинок. Сильнее всего били по животу. Закашлявшись, Джерард сплюнул кровь и… проснулся, делая резкий вдох.
Рана под ребром мучительно саднила — так вот почему его так самозабвенно били в живот, — и Джи понял, что ничего хорошего от этого утра ждать не приходится. Рэй, очевидно, услышав у себя над ухом тяжёлое дыхание, приподнялся на локтях и сонно спросил:
— Как ты себя чувствуешь, Джи? Не надо сменить повязку? Эй, ты в порядке?.. — Видимо, у него было настолько перекошенное лицо, что бедняга Рэй не на шутку перепугался. И вместо того, чтобы спокойно ответить ему, Джерард снова всё испортил — впрочем, как всегда в своей жизни.
— Ты хочешь знать, в порядке ли я? — почти выкрикнул он. — Так вот, я ни черта не в порядке!
Тревожные мысли, точно он до сих пор находился в школьном аду, всё быстрее мелькали в голове Джерарда. Ему не было стыдно за то, что он сорвался на Рэя, да и как можно думать о таких мелочах, если его братишку только что вновь жестоко мучили эти чудовища, именуемые школьниками? Вообще, школа — действительно самое жестокое, что можно придумать: в тюрьме, например, люди хотя бы понимают, за что туда попали. Детей же без разбора отправляют в этот концентрационный лагерь, единственное преступление — достижение возраста семи лет. И если ты не сумел силой и напором завоевать авторитет или же подлизаться к тем, кому это удалось, готовься: одиннадцать лет медленной пытки. Иногда они просто не замечают изгоев, и тогда одиночеством можно даже насладиться. Джи и Майки регулярно играли в таких вот незаметных ребят, убегая на Луговину: там их вообще некому было замечать. Но если ты позволишь боли и страху хоть на миг прорваться наружу, от тебя уже не отстанут. Это как во время охоты, стоит животному единожды ранить жертву. Это как во время Голодных Игр, как только трибут проявит эмоцию и вообще тронет публику, как это сделал, например, Джерард Уэй. Видимо, это что-то вроде проклятия — быть идеальной жертвой, куда бы ни попал. Ненависть к этой дурацкой закономерности вселенной становилась всё ощутимее, он совсем забыл о Рэе и обращался, скорее, к тем, кто заставлял его страдать снова и снова все эти годы. Упиваясь горечью собственной боли, он не то взвыл, не от пропел фразу, не покидавшую его разум, а затем повторил её — с каждым разом всё надрывнее.
I’m not okay.
Он не в порядке, никто не может быть в порядке, если зимой, когда день укорачивается, приходится вздрагивать от любого движения во мраке, идя в школу. Кто знает, в этот раз лишь напугают, обольют какой-то гадостью или изобьют?
I’m not okay.
Нельзя быть в порядке, если несколько шрамов на твоей руке оставила хорошенькая одноклассница, сделавшая вид, что хочет подружиться, а затем «случайно» пролившая кислоту, а ещё несколько — ты сам, когда места для боли в душе уже не осталось и пришлось обращать её в боль физическую, точно вскрытие кожи могло показать, что же у тебя, чокнутого Уэя, внутри не так.
I’m not okay, you wear me out!
…а если само государство напоминает школу — это дикое, безумное место, где значение имеет только сила, — то никто не может быть в порядке. Все эти люди, наслаждающееся страхом более слабых, будь то младшеклассник в очках или голодный, тёмный житель отдалённого дистрикта, боящийся за своего ребёнка, когда-то должны были понести наказание, вот только не получали. А такие люди, как Джерард, с детства переставали верить в справедливость и с недоверием относились к тем крупицам хорошего, что всё же появлялись в их жизни время от времени. Джи смотрел в небо — там наверняка была камера, не видимая глазу, и, может, перекошенное от негодования лицо Уэя станет не просто сильным кадром, может, оно заставит хоть кого-то вздрогнуть и задуматься. Ну, и пусть Рэй, конечно, не думает, что он, Джерард, так взвился исключительно из-за него.
