— Черт побери, Майкос, куда ты? — пытался окликнуть он брата.
Тем временем Бабблз, единственное в этом доме создание, довольное своим существованием, выждал еще минуту в почтительном спокойствии, якобы отдавая должное этому страшному дню, и, вразвалку подойдя к столу, вспрыгнул на него и принялся как ни в чем не бывало доедать остатки хозяйского завтрака.
***
Наконец, одетые (пусть и не слишком аккуратно) во все самое нарядное, худо-бедно причесанные, братья Уэй на какой-то миг замерли перед пыльным зеркалом в темном углу. Что ж, не так уж и плохо для того, чтобы предстать перед толпой перепуганных детей и кучкой миротворцев. Вряд ли их когда-либо увидит более широкая публика — тем лучше, ведь подобную известность получает особая группа людей. Убийцы и жертвы — марионетки Капитолия, так или иначе. Участники Голодных Игр.
— Готов?
Вопрос Джерарда был чисто риторическим — Майки не был готов, нет. Не в этот раз. И ему прекрасно было это известно.
Младший брат сухо кивнул: он продолжал сердиться на старшего за недоверие. Советы бабушки во время спиритических сеансов значили для него больше, чем любая помощь от ныне живущих людей, и он не мог так быстро простить Джи скептическое отношение к тому, вокруг чего были сконцентрированы мысли Майки в последнее время.
Итак, полностью готовые к Жатве (если состояние обоих можно было назвать готовностью), Джерард и Майкл вышли из дома и двинулись вдоль плотно примыкающих друг к другу домов в сторону главной площади Дистрикта-6. Мысли Джерарда крутились вокруг событий минувшей ночи; Майки плелся за братом, понуро опустив голову, а на небе, будто в насмешку, лучился яркими бликами солнечный диск, словно говоря всем вокруг: «Сегодня двоих детей заберут на верную гибель, а я буду светить все так же радостно и беспечно, потому что мне нет дела ни до кого из вас». И в этом солнце нескончаемо походило на всех жителей Капитолия, каждый из которых, Джи был в этом абсолютно уверен, с нетерпением ожидал Жатву, сидя перед огромным телеэкраном.
Время неумолимо приближало жителей Шестого к началу церемонии.
========== III ==========
Как и всегда в день Жатвы, на площади собрались практически все жители дистрикта. Не обращая внимания на толпящихся вокруг людей, Джерард вяло направлялся в сторону чиновника — необходимо было отметиться. Майки безынициативно тащился рядом, затравленно озираясь по сторонам, а затем, поддавшись внезапному импульсу, вдруг остановился, крепко сжал ладонь старшего брата и обреченно посмотрел ему в глаза.
— Майкос… — Джи хотел что-то сказать, но Уэй-младший расцепил пальцы и решительным шагом двинулся к чиновнику. Еще минута, и младший брат скрылся за ограждением среди своих ровесников. Джерард, безучастно назвав свое имя и позволив мужчине в форменной одежде взять у себя немного крови из пальца, занял место в первом ряду, там, где положено было находиться всем восемнадцатилетним участникам Жатвы.
К началу церемонии все уже давно было готово. Кафедра, за которой будет стоять сперва мэр Шестого дистрикта, а затем капитолийский сопровождающий; пресловутые хрустальные шары с тысячами листочков, на каждом из которых написано чье-то имя; яркие ленты и флаги, украшающие площадь. Четыре стула, установленных на сцене, занимали важные персоны: мэр дистрикта, двое победителей прошлых лет — пожилая Маргарет Стамп и совсем еще юный Теодор Митчел, победивший пару лет назад, — а также куратор из Капитолия — Алекс Лиддел, мужчина, который для чего-то надевал на себя женские платья, носил парики и издалека был почти похож на женщину. Жители Шестого дистрикта не понимали, какие цели преследует Алекс, пытаясь выставить себя девушкой (или шутом?), но делали вид, будто верят его фальшивой игре и визгливым интонациям в голосе.
С каждой минутой все явственнее ощущая нарастающее напряжение, Джерард сосредоточенно вглядывался в толпу, пытаясь разглядеть среди множества парней и девушек младшего брата, но найти Майки в этом огромном скоплении людей казалось невозможным, впрочем, как и отыскать отца с матерью, которые определенно должны были быть где-то здесь.
Джи пытался успокоить себя самовнушением — мол, ничего страшного не произойдет, и уже спустя час они с Майкосом будут дома, — но чем дольше он думал об этом, тем меньше верил. Погруженный в собственные невеселые мысли, парень прослушал совершенно все, о чем говорил мэр Дистрикта-6, и очнулся лишь тогда, когда по площади разнесся омерзительный фальцет Алекса Лиддела.
После краткого вступительного слова капитолиец, по-женски всплеснув руками, воскликнул:
— Пора узнать имена наших трибутов! Дамы, согласно традиции, первые.
Над площадью повисло гробовое молчание, даже подонки, принимавшие ставки, замерли, чтобы не упустить ни единого момента, ни единого движения пальцев Алекса, который в это время неторопливо перебирал огромное множество карточек с именами, чтобы выбрать следующую жертву. Джерард не мог даже думать, по правде говоря, о той несчастной девочке или девушке, которой придется по воле злой судьбы отправиться на Игры. Шестой — бедный дистрикт, и почти всех его трибутов можно считать смертниками. Но гораздо сильнее Уэя сейчас занимали мысли о Майки, стоящем в толпе и молящем о скорейшем завершении всего этого. Молящем о том, чтобы его поскорее выбрали.
На какой-то миг взгляд Джи упал на группу девушек его возраста — восемнадцать лет, последняя Жатва. Глупо, наверное, быть выбранным именно в это время… Но страшно всем, даже тем, кто почти что вне опасности. Почти — но не до конца. Среди них была и одна из его одноклассниц — Линдси Баллато, бойкая темноволосая девчонка, не боявшаяся постоять за себя, а заодно и за Джерарда, которого вечно доводили все, кому не лень. Обычно она кичилась тем, что не страшится практически ничего, но сейчас было видно, что ей по-настоящему не по себе.
— Итак, дамы… — сопровождающий вынул листочек из чаши, чем уже породил вздох некоторого облегчения в толпе, уставшей от томительного ожидания. — Трибутом от Дистрикта-6 в этом году становится…
Мужчина тянул, выдерживал непонятно зачем необходимую театральную паузу. На этот раз в глаза Джи бросалось только побледневшее лицо Линдси. Она закусила губу, а рука сама выстукивала по бедру какой-то неровный ритм. Еще немного, и Джи сам начнет постукивать пальцами от напряжения. Впрочем, Алекс Лиддел был настолько милосерден, что, наконец, огласил имя. Жеманно жестикулируя, он торжественно объявил:
— Элизабет Вериго!
По площади пронесся шепоток, смешанный с облегчением. Было слышно, как жители дистрикта, те, чьим дочерям, сестрам и внучкам повезло не быть названными в этот страшный день, поздравляли друг друга — тихим шелестом, боязливо, беспрестанно оглядываясь по сторонам. Из сектора шестнадцатилетних участников Жатвы вышла девушка — та самая Элизабет — и, теребя короткие светлые волосы, двинулась к сцене. Ее шаги заглушались посторонними шорохами — люди на площади шумно дышали, тяжело переминаясь с ноги на ногу, и бесконечно шуршали от внезапно поднявшегося ветра подолы женских юбок и платьев — казалось бы, так тихо, но в то же время слишком различимо. Джерард, ощущая, как сердце в груди отбивает бешеный ритм, взволнованно смотрел в сторону Линдси — почему-то он был рад тому, что девушке больше не угрожают Голодные Игры.
Чего нельзя было сказать о Майки.
Наконец, Лиза взобралась на сцену и встала рядом с Алексом, брезгливо глядя на его пышное платье, расшитое розовым бисером. В глазах девушки не было той паники, присущей всем трибутам из бедных дистриктов; не было в нем, впрочем, ни решительности, ни жалости к себе, ни обреченности… Лишь нос презрительно сморщился, а тонкая линия губ криво изогнулась.
Лиддел, несколько ошарашенно посмотрев на трибута, спросил о добровольцах. Самоубийц не было, поэтому Алекс объявил, что пора назвать имя юноши, который отправится на арену, и его рука в белой перчатке скрылась в «мужском» шаре. Чуть помедлив, капитолиец извлек оттуда карточку и, многозначительно причмокивая, прочитал имя — сначала про себя, а затем и вслух, огласив его всему Шестому дистрикту. Это имя — Майкл Уэй.
