Ора думает о своем длительном спокойствии скорее с недоверием, чем с любопытством. С каждым безмятежно прожитым часом тревога усиливается: вот-вот что-то произойдет, непременно, они не дадут никому покоя. Какую еще чертовщину выдумают распорядители? Землетрясение? Обманные тропы со смертельными ловушками? Огнедышащих драконов? У Оры нервы на пределе: пусть уже не томят, пусть устроят свое шоу.
Она бродит среди руин замка — быть может, прежде здесь были трибуны для рыцарских турниров или что-то подобное. Башенки-бойницы, разбитые колонны по кругу, знамена под арками, истрепанные флаги, щиты и покореженные шлемы: здесь есть чем поживиться. Почувствовать себя прекрасной дамой, с трибун бросающей гарцующему рыцарю алую розу — точно капитолийка, восхищенная парадом трибутов. И Ора уже не знает, гадко ей от этого или нет.
Она перебирается через громоздкое сооружение неясного назначения и карабкается на трибуны — длинные ярусы деревянных скамей, обитых потертым лиловым бархатом. Оре нравится лиловый — он почему-то напоминает о доме. А на самом верху трибун — два трона, кажется, золотые и тоже в бархате — более ярком, пурпурном. Позади них можно разглядеть небольшой спуск и что-то вроде потайного хода: он, должно быть, ведет в коридоры замка и предназначен для отступления королевской четы, если во время турнира случится беда. Ора считает, ей необходимо туда пробраться, но наверху ее ждет разочарование: проход в тоннели настолько ветхий, что соваться туда рискнул бы лишь отчаянный. Оглянувшись, Ора смотрит на пройденный путь: полусгнившие скамьи, по которым она лезла наверх, трижды едва не упав, и покатые, скользкие, разрушенные временем каменные ступени. Возвращаться будет не менее опасно, и потому Ора Борегард делает решительный шаг в темноту. Внутри тоннеля — шаткий веревочный мост, который приводит Ору в просторный дворцовый коридор, оплетенный липкой паутиной. Подталкиваема завываниями невесть откуда взявшегося ветра, Ора торопится покинуть это место через дверь, едва заметную на фоне стены. Она приоткрыта — сквозняк, — и Ора, потянув ее на себя, снова оказывается на свежем воздухе. На этот раз это длинный балкон, огибающий один из верхних этажей замка полудугой — возможный путь к отступлению: чуть поодаль виднеется лестница, спустившись по которой, можно будет выбраться на южную сторону арены. От всех этих инженерных хитростей у Оры голова идет кругом, да и высота делает свое дело: в глазах мутнеет, и она торопится поскорее выбраться отсюда. Только бы не свалиться: резное ограждение, увенчанное золотистыми шишечками, местами совсем отсутствовало, и из-под ног то и дело вылетали грязно-белые гипсовые обломки. И зачем она куда-то идет, отчего не сиделось на месте?.. Лишь бы ловушки распорядителей не застали ее прямо здесь.
Ора напугана свистом и гулом ветра, непонятным треском откуда-то от стены, и, пожалуй, она сама же себя загнала. На арене Ора стала нервной, дергается из-за любых шорохов — как дикий зверь, готовый броситься в атаку. И когда из прохода, невесть откуда взявшегося в стене, появляется чей-то силуэт, Ора, не раздумывая, набрасывается на него. Враг, друг — не важно. На арене нет друзей, а нападение — лучший способ защиты. И в ход идут кулаки и маленький перочинный нож, который она стащила у Рога изобилия после гибели одного из профи. Кого она бьет — а какая разница? Главное — вырвать свою жизнь; вырвать победу.
========== XXXI ==========
У девчонки в руках перочинный нож, а у него есть хороший кинжал, и он сам превосходит ее силой — хотя бы потому, что он парень. Но у Оры Борегард есть то, чего ему, Хиону, от природы не досталось: безумная ярость и быстрые реакции. И пока он успевает сообразить, что произошло, и дать отпор, Ора уже сбивает Хиона с ног, навалившись на него сверху и размахивая своим никчемным оружием. Он едва умудряется заслонять лицо и горло от ударов не самого острого лезвия и с ужасом смотрит в ее глаза, затянутые какой-то жуткой поволокой: видит ли Ора, кого бьет?
Усилием воли Хион заставляет себя собраться и дать отпор. По рукам течет кровь, и кожу щиплет от ран, нанесенных Орой — ей удается вогнать свой ножик ему в предплечье, прорвав плотную ткань кафтана, прежде чем Хион отталкивает ее в сторону, и руку пронзает острая боль: кажется, Ора задела вену. Но когда Хион отпихивает землячку, та ослабляет хватку и остаётся безоружной — казалось бы, теперь он легко одержит над ней победу, но Ора и тут не сдаётся: брыкается, больно кусает его за запястье, бьет коленом в пах, и Хион на долю секунды теряет бдительность. Соперница, перекатившись, снова оказывается сверху, и он, пытаясь остановить ее, хватает ее за горло — а Ора резко дергает за свой нож, заставляя Хиона взвыть от боли. В глазах мутнеет.
Капитолий, должно быть, дрожит от восторга: трибуты из одного дистрикта из года в год стараются держаться вместе и не нападать друг на друга, и даже профи избегают этого — из солидарности или страха вернуться в родной дистрикт со славой братоубийцы, если только можно так выразиться… Стоная от боли, Хион крепче сжимает горло Оры и с трудом умудряется перевернуться, чтобы придавить ее коленом к земле. У него есть кинжал за поясом — нужно только достать его, только достать… Но Ора не дает отвлечься: одно неосторожное движение — и он потеряет всякий шанс спастись. Если этот бой закончится смертью одного из них, а другой вдруг выйдет победителем Квартальной Бойни, что скажут о нем в Восьмом? Как будут смотреть в глаза?
— Дура, что ты творишь?.. — шипит Хион, выбивая перочинный ножик из Ориных рук — тот с тихим звоном отлетает в сторону, а Ора упрямо молчит, судорожно хватая воздух и царапаясь так отчаянно, что Хион и не знает, куда деться от ее ногтей. А потом она вдруг замирает, странно хрипнув, и Вагнер испуганно разжимает руки: неужели это конец?.. Но пушка не гремит, а мгновением позже он понимает, что рыжая чертовка провернула обманный маневр. В ее руках, словно по волшебству, появляются огромные портновские ножницы да еще почему-то консервная банка. И ножницами Ора целится ему промеж бровей, а жестяной крышкой с зазубренными краями пытается расцарапать Хиону горло. Он кое-как поднимается на ноги и, защищаясь, дергает девицу за волосы, чтобы хоть как-то выиграть время; между пальцев остается тонкая рыжая прядь. Стряхнув ее, Хион наконец вынимает кинжал из ножен: как бы там ни было, он не собирается уступать свою жизнь только потому, что ему вдруг может быть стыдно вернуться в Дистрикт-8.
Ора сражается яростно, отчаянно, и Хион почти выбит из сил, нанося ей удары ножом — неуверенные, соскальзывающие всякий раз и оставляющие несерьезные порезы: он никак не может заставить соперницу замереть, чтобы резко покончить с ней; не хватает прыти, которой Оре как раз не занимать.
По одежде стекает кровь, и руки у него в крови, и хочется выть от боли, а Ора лишь кряхтит и продолжает напирать: она чудом не выколола ему глаз, пробила кость чуть выше брови, зато Хион в отместку заломил ей руку так, что та хрустнула.
Он понял, что все кончено, в тот момент, когда Ора с бешеными глазами щелкнула ножницами по пальцам его правой руки. Он взвыл от боли и выронил этот чертов кинжал, будь он проклят вместе со всей ареной. Пальцы вроде были на месте — окровавленные, багряные, с содранной кожей, — но это уже не имело значения: Ора подобрала кинжал и уже нависла над ним. Щеку бороздила глубокая рана — кажется, он распорол ее насквозь, — и кровь с нее капала ему на лицо. Хион успел подумать о матери и отце, а еще — о том, услышит ли пушку в момент, когда его сердце перестанет биться. Неимоверным усилием схватил разъяренную фурию за предплечья, тряхнул изо всей силы, и Ора упала ему на грудь. Оперлась ладонью на его ребро, чтобы приподняться, замахнулась, и последнее, что он увидел, — как блеснули ее глаза, словно оправдываясь: мол, я не виновата, таковы правила. Интересно, капитолийцы пожалеют о нем, вспомнят, как он развлекал их на своем интервью?..
Голова идет кругом, и глаза застилает черная пелена.
