— Вам ли не знать, миссис Голдман, что в Играх нет победителя?..
Лисса загадочно молчит, нащупывая под складками юбки подарок мужа — веер, легким движением руки обращающийся в стилет.
========== II ==========
Сиена Роджерс сидит неподвижно, бесцельно уставившись в окно. Поезд уже давно отъехал от станции, а ей все мерещатся оставшиеся там, вдалеке, силуэты родных: отец, мать, старший брат, тетушка… Увидит ли она их еще раз? Что ж, по крайней мере, постарается, а там… На все воля высших сил.
Поезд бесшумно движется вдоль широких просторов Панема. Сиена вяло провожает взглядом пролетающие мимо леса, простирающиеся далеко за пределы Седьмого, и, вздохнув, подпирает голову рукой. Очень хочется курить, но сигарет не осталось: последнюю она выкурила перед тем, как зайти в поезд, чем вывела из себя капитолийскую сопровождающую. Но эта дамочка пусть лучше заботится о своем безвкусном оранжево-зеленом платье, чем о здоровье трибутов: все равно они для нее почти уже покойники. Хотя, может, в чем-то эта Лахесис Катаржина Памкин, которую Сиену так и подмывает называть Лахудрой, и права: все-таки выкурить целую пачку сигарет за одну первую половину дня — это слишком. Но в Капитолии Сиене едва ли удастся раздобыть хоть немного курева: отчего-то ей кажется, что манерные столичные жители вообще не употребляют табак. Возмущенное повизгивание Лахесис ясно дало понять это.
Стоит подумать о Лахудре, как она, словно подслушав мысли своей подопечной, появляется за дверью купе и осторожно барабанит в нее тонкими пальчиками.
— Милая детка, не могла бы ты впустить меня? — щебечет она, и Сиена лениво поворачивает дверной замок.
— Чего тебе? — спрашивает она, придирчиво разглядывая сопровождающую. Та уже успела переодеться из оранжево-зеленого безумия в пышное коралловое платье с оборками и длинным шлейфом. «Будь оно черным, смотрелось бы куда круче», — проносится в голове Сиены, но девушка предпочитает молчать. Зато капитолийка не упускает возможности прокомментировать внешность трибута, причем, вопреки ожиданиям, делает комплимент.
— Какая красота! Что это? — спрашивает она, схватив Сиену за руку. Пожав плечами, та коротко отвечает:
— Это хна.
— Хна? — переспрашивает Лахесис, изучая причудливые рыжевато-коричневые цветы на запястьях Сиены. — Это что?
— Растение такое, — лениво поясняет девушка. — Если его растолочь в кашицу, получится краска. Ее можно наносить на волосы — тогда они будут рыжими, как мои, — а можно рисовать на коже.
— А кто тебе рисовал? В Дистрикте-7 есть салоны красоты?
— Салоны красоты? Вот еще! Я сама рисую.
— Правда? Как здорово! А это навсегда? — испуганно интересуется капитолийка, вглядываясь в узоры.
— Нет, через пару недель смоется. А что? Вы ведь у себя в Капитолии тоже делаете татуировки, только разных цветов. Разве нет?
— Наши татуировки сами не смываются, — хмурит бровки Лахесис. — И их больно наносить. А ты можешь нарисовать мне что-нибудь? Пожалуйста!
Сиена скептически смотрит на сопровождающую и запускает руку в карман шорт. В ладонь упирается баночка с хной.
— Ну могу, — обещает она, откручивая крышечку. — Тут как раз осталось немного.
— Вот и замечательно! — хлопает в ладоши Лахесис. — Но сейчас я хотела позвать тебя на ужин, уже пора. Менторы уже ждут тебя и Тита, им многое надо обсудить с вами…
Сиена вздрагивает после этих слов. За этой бессмысленной болтовней с сопровождающей она на какие-то минуты совсем позабыла о том, где находится, но фраза о менторах и сопернике, который сидит сейчас в соседнем купе, мигом возвращает девушку в реальность.
— Сейчас приду, — поникнув, говорит она, и Лахесис, которую снова хочется называть Лахудрой, с улыбкой выходит в коридор, откуда доносится ее счастливое щебетание:
— Тит, мальчик мой, пора выйти к ужину!
Сиена морщится: слишком слащаво говорит эта разодетая женщина из столицы, слишком жеманно. Однако долго раздражаться из-за нее не получается: ведь это не Лахесис виновата в том, что Сиена оказалась сегодня в капитолийском поезде. Это ее, Сиены, земляки сделали такой выбор, и только им девушка обязана своим теперешним положением, если вообще можно так выразиться. Сиена много думала о том, почему ее выбрали трибутом. Чем тощая девчонка с разрисованными запястьями оказалась предпочтительнее более сильных ровесниц, привыкших работать с топором на лесозаготовках? Разве что кто-то узнал, что она обворовывает понемножку целлюлозную фабрику, и решил ненавязчиво это пресечь… Но разве такое возможно?
Сиена выходит из купе и нос к носу сталкивается с Титом Лоуменом. Подняв на него глаза и буркнув рассеянное «Привет», спешит пройти мимо, чтобы не слышать, как Тит, замерев на месте, еще несколько мгновений будет пытаться ответить ей:
— П-п-пы-привет…
Сиена не была знакома с Титом до Игр. Знала только, что он работает на деревообрабатывающем заводе и оставался в школе на второй, а то и на третий год из-за пропусков. Но в последнее время им периодически приходилось пересекаться на тренировках, и волей-неволей пришлось познакомиться с ним поближе. Так Сиена узнала, что Тит заикается, а на Игры попал по собственному желанию. Правда, причину он так и не назвал, но девушка уверена, что его ментор, Гикория Томсон, в курсе. Ну, а Сиене до этого дела быть не должно.
В вагоне-ресторане уже накрыт стол, во главе которого с широкой улыбкой на лице сидит Лахесис Памкин и поправляет напудренный нежно-розовый парик. Она кивает Сиене и вошедшему следом за ней Титу и приглашает сесть по обе стороны от нее. Таким образом слева от Сиены оказывается Валторна Дэр, ее ментор, справа — сама Лахудра, а напротив — Тит Лоумен и Гикория Томсон. И в этой компании девушка чувствует себя неловко, несмотря на то, что с менторами и она, и Тит уже более-менее знакомы и даже имели возможность тренироваться. «Раньше такую роскошь позволяли себе только профи», — говорила об этом Валторна, победительница третьих по счету Игр. Это была женщина строгая и требовательная, при первой же встрече заявившая Сиене: «Или ты хочешь жить, или я с тобой нянчиться не буду». Сиена побаивается своего ментора, и все же Валторна кажется ей лучше Гикории, которая, несмотря на свои двадцать шесть лет, ведет себя так сухо и черство, что у Сиены мурашки по телу пробегают от одного взгляда на нее. Вот и сейчас, теребя лацканы своего темно-серого пиджака, Гикория Томсон спрашивает:
— Ну и что, как вы собираетесь бороться?
Тит вздрагивает. Кажется, не будь он заикой, то обязательно стал бы им после этого вопроса, потому что теперь он особенно нервно отвечает, втянув голову в плечи:
— З-заниматься в Т-т-тренировочном ц…тссс… центре, — наконец выговаривает он, заметно покраснев. Сиена выдыхает с облегчением: она боялась, что парню станет плохо — с таким трудом ему далась это фраза, — а они, хоть и соперники, все-таки земляки… И зачем Гикория задала этот вопрос? Ведь они с Валторной уже узнали все о своих подопечных еще неделю назад, когда те, узнав результаты голосования, пошли просить помощи в Деревню Победителей еще перед отправкой в Капитолий. Или она надеется, что за эти дни что-то изменилось? Появилась какая-то другая мотивация? Куда уж сильнее, чем жажда жизни? Сиена саркастично усмехается своим мыслям, но ловит на себе строгий взгляд Валторны и виновато опускает глаза. Она чувствует, что за этим последует суровый вопрос:
— Ты тренировалась в метании ножей, Сиена?
А она не тренировалась, потому что метание ножей вкупе со стрельбой из лука — худшее, что вообще может быть в подготовке к Играм. Потому что у нее двоится в глазах, когда она целится в мишень, и дрожат руки.
— Это все потому, что ты лишаешь себя сна, — назидательно замечает Гикория, а Валторна добавляет:
— Если у тебя есть нож и ты можешь попасть им в цель, то это повышает твои шансы выжить как минимум вдвое. Поэтому как бы ты ни упиралась, в Капитолии будешь заниматься метанием, пока не научишься делать это… сносно.
