— Хорошо.

— А как же махать ручкой и улыбаться? — У Рома лицо вытягивается от разочарования.

— А махать ручкой и улыбаться будешь ты, — ободряет его второй ментор, Гаджет Хоппс, и задумчиво поправляет очки на переносице. Поезд неожиданно резко останавливается, и в открывшиеся двери влетает оглушительный гомон. Иштар удается разобрать среди нечленораздельных звуков, доносящихся со станции, что-то вроде «Вот они, вот они! Ну наконец-то!..»

Ром спрыгивает на платформу и подает руку Иштар. Та спускается, даже не взглянув на него, и чинно движется вперед — как и учила Феста, гордо подняв голову. Ром хмурится — он из себя кисейную барышню строить не собирается, ему нужно привлечь внимание влиятельных людей. И потому он улыбается журналистам и машет ручкой улюлюкающей толпе: от этих нелепых людей в пестрых тряпках будет зависеть его дальнейшая судьба, так что на данном этапе Голодных Игр основная задача Рома Гаррисона — лесть. Главное, не переборщить — если вообще можно переборщить с лестью в городе, который, кажется, на ней и построен.

— Добрый день, — на ходу Ром пожимает руку какому-то мужчине с кислотно-желтыми губами. — Здравствуйте, привет, привет!.. Мое почтение, мисс… Да-да, мое имя Ром Гаррисон, Дистрикт-3. Гар-ри-сон, две «Р». — Он излучает уверенность и нахальное самодовольство, стараясь поприветствовать всех репортеров, да еще дать интервью на ходу, пока Гаджет не хватает его за руку со словами:

— Идем, некогда нам беседы разводить. Простите, господа, трибутов ждут их стилисты! Аудиенцию придется отложить! — кричит он в толпу. — Позже, все позже!

Иштар вздыхает. Ром кривляется и ведет себя как паяц, безусловно, но на самом деле он далеко не в восторге от всех этих пестро одетых людей. Иштар хорошо его изучила. Она знает, что сейчас он готов делать все, что поможет ему выжить, и немного завидует: у него больше на это шансов, чем у холодной гордячки. Ей так кажется.

Быть холодной гордячкой в роскошном Капитолии очень непросто. Несмотря на то, что Иштар ненавидит столицу за Голодные Игры, ей очень уж хочется увидеть город. Посмотреть на благоухающие зеленые скверы, изучить архитектуру, рассмотреть странные наряды столичных жителей… Но идя с высоко задранной головой, много не увидишь, и Иштар лишь украдкой бросает любопытные взгляды по сторонам, выхватывая из пейзажа то замысловатой формы здание, то хрустальную статую на крыше дома. Ром, шагающий плечом к плечу с Иштар, то и дело подтрунивает над землячкой, восклицая:

— Смотри, смотри, там опера! Ой, а у той женщины парик в форме фонтана!

Иштар хочет треснуть его по голове, но Гаррисон только смеется, раззадоривая ее, и продолжает комментировать все, что видит. За те несколько минут, что они идут по площади, примыкающей к железнодорожной станции, Ром успевает вывести Иштар из себя настолько, что она вот-вот готова взорваться и накричать — на него, на менторов, на сюсюкающую Кибеллу и прочих капитолийцев… Но прежде, чем она окончательно выходит из себя, Ром со своим просторечивым говором, в котором угадывается принадлежность к одному из не самых богатых районов Третьего округа, заявляет чуть ошарашенно:

— А это Центр преображения. — И, присвистнув, сбавляет шаг.

Центр преображения Иштар видит и без его комментариев. Такое здание трудно не заметить — особенно если ты идешь, задрав голову. Центр преображения высок и выделяется среди прочих — чересчур роскошен и блистателен. Кажется, у них все, что связано с Голодными Играми, — чересчур. Особенно теперь, когда речь идет о Квартальной Бойне. Вот и Кибелла, присюсюкивая, принимается вовсю расхваливать здание, где Иштар и Рома будут готовить к параду трибутов.

— В этом году его буквально отстроили заново! — восторгается она. — Новый дизайн снаружи и изнутри, новое оборудование…

— Новые стилисты, — хмыкает Ром. Кибелла не понимает его иронии.

— А? — озадаченно переспрашивает она, расстроенная тем, что ее прервали. — А, да. Некоторые из них и правда будут работать с трибутами впервые. Пойдемте, деточки, пойдемте! — и она, пропустив своих подопечных в белую резную дверь, расписанную сусальным золотом, заходит за ними следом.

— А Феста и Гаджет? — озадаченно спрашивает Иштар.

— Ах, с ними вы теперь до вечера не увидитесь! Сейчас я передам вас стилистам, а уже потом, после Церемонии открытия, вы встретитесь с менторами в Тренировочном центре. Кстати, я говорила, что в этом году он тоже новый?

— Какая разница, старый-то мы все равно не видели, — язвительно замечает Иштар, следуя за Кибеллой по просторному белоснежному коридору, стены которого покрыты золотыми и серебряными узорами, а пол устлан золотым ковром. Жемчужина в золотом кольце Иштар кажется тусклой и серой на фоне этого великолепия.

Кибелла останавливается там, где коридор обрывается, расходясь на два буквой «Т». Верхняя перекладина «Т» с обеих сторон заканчивается дверьми, и капитолийка важно провозглашает:

— Иштар, тебе в левую дверь, Ром — в правую. Там вас ждут ваши команды подготовки — ну, а я встречу вас после парада! Чао! — и, послав обоим воздушные поцелуйчики, она удаляется, покачивая бедрами.

— Ну что, расходимся? — уточняет Ром, почесывая затылок.

— Очевидно, — отвечает Иштар, неуверенно приоткрывая свою дверь и скрываясь за нею. Вздохнув, Ром следует ее примеру и оказывается в просторном помещении — таком же белом, как и все здесь, только не так ярко изрисованном золотыми загогулинами. Стоит ему войти, как две смешливые девушки с восторгом набрасываются на него:

— Ах, какой мускулистый и сильный! Ничего себе, вот это бицепсы! А мы думали, в этом году, как всегда, будет какой-нибудь щуплый очкарик! Ты не носишь очки?

Ром, скривившись, оглядывает галдящих девушек, одетых не по-капитолийски просто: в черные узкие брюки и просторные майки из блестящей ткани. Они продолжают ощупывать его и поворачивать в стороны, словно он — манекен в магазине, и Ром, ничего не понимая, растерянно задает единственный пришедший ему на ум вопрос:

— Почему я должен носить очки?

— Ну, потому что все в Третьем дистрикте носят очки, — важно отвечает одна из девушек, та, что одета в голубую майку. Ее коллега в фиолетовой согласно кивает, и они выглядят такими убежденными в сврей правоте, что Рому жаль их разочаровывать. Он просто закатывает глаза и говорит, что очки ему не идут, и девицы вновь принимаются восторженно верещать.

— Так, стойте. Давайте разберемся. Вы вообще кто? — спрашивает Гаррисон, и капитолийки в унисон отвечают:

— Твоя команда подготовки!

А потом та, что в фиолетовом, добавляет, перекидывая за спину собранные в высокий хвост розовые волосы:

— Я Пенелопа, а она — Медея.

— И мы подготовим тебя к Церемонии открытия, — добавляет Медея.

— Да я вроде и так готов — хоть сейчас выпускать можно!

Девушки заливисто смеются:

— А ты забавный. Давай, раздевайся уже.

— Что? Раздеваться? Да вы рехнулись!

— Ничуть. Таковы правила.

— Что, совсем раздеваться? Прямо здесь? — уточняет Ром. Медея и Пенелопа кивают. — А не застесняетесь? — усмехается он, стаскивая рубашку.

— Да чего мы там не видели? — хихикают девушки, и их смешливость порядком раздражет Рома, юношу, которого вообще непросто взбесить. Раздражает его и то, что перед ними надо раздеться. Быть предметом обсуждения этих двух разукрашенных болтушек не слишком-то приятно, но, очевидно, выбора у него нет, и приходится покориться. Поначалу девицы не делают ничего сверхъестественного — лишь заставляют принять ванну с какими-то ароматными маслами, а затем размазывают по телу скользкий бальзам. Ром, сохраняя привычный расхлябанный тон, шутит о том, что хоть массаж перед ареной получит, но вся веселость мигом улетучивается, когда Пенелопа достает из шкафчика восковые полоски.

— Это еще зачем? — испуганно спрашивает он, и Медея смеется — опять.

— Все эти сильные и храбрые мужчины, готовые терпеть ножевые раны и укусы диких зверей на арене, сразу превращаются в испуганных беспомощных детей, стоит им увидеть восковые полоски.