Изменения в мрачном пейзаже приободрили Талассу: она больше не чувствует себя столь разбитой и напуганной. У нее внутри кипит сила, бурлит целое море — несмотря на то, что Линария умерла, что умер трибут после нее и целое множество — до, — несмотря на весь страх, боль и холод, что она пережила, Таласса будет идти и бороться. Почувствовав прилив сил, она слабо улыбается и снимает со стены факел: теперь он будет освещать ей путь, теперь она непременно найдет выход…

Выход сам находит ее. Низкая дверь в конце тоннеля слегка приоткрыта — несколько минут Таласса стоит возле нее, прислушиваясь, но все тихо, и она, пригнувшись, выходит наружу. И чихает от столпа пыли, попавшего в нос, но затем беспокойно оглядывается. Комната перед ней похожа на будуар: высокая и широкая кровать с резной спинкой, платяной шкаф, туалетный столик с круглым пыльным зеркалом, проеденный молью ковер и тяжелые портьеры густого синего цвета, темного, как море в грозу… На кровати — с десяток расшитых бисером думок, у туалетного столика — табурет с мягкой обивкой из синей парчи, а на самом столике — щетка для волос, несколько гребней и красивый кувшин со сколотым краем — синий с розовыми цветами. И несмотря на пыль и ветхость, комната вызывает у Талассы искренний восторг — и первым делом она подбегает к окну, раздвигая шторы. И тут же вздрагивает — разве могла она мечтать о таком? Из окна видно бескрайнюю морскую синеву, а если повернуть голову направо — величественные серые скалы. И безоблачное небо, по которому она так скучала, находясь под землей — сейчас оно кажется куда ближе, чем море далеко внизу: очевидно, будуар знатной дамы находится очень высоко в замке; может, в выступающей башенке или еще где-то…

Распахнув окно, Таласса вдыхает полной грудью свежий соленый воздух и закрывает глаза, наслаждаясь. Плеск волн где-то вдалеке — словно бальзам на ее растревоженную душу. Простояв так с несколько минут, Таласса чувствует себя намного лучше и, едва заметно улыбнувшись, отходит к зеркалу, рукой отерев запылившуюся поверхность. Как давно она не видела своего отражения!.. И лучше бы, если быть откровенной, не видеть его и дальше: осунувшееся лицо, синяки под глазами, растрепавшиеся, сбившиеся в клочья волосы, заплетенные в косу… Вздохнув, она берет со столика щетку и садится на кровать, пытаясь расчесать их. Пожалуйста, пусть остаток этого дня пройдет тихо и мирно, а она наконец поспит на мягкой перине под настоящим одеялом, пусть и отсыревшим. Ведь Капитолий уже получил сегодня свою кровавую жертву…

========== Интермедия ==========

Кальвус Фид раздосадованно швырнул телевизионный пульт в плазменный экран и зарыл лицо в ладони, рыча от бессильной злобы. Он знал, что ни к чему хорошему привязанность к трибутам не приведет, но все равно почему-то благоволил девчонке. Теперь ее безжизненное тело лежит на примятой траве, а Терра Салливан воет белугой, и он, Кальвус, успешный капитолиец, который еще пару часов назад уверен был, что в его силах спасти жизнь Айвори Ферфакс, тоже готов выть. И кем он возомнил себя — богом, чье благоволение поможет девушке победить? Да, он мог задарить ее подарками, едой, лекарствами, оружием — но отчего-то совершенно не взял в расчет тот факт, что трибут может умереть мгновенно. И Айвори умерла, эта длинноволосая танцовщица из Дистрикта-5, так запомнившаяся ему за время предаренных передач. Парад, интервью, кадры тренировок — о, теперь, за столько лет, Кальвус наконец начал понимать, для чего нужны были все эти яркие и шумные шоу. Это была затравка. Комплимент от шеф-повара, пока зритель ожидает основное блюдо. Шеф-поваром в этом случае была, разумеется, Лисса Голдман — женщина неглупая и творческая, знавшая, чем заманить публику. Она умело дергала за ниточки сострадания, чувства влюбленности, восхищения или корыстного расчета — хоть одна из этих нитей могла отыскаться в сердце любого капитолийца, и тогда он начинал делать ставки. Начинал жадно ловить каждый кадр со своим фаворитом, сопереживать ему все больше — а потом их всех — пушечное мясо — отправляли на арену, и Капитолий, как безумный, принимался платить за чужие жизни. Это была умелая манипуляция, на которую Кальвус Фид умудрялся не попадаться столько лет и вот купился теперь — сейчас он чувствовал себя опустошенным, будто его жестоко обманули, хотя он и сам был рад обмануться ради Айвори и ее более сильной напарницы. И он знал, что продолжит обманываться дальше, продолжит дарить подарки уже Терре Салливан, надеясь, что та победит, хотя куда разумнее было бы бросить эту затею. Он вдруг подумал: а по-настоящему ли гибнут трибуты? Прежде Кальвусу не было до этого дела: схема Голодных Игр была отработана до мельчайших деталей, все шло по четкому плану: зрители — смотрят, трибуты — умирают, победитель — возвращается в столицу с триумфом. Шоу было красочным, шоу было интересным, и люди глотали его разрозненные фрагменты, даже не пережевывая, как изголодавшиеся шакалы и грифы-падальщики. Мысль об этом была неприятна Кальвусу, до отвращения неприятна — ведь и он превратился в такого же падальщика. Хотя он и хотел помочь своим любимицам совершенно искренне, но он тоже купился, тоже принял Игры за чистую монету — странно, гадко было осознавать это, особенно потому, что прежде вся эта аренная суматоха нисколько его не интересовала.

У его ног тихонько скулил Альф, стуча лапой по бежевому ковру — наверное, чувствовал горечь хозяина или смерть Айвори. Ее тело уже забрали с арены механические щупальца планолета, и Терра, до сих пор не отошедшая от потрясения — едва ли она вообще сможет оправиться, — теперь понуро брела по лесу. Кальвусу было жаль ее, но чем он может помочь этой отчаявшейся девушке, которая только что прокляла весь Капитолий? Ей, вытерпевшей уже немало на арене, он отчаянно желал победы сейчас, после гибели ее напарницы, и пообещал себе сделать все, чтобы помочь Терре дойти до конца. Но он уже однажды хотел этого, а в итоге отказалось, что от спонсоров зависит не так много, как обещают телевизионщики. И все же… Все же он попробует. Начнет с доспехов, например: если спину и грудь Терры будут защищать прочные металлические пластины, она может чувствовать себя относительно безопасно — и почему он не подумал об этом раньше, ведь тогда и Айвори могла пережить этот день… Но теперь уже слишком поздно, и потому Кальвус Фид набирал номер оплаты доспеха для своей оставшейся в живых фаворитки. На душе было как-то паршиво.

***

Джемма Сервéй, потягивая из трубочки сладкий алкогольный коктейль, лениво наблюдала за тем, как Тимис Кардью зашивает рану на плече Иштар. Хороший мальчик, неглупый, многообещающий… Но Джемму интересовал не он, а его целеустремленная напарница. Иштар напоминала Джемме ее саму сорок пять лет назад: в свои восемнадцать она была точно такой же. Стремилась к успеху и не боялась рвать глотки конкурентам, шла к своей цели, принимая максимум усилий. Отлично образованная, теперь она ворочала огромным бизнесом, совершая сделки с землей по всему Капитолию и протягивая свои длинные руки в каждый из двенадцати дистриктов: ведомство работало, как часы.

Как часы работала и команда распорядителей Голодных Игр: подарок Джеммы, медикаменты для Иштар Пибоди, они доставили на арену в два счета, и пока девушка стонала от боли, Джемма приглядывалась к ней, находя все больше сходства с собой. Волевой взгляд, упорство, гибкий ум — она видела эту девочку насквозь, она желала ей победы, безусловно. Триумф Иштар был бы правильным — пожалуй, она одна из немногих в этом сезоне, кто действительно достоин его. Джемма выделила бы еще девочку из Четвертого — но та слишком легко поддавалась психологическому давлению, это бросалось в глаза, — и молодого человека из Дистрикта-1, но молодые люди из Дистрикта-1 слишком часто одерживали победу, а этот казался Джемме разболтанным: не хватало ему внутреннего стержня, он был слишком себе на уме. Это неправильно, и потому Иштар вызывала у влиятельной капитолийской дамы больше симпатии. Помочь ей в критической ситуации стало для нее делом чести.