Вынуть стрелу из спины подруги Терра не может — лучше не пытаться, иначе сделает только хуже, — но перевернуть бездыханное тело лицом к небу — что-то вроде дела чести, долга. Расплести длинные, до бедра, волосы, пустить их по плечам, сорвать цветок шиповника с куста неподалеку и положить на грудь Айви; достать из кармана ее брюк крохотную игрушку — мягкого единорога, — печально улыбнуться и положить его обратно, чтобы не потерялся; в последний раз взглянуть на бледное курносое лицо, с замиранием сердца осознать, что на бескровных губах играет улыбка последней надежды, и поцеловать Айвори на прощание.

До боли сжимая кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони и оставляют вмятины на пересохшей коже, Терра уходит прочь с места смерти подруги. Капитолий получил свою жертву на сегодня. Игра продолжается, и как бы сильно Терра ни хотела прекратить в ней участие, выбора у нее нет: умирать — страшно, а дома ее ждут мама, братья и любимый человек. Они не простят ей, если она потеряет голову от ненависти или опустит руки. Они — не простят, а мать может и не пережить. Нужно бороться дальше — ради них, ради себя, ради погибшей Айви.

***

Иштар, стиснув зубы, с шумом втягивает воздух, пока Тимис пытается вынуть стрелу из ее плеча. Ей повезло, что та прошла насквозь — если она не задела внутри важных кровеносных сосудов, если не повредила мышцы, то с такой раной можно прожить до финала Бойни, а если найти лекарства, за пару дней она и вовсе затянется.

Когда закончился этот безумный ад с наездниками, Тимис еще несколько минут сидел, уставившись прямо перед собой, и с трудом пытался перевести дух. А потом по телу начала разливаться запоздалая боль: синяки, ссадины и раны, полученные ударами мечей, давали о себе знать. Но Тимис чувствовал: его ранения не так серьезны, как стрела в плече Иштар; напарнице нужно было помочь. А потом раздался пушечный выстрел, и перепуганный Тимис Кардью в панике подбежал к той, с которой сражался бок о бок. Но Иштар дышала — слабо, хрипло, но уверенно. Погиб кто-то еще, но сейчас это было не важно, и Тимис, взяв ее на руки, отнес под широкое дерево. Нашел в рюкзаке какие-то медикаменты, разрезал одежду на плече, чтобы та не мешала, и бегло осмотрел рану. Стрела прошла вблизи плечевого сустава, через бицепс, и крови пока немного, но когда он вынет стрелу… Тим быстро оглядел ее: оказалось, наконечник откручивается, и ему не придется ломать древко. Тем лучше: можно быть уверенным, что никакая щепа не останется внутри, и риск заражения значительно снижается.

Иштар пришла в себя, пока он примерялся, как бы ухватиться за древко так, чтобы вытащить его максимально быстро и безболезненно. Может, оно и к лучшему, что она очнулась — Тимис долго думал, поднести ли к ее лицу проспиртованную марлю или не стоит… Но все решилось само собой, хотя Иштар была заметно напугана, открыв глаза. Сейчас она собралась, на лице появилось выражение холодной решимости — как только Тимис дернет стрелу, она готова будет прижать к ране пропитанный дезинфицирующими средствами бинт. А пока — хмурится и пытается не кричать: предчувствие боли, кажется, для нее хуже самой боли. А у Тимиса трясутся руки — сильнее, чем всегда: они просто ходят ходуном, и он не может заставить себя быть бесстрашным. Глубоко вдыхает, считает до трех, закусывает губу и на выдохе резко тянет на себя стрелу со снятым наконечником. С губ Иштар срывается нецензурное слово, и лицо искажается от боли, но она делает шумный и жадный вдох и, закрыв глаза, опускает на обнаженное плечо марлю. Ее ослабевшее тело наклоняется вперед, но Тимис крепко держит ее под ребра; второй бинт с дезинфекцией он прижимает к ее руке сзади — там, где вошла стрела, — и, уложив девушку на землю, быстро смывает хлещущую кровь, обрабатывая рану и накладывая жгут, чтобы остановить кровотечение. Находит в аптечке обезболивающее, понимая, что без него никак, и протягивает Иштар — кажется, все самое страшное позади, и теперь ему бы заняться своими ранами: щеку бороздит глубокая царапина, множество подобных — на пальцах и запястьях, а на животе — серьезный порез, и футболка уже давно закостенела от крови. Тимису с трудом удается отлепить ее от поврежденной кожи и промыть рану водой из бутылки, чтобы затем наложить повязку, морщась от боли.

Иштар тихо постанывает рядом, и он то и дело оборачивается на нее, но кровотечение, кажется, приостановлено: Тимис уже трижды за это короткое время проверял повязку, и та больше не пропитывалась багровым, но жгут наверняка перетянул плечевую артерию, и это нехорошо.

— Ты как? — тихо спрашивает Тимис, и Иштар побелевшими губами отвечает, что могло быть хуже. — Надо что-то делать с твоей раной, — продолжает он. — Ее бы зашить… — И Пибоди морщится так, словно надеялась, что он не произнесет этих слов. Он и сам рад бы не говорить этого, но в Тренировочном центре их даже учили делать это… Другое дело, что в Тренировочном центре были специальные иголки и прочная капроновая нить, а у него под рукой только ниточки, которые можно вытянуть из одежды, или жесткие, как леска, волосы Иштар, а в качестве иглы могла бы подойти рыбья кость — но рыбу сперва надо поймать… Думать обо всем этом, конечно же, стоило до того, как он вынул стрелу, но теперь Тимису не остается ничего другого, кроме как делиться с Иштар своими мыслями. Та тяжело вздыхает, понимая, что иначе никак, и он уже собирается пойти к реке, когда напарница хватает его за руку и указывает куда-то в сторону. Тимис послушно следит за ее взглядом и ошарашенно шепчет: — Спонсоры…

Это слово для него — как имя божества, сошедшего на землю. Он видел, как к участникам предыдущих Игр прилетали серебристые парашютики с всевозможной помощью, но чтобы смотреть на это воочию… Безусловно, это подарок для Иштар: цифра три на контейнере сама за себя говорит, да и что он, в общем-то, удивляется? Нет ничего странного в том, что Иштар покорила состоятельных капитолийцев.

В контейнере — крохотная баночка с мазью, пинцет, игла и та самая капроновая нить, и увидев все это, Иштар как-то обреченно кивает, сглотнув. Тимис усмехается — как-то излишне громко, истерично: накладывать шов на живой коже — совсем не то, что зашивать силиконовый манекен, и сердце гулко бьется в груди от нервов. И хочется бросить это все, уйти — в конце концов, он ведь не меньше других стремится выбраться из этого пекла… Но он, как дурак, привязался к Иштар и защищает ее — тоже как дурак. И рану он зашьет — сейчас, только уймет хоть немного дрожь в пальцах…

***

Таласса долго петляла по подземному лабиринту, не зная, день сейчас или ночь и что происходит наверху. Здесь, под землей, было тихо и спокойно — только однажды стреляла пушка, унося с собой жизнь одного из них и возрождая в Талассе ненависть к Капитолию. Только сейчас девушка начала вспоминать, зачем она здесь, только сейчас вспомнила, за что ее выдвинул на арену родной дистрикт. Боевой дух, дух революции, дух восстания, что кипел в ее крови — Таласса должна показать столице, что такое жители дистриктов, кто они такие. Она должна быть сильной, она должна сделать так, чтобы жеманные капитолийцы хоть немного усомнились в том, что они творят. Победит она или погибнет, она должна показать им — но арена ломает ее, до хруста перекручивает хребет, вынимает кости и не дает дышать. Таласса и подумать не могла, что так произойдет — но теперь, может быть, теперь все будет по-другому?

Коридор, по которому она бредет, размышляя, давно уже перестал ветвиться, и со временем Таласса начала подмечать происходящие с ним изменения. Сперва в густой темноте, едва освещаемой тонким и уже начавшим мерцать на последнем издыхании лучом карманного фонарика, стали появляться факелы на стенах; затем сами стены, сначала являвшие собой шлифованную грубую породу, стали расширяться, и на них появилась роспись — пухлые купидоны, обнаженные девушки, танцующие нимфы… Последним изменился пол: скользкий и сырой гранит сменился на светлый кирпич, выложенный аккуратным рисунком, а вскоре Таласса почувствовала, что идет вверх по склону — значит, скоро она выйдет куда-то. Куда?..