— Да нет же, не так! Ты говоришь неискренне! Надменно! А теперь слишком тихо! Хамовато! Никому не понравится!
— Да идите вы к черту! — не выдерживает в конце концов Кипрей и, вскочив с дивана, покидает комнату, не забыв при этом хлопнуть дверью.
В коридоре он вымученно опускается прямо на пол, уткнувшись лицом в ладони, и глухо скулит от ненависти. Эта вздорная бабенка в малиновом парике порядком истрепала ему нервы, и без того натянутые до предела, да еще за завтраком проклятый Блэйз, ментор, весьма грубо назвал Кипрея с Линарией пушечным мясом и заявил, что не желает с ними работать… Кем он себя возомнил, этот чертов победитель? Профи из Дистрикта-11, чтоб его. Вымуштрованный до мозга костей безжалостный солдафон, сынуля миротворца… Да если бы Кипрей был сыном миротворца, то… то…
Он задыхается от негодования. С тех пор, как победил Блэйз, уже много воды утекло, но по Одиннадцатому до сих пор ходили толки и пересуды — мол, он больше всех трибутов убил за всю историю Игр. Да с таким ментором… С таким ментором Дистрикту-11 еще долго не видать победы. Если только сопровождающая научит, как себя вести… Она куда ответственнее Блэйза, и все же… Ее придирки бесят Кипрея. А он ведь просто хочет жить. Жить, неужели неясно?! И он не может вести себя как робот. Почему Линария сидит там сейчас и, склонив головку, щебечет какую-то ерунду, а Кварта, та самая кураторша, расхваливает ее на все лады? И почему ему, Кипрею, достаются лишь обидные замечания?
«Потому что ты ленивый трус», — услужливо подсказывает внутренний голос. Жаль признавать это, но он прав. Каждый день Кипрей чего-то недоделывает, недорабатывает, не трудится в полную силу и всегда находит себе оправдания. Сейчас это больное колено. Оно уже почти не болит, но Кипрей продолжает ощущать себя увечным и обиженным… И хочет вернуться домой, к бабушке. Чтобы пожалели, потому что здесь до него никому нет дела.
«Так какого же черта ты сидишь здесь, Кипрей Муссо?» — назойливо звенит в голове треклятый внутренний голос, и Кипрей уже не может отмахиваться от него. Пока там, за дверью, Линария учится завоевывать спонсоров, а он развел тут нюни, как девчонка, и… надо бы собраться, встать и с уверенным видом зайти обратно в зал. Но стоит только представить, как ехидно на него взглянет Лина, назвав его про себя истеричкой, и… Нет уж. Он и так весь день терпел унижения.
Кипрей поднимается с пола и прислоняет ухо к двери, подслушивая. С минуту из комнаты доносится речь Линарии, а затем голос сопровождающей — та говорит, что девушка неплохо справляется, но частенько запинается, формулируя мысль.
— Мы поработаем над этим после обеда, а пока можешь немного передохнуть, — щебечет Кварта, и Кипрей едва успевает отпрянуть, когда открывается дверь. Из-за нее выходит Линария, как всегда, чуть косолапя — такая странная у нее походка, Кипрей никогда прежде не встречал людей, которые ходят подобным образом! Девушка то ли припадает на одну ногу, то ли на обе сразу… Вообще невозможно понять, как она это делает. Кварта выходит из комнаты за нею следом, напоминая: «Следи за походкой, милая!» И шаги Линарии становятся медленнее и осторожнее, но зато она перестает косолапить.
Кипрей вздыхает и прислоняется спиной к стене.
— А ты что тут делаешь? — всплеснув руками, спрашивает Кварта, завидев его.
— Стою, неужели не видно, — саркастично отвечает он. — Думаю о том, как бы не сдохнуть на арене без спонсоров.
— Вы не огрызайтесь, молодой человек! — повышает тон сопровождающая.
— А что мне еще делать, если собственный ментор велел расслабиться и ожидать смерти, а куратор лишь придирается и ничем не помогает?!
— Я не придираюсь, — спокойно замечает Кварта, усаживаясь в кресло. — Просто ты даже не пытаешься прислушиваться к советам. Хамишь, огрызаешься и делаешь так, как нравится тебе, а не как придется по душе Капитолию.
— Но я не хочу притворяться.
— Правда в том, дорогуша, что если ты не будешь притворяться, ты обречен. Никто не захочет ставить на ленивого хамоватого парнишку с раздутой самооценкой.
— Но она у всех здесь раздута!
— О ком ты сейчас говоришь?
— Парень из Второго, девица из Третьего…
— Второй заносчив, безусловно, но он ведет себя соответствующе своим умениям. А Третья просто знает себе цену. Еще кто-то?
— Ну… Первые… — уже не так уверенно говорит Кипрей.
— Первые, говоришь? Что ж, девушка ставит себя выше большинства трибутов, но она имеет на это неоспоримое право: хороша собой, обаятельна, сильна, показала отличный результат на показе… Про юношу и говорить нечего — у него высший балл. И тем не менее он не ведет себя как сноб: сколько я за ним ни наблюдала, он ведет себя приветливо, не создает конфликтов, усердно работает и если позволяет себе отлынивать — значит, твердо уверен в том, что это не выйдет ему боком. Еще кто-то?
Кипрей опускает взгляд. Он хочет сказать о Роме из Третьего, но предпочитает промолчать: Кварта наверняка отыщет контраргументы и в этом случае. Остается только скрипеть зубами. И дальше слушать эту неприятную женщину в парике.
— В общем, дорогой мой, — заключает Кварта, — быть самим собой во время интервью — не твой вариант. Но если хочешь, я все же попробую выудить что-то хорошее. Давай так. Как по-твоему, что людям нравится в тебе?
— Ну в общем-то…
— Не знаешь? Давай возьмем в качестве примера твоих друзей.
— У меня нет друзей.
— Как? — ахает сопровождающая. — Совсем?
— Ну, есть пара приятелей из цирка, но мы не то чтобы близко дружим… Так, общаемся иногда…
— А любимая девушка?
Кипрей морщится:
— Ее тоже нет.
— С кем же ты общаешься? Родители, братья, сестры?.. — Такое чувство, что Кварта пытается один за другим вскрыть его нарывы.
— Никого нет. Я живу с бабушкой… — При мысли о ней у Кипрея внутри что-то переворачивается. Бабушка переживает — он для нее самый лучший, самый любимый, самый-самый… Единственный внук. А он руки тут опускает.
Наблюдательная Кварта мигом обращает внимание на то, как меняется лицо ее подопечного.
— Кажется, я нашла мозоль! — восклицает она, от восторга хлопая в ладоши. — Сейчас ты показался мне приятным! Значит, так. На интервью как можно меньше говоришь о себе и Капитолии — от этого твое лицо становится еще противнее, чем в обычное время. Симпатии это не вызывает, уж поверь мне. Только неприязнь. А вот если ты вспомнишь про бабушку… В столице должны понять, что ты заботливый любящий внук!..
Кипрей хмуро смотрит на сопровождающую, ожидая, что еще она скажет.
Не менее хмуро на сопровождающую смотрит Антрацита — уже вечером, когда остается каких-то полчаса до ужина, она устало плюхается в кресло и стягивает туфли на каблуке таком высоком, что стоя в них рядом с Виком, низенькая девушка кажется почти одного с ним роста. Антрацита блаженно вытягивает ноги, шевеля занемевшими пальцами, и с ее уст срываются слова облегчения, перемешанные с отборной бранью. Капитолийка в очередной раз морщит носик — хотя носиком это назвать непросто: Антрацита уже не раз задавалась вопросом, откуда у их сопровождающей такой шнобель. Хотелось прилепить на него блестку и посмотреть, как взбеленится эта деловая дамочка, но что-то удерживало Антрациту от этого шага. А вот от крепких словечек — нет, и за полдня, проведенных с ней, сопровождающая покраснела не меньше сотни раз и вылила на подопечную столько гневных речей… Вот и сейчас она начинает:
— Это возмутительно! Отвратительно! Да чтобы юная леди ругалась, как… как… Я даже слов не могу подобрать!
— Как шахтер? — услужливо подсказывает Антрацита.
— Именно! Стой! Ты опять начинаешь?!
Антрацита лишь пожимает плечами.
— Я устала, — говорит она, растирая уставшие ступни ладонями. — Можно мне уже снять платье и пойти ужинать?
— Это невозможно! — возмущается капитолийка, всплеснув руками.
— Что невозможно? Платье снять? Да, кажется, тут что-то заело… — подергав застежку-молнию, Антрацита решает оставить попытки раздеться. Как ни странно, платье ей действительно жаль: оно невероятно красивое. Длинное, сшитое из какой-то очень легкой и приятной к телу золотисто-голубой ткани, со шлейфом, с красивым декольте, да еще есть пелеринка, которую можно набросить на плечи… Это платье «тренировочное», чтобы Антрацита могла научиться носить подобные вещи и не упала в грязь лицом завтра на интервью, когда стилист оденет ее подобающим образом…
