И ведь было за что! Разве не Энобария одним легким и отточенным ударом ножа отняла жизнь у Летисии Шенк, младшей сестры ее дорогой Пейлор? Девочке исполнилось двенадцать всего за пару недель до Жатвы, ее имя было вписано всего один раз… И ее прихлопнули в первый же день игр, как бьют комара. Походя и без лишних эмоций. Летисию, маленькую и робкую девочку, впрочем, далекую и от их подпольщицких забав, и от общения с таинственным Наставником, любила вся их компания, и не будь им уже тогда по девятнадцать — двадцать, в Дистрикте Восемь, возможно, появился бы первый в его истории доброволец. Так, по крайней мере, мечталось Твилл после того, как уже здесь, в новом для себя мире, перед её глазами вновь и вновь прокручивали повтор той самой жатвы в Двенадцатом. Конечно, вовсе не легендарная коса старшей Эвердин, достойная любой из девушек-фрельсе, так приглянулась хауптштадским зрителям. Они увидели в ней родственную душу, душу Искателя выбравшего себе опасную Авантюру, и просто влюбились в этот эпизод, перевернувший их представления о жителях Панема, как о вечно забитых жертвах кучки бандитов, взявших их в заложники…
»… А ведь и мы сопротивлялись…» — мысленно возражала своим новым соотечественникам Твилл. Рассказ Энобарии заставил её пережить тот год, когда случились столь ненавистные для профи Игры, закончившиеся неожиданным триумфом Цецелии. Вспоминали, как все они полураздетые и босые, похожие на толпу преступников перед казнью, встречали свою Победительницу на площади перед Дворцом Правосудия в Уивер-Сити, демонстративно, благо дело было теплым летним вечером, нарушив дресс-код. Власти скрипели зубами, но возразить было нечего — разве можно запретить фанатам проявлять свою любовь к девушке, ставшей в тот год кумиром Капитолия и получившей корону из рук самого Президента, тем что они явились поприветствовать героическую землячку в такой же одежде, в которой ее выгнали на заметенную снегом арену…
Сочувствия ко Второй, тем временем, у бывшей учительницы не вызывало ничто. Напротив, она едва сумела скрыть свою мстительную радость, услышав, как та получила свои раны, втайне посетовав на дрогнувшую руку Джоанны Мэйсон и совсем уж неуместный гуманизм Труде. Твилл от всей души желала профи помучаться как можно дольше и до конца дней оставаться хромой, тогда как Торвальдссон, по всей видимости, был настроен к Энобарии более чем благодушно. Он то и дело прятал в бороду свою усмешку, в очередной раз заметив злобную гримасу на лице новоявленной дочери штатгальтера.
Из мстительного забытья ее вывел высокий, слегка надтреснутый голос Эйнара Гуннарссона. Проектировщик оранжерей не владел языком Панема и говорил на своем наречии, которое когда-то с непривычки казалось бывшей учительнице сплошным потоком ругательств. «Жаба, наверное, думает, что он требует посадить ее на кол, и скоро напрудит от страха хорошую лужу», — злорадствовала она про себя, между тем как валльхаллец всего-навсего благодарил рассказчицу за то, как она обрисовала его дочь Труде. Улоф почтительно дал ему закончить и пересказал Энобарии суть его речи.
— Может быть, у Вас есть к нам какая-нибудь просьба, госпожа Гардинер? — произнес он в завершении с легким поклоном.
— Конечно, советник! — резко ответила профи. — Я хотела бы знать, что происходит у меня дома… Во Втором! — последние слова прозвучали уже каким-то совсем другим споткнувшимся о невидимое препятствие тоном.
Для Твилл, приготовившейся к тому, что Энобария захочет выторговать что-нибудь для себя, ее просьба оказалась неожиданным откровением. Тем большим, что Улоф, по всей видимости, решил окончательно добить уроженку Восьмого:
— Понимаю Вас! Вы хотите знать, как там Оливия? Прекрасно помню Вашу Жатву, Ноби!
В этот самый момент смутное воспоминание о той самой Жатве, во время которой трибутом от Восьмого была избрана Летисия Шенк, стало вновь обретать очертания в голове у Твилл. Оливия из Второго была ровесницей сестры Пэйлор, худенькой и запуганной девочкой с большими голубыми глазами на мокром месте. Но возглас восемнадцатилетней Энобарии: «Есть доброволец!» — навсегда переключил на нее око телекамеры. «Почему мы никогда не задумывались о том, что профи спасают детей своих соседей по Дистрикту?» — недоумевала бывшая учительница. — «И почему это настолько очевидно этим…?» Она недовольно посмотрела на Торвальдссона: «Ну, конечно, для них наше дело — сторона. А со стороны, конечно, виднее… Неужели ты думаешь, Твилл, что они должны были вмешиваться? Зачем бы им это сдалось?» — говорила она сама с собой.
— Первую Жатву… — Вторая не задумываясь поправила оберландрата, заставив того понимающе кивнуть в ответ, — Оливия стала прекрасным технологом на алюминиевом заводе, мы стали почти-что сестрами, и с тех пор я навещала ее каждый год в шесть вечера после Жатвы, кроме… — и тут её голос как будто увяз в зыбучем песке, и она так и не заставила себя произнести, по какой причине не смогла повидаться с подругой.
Признание мало вязалось с хорошо запомнившимся Твилл образом энергичной профи, радостно и без всяких задних мыслей вопящей приветствия в сторону беснующейся от воодушевления толпы поклонников. Картинку с церемонии выбора трибутов во Втором настолько усердно тиражировали камеры КапитолТВ и копировали валльхалльские обозреватели, что она, казалось приросла к Энобарии совершенно намертво.
— Надеюсь, Ноби, с ней все хорошо… Пока хорошо. Партия Тринадцатого пыталась бомбить Орешек, но потеряла треть своих планолетов в воздушных боях. Их план провалился. — Улоф старался говорить максимально бесстрастно, всей своей интонацией давая понять, что его дело тут, действительно, сторона. — Ты довольна?
— Я была бы довольна, узнав, что дорогие мне люди живы… и более-менее здоровы… — парировала женщина, исподлобья посмотрев на Торвальдссона. — Вы, советник, очевидно, просто не в курсе…
— Герда! — оберландрат повернулся к дочери, как будто не заметил выпада профи, и взглядом показал на Коринну. Олгерд, моментально понявшая, что сейчас начнется нечто, что юной Сноу не следует видеть, взяла ее за рукав, привлекая внимание к стоящим у входа в оранжерею копьям. Глаза у девочки, изрядно утомившейся необходимостью высиживать в тишине на странном собрании, заблестели, и она сама подскочила с места, едва ли не потащив Одгерд за собой вон из помещения.
«Сделайте из меня профи», — мелькнули в мозгу Торвальдссона слова Коринны, и он едва заметно улыбнулся самому себе. Одгерд, по здешним меркам, слишком мягкая и миролюбивая была для изнеженной капитолийки, на его взгляд, лучшим наставником в боевых искусствах. «Если бы только ты родилась на Эсквилине (*), в твоих нарядах ходил бы весь Капитолий…» — не раз и не два, посещала заросшую рыжей шевелюрой голову Улофа тоскливо-шальная мысль, — «А что тебя ждет здесь? Смерть или оранжерея? Не хуже ли она смерти для «принцессы Герды»… А для него?» Умом оберландрат хорошо понимал, что у «принцессы» были все шансы родиться не на Эсквилине, а в Шлаке, но вот душой… Здесь, у нас хорошо приходить никем и из ниоткуда. Как Бонни и Твилл… Ну или, на худой конец, быть, как Труде или он сам — девчонкой или парнем из гау. А если уж тебе не повезло родиться у кого-то из первых лиц, тогда шанс выполнить Авантюру останется лишь в одном случае — смертельный вызов и неожиданная победа. В любом противном случае — провал и изгнание из фрельсе почти гарантированы. Зубоскалить в открытую никто, конечно, не будет. Не принято. Но этого и не потребуется. Все покажет голосование… Холодное и беспощадное к детям «герцогов республики». Не потому ли среди нас в совете полно бездетных? Харальдссон, понятное дело, знатно выкрутился, усыновив беглянку Твилл уже после того, как ту всем миром признали за фрельсе. А что делать нам и Герде? Кройку и шитьё никто не оценит. Боец из неё никакой. Просто лёгкая добыча…»
Все эти несладкие мысли Улоф гонял по тёмным закоулкам черепной коробки не раз и не два, сетуя на то, что у панемской вице-премьерши Агарии никогда не было подобных трудностей с её милой Теренцией (Вот же умеют люди устраиваться у них там в Капитолии!). До того самого дня, когда не услышал от беглянки Твилл те самые заветные слова Коринны. «А ведь если именно Одгерд научит капитолийку драться…!» Пожалуй, в таком случае ни одна свинья не осмелится оспорить итогов Авантюры Одгерд Улофсдоттер. Будь она хоть принцесса, хоть золушка. А если всё выгорит так, как надо, мечтал Торвальдссон, то после всего они сами переберутся на Эсквилин. Сказал же кто-то: «Кто раз увидел Капитолий, тот не забудет никогда…» А он, в отличие от многих, Капитолий видел…
