========== Вместо пролога. В иллюминаторе Капитолий ==========
После беды великой на земле
Стоять остался не один Панем,
Но и затерянный в горах Валльхалл…
На этот раз сойдутся ли в сраженье?
Ведь говорит истории закон:
«На всякий Рим найдутся свои готы», —
И этой участи избегнет ли Панем?
«Никто не проживет без Авантюры,
Никто не сможет не принесть Обет».
Вот Правило главнейшее валльхалльцев.
«Обет себе по силам выбирай,
По знаньям и уменьям — Авантюру».
Заветом этим пренебречь нельзя…
Гамилькар Старк «Падение Кориолана»
— Господа пассажиры, обратите внимание, под нами Капитолий! Можете полюбоваться на Бриллиантовый Ромб и проспект Славы в иллюминаторы правого борта!
Голос Вальмунда Расмуссена, капитана воздушного судна, впрочем, поначалу не смог прервать оживленной беседы группы путешественников, собравшихся в музыкальном салоне, расположенном в центральной части гондолы, как будто новость еще не проникла в их головы, занятые обсуждением сложной задачи, поставленной перед ними штатгальтером и альтингом. Первым отреагировал Ялмар Биргирссон, начальник охраны:
— Надеюсь, капитан корабля включил защитное поле и приказал канонирам взять на изготовку.
— Что ты несешь, Ялмар, — едва ли не грубо оборвал его человек, занимавший у стола такое место, что мало бы кто усомнился в его высокой роли среди собравшихся, — наша миссия согласована, мы, как-никак, летим сюда с миром, а ты предлагаешь начать с того, чтобы грозить нашим потенциальным партнерам орудиями…
— Я отвечаю за «Летучий Голландец» — личный цеппелин штатгальтера, господин советник Свантессон, и я бы не хотел, — Биргирссон начал было отвечать почти тем же весьма бесцеремонным тоном, но тут в беседу решительно вмешался женский голос:
— Я не вижу для себя ничего нового, друзья! Те же блестящие муравейники, как на тех картинах, которые есть в моем распоряжении дома…
— Я всегда в тебе уверен, Труде, — советник повернул голову вправо, где возле иллюминатора стояла его референт, внимательно рассматривавшая столицу чужой страны. Выражение лица ее было напряженно сосредоточенным и несколько надменным. Начальству надо показать свою компетентность, чтобы потрафить его чувству превосходства над как их там — «потенциальными партнерами», укрепляющегося от осознания того, что у него есть такая способная и грамотная сотрудница.
— Ты готова переводить? — продолжил Свантессон, подняв на нее пронзительный взгляд, который, как казалось, мог заставить выполнить команду циркового льва.
— Я готовилась, советник, — когда референт отвела взор от иллюминатора и посмотрела на шефа, голос ее, напротив, наполнился мягкими интонациями, Труде словно признавалась в некоторой неуверенности, провоцирующей начальника на жалость, — последние три недели работаю над акцентом и смотрю шоу их мерзкого Фликермана по восемь часов в день…
— Вы к нему, однако, неравнодушны, — здесь в беседу вклинился младший секретарь советника Бьорн Акессон, — имейте в виду, возможно, Вы встретитесь с ним уже сегодня… Смею надеяться, что наша миссия не сорвется из-за Вашей несдержанности…
— Я с удовольствием попортила бы плевком краску на его поганой роже, господин Акессон, — оборвала его девушка, — но можете надеяться, что я не забуду, что такое дипломатия…
— Если Вас так раздражают его прически, я готов согласиться, ведь мы… — Бьорн, видимо, хотел сделать комплимент роскошным цвета спелой пшеницы волосам референтки, достойным как минимум Кудруны, а то и самой Изольды. Если бы представился случай, он произнес бы исполненную патриотических чувств тираду о превосходстве вальхалльских ценностей, среди которых естественность занимала одно из центральных мест, но Труде не была намерена допустить этому случаю возможность представиться:
— Я не вижу его причесок, Бьорн, зато я слышу то, что он говорит. Вчера я вновь смотрела их игры… Последние на сегодняшний день. И вот он берет интервью у смертников, а завтра глумится над их смертью… «А знает ли Финч, что в этих ягодах страшный яд…?» Этот вкрадчивый голос из-за кадра, я его ненави…
— Перестань, Труде! — советник прикрикнул на девушку не столько от негодования, сколько из страха перед провалом миссии, — цеппелин снижается, нам скоро предстоит работа…
— Отработаю, господин Свантессон, — в речь ее вернулись уверенность и спокойствие, и потому вопрос, который она поставила, прозвучал особенно весомо, — но знать бы, ради чего мы работаем? Ради того, чтобы все это продолжалось, чтобы все оставалось на своих местах? Смею себя тешить надеждой, что я не просто переводчица, и не просто эксперт по делам Капитолия, но, пусть даже это было бы и так, лучше понимать эту задачу мне было бы полезно.
— Тогда послушайте меня, — ответил тот выдержав тяжелую паузу, — послушайте меня все… мы прибыли сюда не для того, чтобы что-то менять и переделывать, не для того, чтобы вмешиваться в их дела. Мы, надеюсь вы все это понимаете, заинтересованы в сохранении Панема таким, каков он есть. Мы, — повторил он, — заинтересованы. Эти Игры нужны не только для сохранения власти Сноу. Скажу даже, что объективно они, напротив, ускоряют его падение. Но они все равно нужны…
— Вижу причальную мачту на площади Парадов! Экипажу приготовиться к швартовке! Делегации занять места в спусковой гондоле! — так голос капитана провозгласил об окончании путешествия, заставив замолкнуть все разговоры: сколь бы ни были они досужими или критически важными. — Господа! Желаю успеха, и, как там говорится у них — «Пусть удача всегда будет на вашей стороне!»
— Спасибо тебе, Вальмунд, на добром слове, — ответил советник, — и, как говорят у нас — «Мы еще удивим мир, и он навеки ляжет у наших ног!»
========== Вместо введения. “Зовите меня Фиделией” ==========
Куда исчезли Бонни и Твилл
С момента встречи, произошедшей неожиданно, словно в сказке, миновало несколько дней, в течение которых Твилл так и не удалось заставить свою бывшую ученицу сдвинуться с места. Казалось, все силы небесные и земные объединились против продолжения их похода. Поврежденная нога Бонни не переставала болеть, а погода окончательно испортилась. Ветер, снегопад, ледяной дождь сменяли друг друга, словно отговаривая беглянок возобновить их предприятие. Да и сама учительница, если уж говорить до конца честно, не очень-то настаивала. Полученных от Сойки продуктов было так много, что тащить их на одной себе Твилл не сказать чтобы очень и желала: а Бонни ей была сейчас никак не помощницей. И хотя обе понимали, что остаться надолго в такой близости от забора чужого дистрикта было смертельно опасно, решительный момент расставания с их временным убежищем всё не мог наступить. Временами младшую из беженок охватывало чувство вины, она начинала требовать от старшей бросить её и спасать свою жизнь, и они ссорились, громко крича друг на друга, забыв всякую осторожность. Потом мирились, засыпали в объятиях друг друга и снова ссорились, и снова заключали мир…
Где-то на седьмой день ветер окончательно стих. Хорошая новость для беглянок. Но была и плохая. Свежий снег покрыл землю толстым слоем. Идти будет трудно, и немного успокоившаяся боль в ноге Бонни вскоре возьмёт свое. И их следы будут замечательно видны любому, кто захочет их преследовать. Но идти всё-таки надо (питательные подарки от Кэтнисс подходили к концу), ещё бы знать, куда идти… Тринадцатый, по словам знакомых Твилл подпольщиков из её родного дистрикта, находился где-то на северо-востоке от Двенадцатого, но как искать этот «северо-восток»? Ориентироваться в лесу бывшая учительница литературы не умела, разве что в солнечный день могла бы с грехом пополам определить стороны света, если бы не растерялась под пристальным взглядом ученицы, в котором воедино смешивались ужас перед неизведанным и та самая безотчётная надежда, которую испытывает трибут, поедающий глазами своего ментора перед выходом на арену. Этот взгляд Бонни: затравленный, доверчивый, полный обожания и скорби заставлял Твилл трепетать и лишал последних капель самообладания.
