Ночь мы провели прямо в лесу, расчистили себе небольшую полянку шагах в десяти от пляжа, зализывали раны и ловили подарки от спонсоров, а утром увидели, как из джунглей вывалились две толпы. Джоанна с долбанутыми и молодожёны с Финником. Я заключила пари с Блеском, что Кэтнисс сделает себе из Джо мишень, и феерически его проиграла… Их стало шестеро против нас четверых.
Не могу вспомнить, кто предложил уравнять шансы внезапным нападением. Но никто и не возражал. Мы же профи, и наши зрители и спонсоры не поняли бы нас, если бы увидели, как мы прячемся и увиливаем от боя… Вот только в стратеги из нас никто не годится — каждый хочет отличиться сам. Блеск заметил, что долбанутая Вайресс всё время держится поодаль от остальных и что-то бормочет, и решил начать резню с безобидной дурочки. То, что он упал со стрелой в сердце, закономерный итог его выходки. Потом Кэтнисс увидела меня, и спасибо Бруту, что я была всего лишь ранена в плечо по касательной. Кашмира обезумела от смерти своего брата и пошла на огненную с ножом. Ещё одна глупость. С ножом против топора Джоанны. Наверное, моя союзница хотела совершить самоубийство.
Брут прикрыл меня, ранив Одэйра в лицо, нам ничего не оставалось, как убраться от Рога на нашу тайную поляну. И это было вовремя, так как озеро тут же поглотил водяной смерч. Наконец-то чёртовы распорядители решили сделать хоть что-то против своих любимчиков, заставив их хотя бы перебраться на пляж.
Они были беспечны, забыв смотреть по сторонам, и болтали так громко, словно были на приёме в Капитолий-Плаза. Если огненная на самом деле охотница, не пойму, как от неё зверь за пять миль не разбегается… Мы сняли обувь и подкрались к ним настолько близко, что слышали каждое их слово. Они думали, что мы не в курсе их плана убить нас на пляже разрядом от молнии. Как же, как же…
На пляж к ним пришла наша папарацци. Её, надо сказать, успели потрепать переродки, и во время интервью огненная перевязывала ей раны, сидела с ней в обнимку и пела ей песню, когда та выключила микрофон. Как-будто там никто ничего не слышал без всяких микрофонов… Смотрелось, конечно странно. Призрак Диадемы рука об руку с её убийцей…
Из того, что было потом, мы тоже видели всё. Пламенную речь Мэйсон. Приготовления Бити. Спор о том, кто потащит к берегу катушку с проводом. Когда пошли две девчонки, я сказала Бруту: «Вот он — наш шанс», — и мы двинулись следом. И всё было хорошо. Даже тогда, когда Кэтнисс заметила, что провод застрял, обернулась и увидела нас. Её руки были заняты катушкой, ей надо было избавиться от неё, чтобы достать лук, но тут её приложила по голове неверная союзница и метнула в нас свой топор.
Если честно, я давно ждала от Джоанны чего-то подобного и была очень рада, что мне не придётся убивать пересмешницу, лежавшую рядом с тропой в луже крови с перерезанным горлом. Я сделала ошибку. Мне надо было добить её и забрать себе её тапки. Но я боялась упустить Джо. Я должна была ей отомстить за моего трибута Ганимеда. Я же не забыла её победу. Не забыла, как она прикинулась овечкой, залезла в палатку к профи, провела с ними несколько ночей, а потом, когда участников осталось десять, и близилось время финала, обрушила на спящих союзников тент и сожгла их заживо, облив этот мешок ведром мазута… Расправиться с остальными пятью ей уже не составило труда.
К Эвердин я не отношусь никак. Она, в целом, честный воин, и мы, когда-нибудь в других обстоятельствах могли бы с ней подружиться. Но Джоанну я ненавидела всем сердцем. Кому-кому, а ей я бы перегрызла горло, будьте уверены. И мне было бы очень обидно, если Мэйсон смогла бы сейчас от меня уйти. Я побежала за ней, как была босиком, по тёмной тропе. Ещё одна моя ошибка. Терпеть не могу ходить босиком, с тех пор, как смотрела Игры-58. Я ведь хорошо знала Пракседис. В академии она была из первых красавиц. Боец из нее был, по нашим меркам так себе, но там, где ей не хватало силы, она брала умом и сноровкой. И, в отличие от других, никогда не обижала нас, младших. Наверное, просто не обращала внимания на мелюзгу, хотя все мы считали ее доброй. И даже слегка жалели, что именно она в тот год добилась права представлять наш Дистрикт. Только когда Арена в сугробах, кругом метель, а ты выходишь босая да в маечке с шортиками, ни ум, ни доброта тебе уже не помогут. Помню как сейчас: победила блаженная из Восьмого, которая, я так думаю, просто не понимала, что происходит вокруг, и не чувствовала ни холода, ни боли. Просто подождала в сторонке пару часиков, пока другие перебьют друг друга и перемерзнут насмерть. Хорошо, Пракседис угодила в полынью и утонула в первую же минуту. Хоть не мучилась долго. Нас потом, конечно, приучали в академии терпеть холод, да только все генералы готовятся к прошлой войне…
Итак, Мэйсон скрылась, а подлец Плутарх, кто ещё как не он, нагнал на арене невиданную мглу. Я же неслась, ничего не видя под ногами, и шагов через сто наступила на что-то острое, распоров себе правую ступню едва ли не насквозь. Крикнув Бруту, чтобы он преследовал Джо, я пыталась унять кровь, сделать себе перевязку, хотя, я понимала это, всё равно была уже не боец. Каждый шаг отдавался бы в ране нестерпимой болью, и я осталась сидеть там, где повалилась на землю.
«Кэтнисс, где ты?» — это по тропе бежал искавший свою мёртвую благоверную Мелларк. Мгла именно в этот самый момент стала рассеиваться, он увидел меня поперёк своей дороги и поднял меч. «Ты убьёшь раненую женщину, которая не может встать на ноги?!» — остановил его какой-то женский голос. «Она убила мою жену!» — пытался он препираться. «Твоя жена жива! Разве ты слышал пушку? Разве прилетал планолёт? Разве ты перестал мне верить?» Голос я узнала. Он принадлежал корреспондентке. Фиделии. «Я знаю, где твоя ненаглядная Кэтнисс,» — сказала она ему и повела вверх. Обратно к электрическому дереву. Я осталась одна в темноте и вскоре услышала пушку, надеясь только на то, что она стреляет не по Бруту… И тут ударила молния, после чего сначала всё стало совсем темно, а потом начался пожар. Какой-то человек, одежда которого мне тогда казалась странной подскочил ко мне, я инстинктивно начала сопротивляться, и он ударил меня, лишив сознания.
Фиделии я могу быть только благодарна за то, что не позволила лишить меня жизни. Но я ничего не могу сказать о том, когда и как её настигла смерть.
========== 29. По направлению к Стиксу. ==========
Слушая повествование профи, Твилл хранила молчание, как, впрочем, и все собравшиеся, ни разу не прервав ту вопросами или возражениями. И это несмотря на то, что ее несколько раз, что называется, «накрывало» от интонации, с которой Энобария рассказывала о Квартальной бойне. Местные правила приличия, требовавшие дать собеседнику полностью иссякнуть, были ей, оказывается, усвоены лучше, чем она могла себе представить, тем более, что на нее действовало присутствие отца Труде, что считался первым заинтересованным в деле лицом, коему и принадлежало право первому прервать их незваную гостью, если это покажется необходимым. Тон рассказчицы ей казался неуместно распущенным и язвительным, хотя причина была вполне ей понятна: привыкшей к капитолийской живости и быстроте в общении Энобарии было явно неловко, не понимая реакции своих флегматично умолкших слушателей, своими словесными эскападами она пыталась хоть как-то разрушить выросшую вокруг нее невидимую ментальную конструкцию, которая более всего напоминала силовое поле Арены. И чтобы доставить ненавистной профи побольше таких неудобств, Твилл героически сдерживалась от проклятий и ругани, несмотря на то, что не один раз за эти полчаса, на языке вертелись оскорбления, а ее рука непроизвольно тянулась к тесаку. «Надо же! Эта болотная жаба бывала в филармонии…» — с негодованием думала она про себя, когда Энобария пожаловалась на свои моральные терзания, вызванные тем, что ей так и не подобрали пару сапог… — «А ведь и я тоже знаю, что такое филармония… как же, как же, слышала о таком, когда училась… только вот рылом не вышла… вместе со всем нашим дистриктом… филармония… нам бы только платья для них шить, чтоб им себя там голыми не чувствовать… ничего, жри сама теперь, что мы жрали!» Уроженке Восьмого было наплевать, что на ее покрасневшем от гнева лице написаны все проклятия по адресу профи, которой она от всей души желала корчиться на раскаленной железной решетке также, как корчилась в свои последние дни Корнелия.
