Та понимающе кивнула и взялась за цепочку жалюзи. Поворот пластинок, и происходящее в реанимационной палате госпитального отсека было полностью скрыто от глаз посетителей.
— Что бы еще Вам такого показать, что Вы не видели? — легкая задумчивость проскользнула в голосе женщины. — Может быть, руины? Да, и отошлите Вашу ассистентку, на мемориале нам не нужен переводчик. Боггс! Мы хотим почтить память жертв преступлений Капитолия, Вам хватит десяти минут, чтобы проверить развалины? — и когда начальник охраны жестом подтвердил свою готовность, вновь обернулась к гостю. — Идемте, советник Свантессон, Вас ждет кое-что полюбопытнее целой стаи соек-пересмешниц…
***
«Она определённо пошутила, когда обещала показать мне нечто, » — примерно такая мысль начала преследовать Сёрена примерно через четверть часа после их выхода на поверхность. Искорёженные остовы каких-то зданий, назначение которых было невозможно понять, наверное, могли выглядеть живописно, но оберландрат никогда не чувствовал в себе тяги к археологии. Он отметил, впрочем, что между грудами обломков и разбитыми домами проложены вполне ухоженные тропинки, свидетельствовашие о заботе обитателей Бункера за состоянием разрушенного бомбёжкой города, превращенного в мемориал. Положившись на свою провожатую, Свантессон не обращал внимания на траекторию их движения, поглощённый тем, что прикидывал в уме разные варианты развития событий. Едва слышная траурная музыка, наполняющая пространство из невидимых динамиков, и сосредоточенное и скорбное лицо Коин привела его к мысли, что никакого словесного общения у них уже не предвидится. Сейчас мы остановимся около большого камня, каждый из нас возложит по букетику цветов, зажжём свечу поминания, и к лифту… И эта формула настолько поглотила его сознание, что он не заметил, как они оказались на середине главной площади, перед тем, что было когда-то здешним Дворцом Правосудия.
— Скажите мне, Сёрен, где вы взяли эту вашу переводчицу Бонни? — голос Альмы положил конец его оцепенению, отчего он выпалил свой ответ без всяких раздумий.
— Мы взяли её в зоне, которая считается у Сноу запретной. На границе Дистрикта 12 вблизи подконтрольных Вам земель… О, боги! — он воскликнул, вдруг осознав, что Коин говорит с ним на его языке… — Вы?! Откуда?!
— От одной из моих бабушек, Сёрен… От той, что звала меня Амаласунтой…
— Амала…? Она… Я ничего не понимаю, госпожа…
— Амаласунта, Сёрен… Амаласунта… Можете звать меня именно так.
— Хорошо-хорошо-хорошо… пусть так… — если бы потрясённый оберландрат был способен посмотреть на Коин, он бы увидел, с высоты какой дистанции смотрит на него эта женщина. Дистанции большей, чем была между ним и его охотничьей собакой.
— Вы ведь знаете историю о полёте «Валькирии»?
— Той, что корабль Бьорна Акессона-старшего?
— Той, что давила мятеж повстанцев Тёмных времён на самых сложных направлениях.
— Она взорвалась вместе со всем экипажем!
— В вашей фразе, Сёрен, есть одно неверное слово. Слово «всем»… Один человек из команды выжил. И Вы уже догадываетесь, кто это был.
========== 23. Урок истории ==========
— Знаете, советник, когда мне стало по-настоящему обидно? — Коин говорила медленно и неуверенно, растягивая слова совсем не родного для неё языка. Её мама, ставшая образцовой гражданкой зарывшегося в подземное укрытие Дистрикта 13, никогда не понимала желания бабушки научить маленькую Альму языку навсегда потерянной родины. «Зачем портить ребёнку язык и забивать её маленькую голову чудовищными словами, больше похожими на ругательства?» — то и дело негодовала Лукреция на собственную мать. Но та упорно разговаривала с внучкой только на своём языке и до самой смерти называла девочку Амаласунтой. Вот только прошло с тех пор больше 30 лет, и всё это время давно повзрослевшая и уже начавшая стариться лидер непокорного дистрикта могла говорить на валльхалльском наречии разве что со старым диктофоном, на который в последние месяцы жизни Фриды Асгримсдоттер она записала её воспоминания.
Свантессон прекрасно понимал, что за неуверенностью речи этой высокой и сухощавой дамы, облачённой в серо-салатный френч, не скрывается ничего, что свидетельствовало бы о слабости её характера. Оберландрат, следуя своей привычке, избегал смотреть в глаза собеседнице, осмеливаясь только изредка заглядывать в её серые зрачки, из которых, как ему казалось, струился ледяной блеск вершин Ильямпу.
— Разумеется, госпожа президент, мне неизвестно то, о чем Вы меня спрашиваете, — почтительно произнёс Сёрен, чуть-чуть склонивший голову в подобии лёгкого реверанса, — и если Вам будет неприятно это воспоминание, то…
— Не надо излишних политесов, — вновь оборвала его Коин, — так или иначе, мне нужно немного выговориться, а в Вас, — она сделала паузу и, воспользовавшись моментом, пронзила его взглядом, — я вижу вполне надежного человека.
«Ну, конечно, я ведь не смогу пересказать твои откровения никому из твоих клевретов. Я ж тут у вас как безгласный в Капитолии» — рвалось наружу его язвительное замечание, которое Свантессон загнал куда-то в дальний угол черепной коробки невероятным усилием воли.
Тем временем Альма кивком, качнувшим по плечам её длинные и прямые волосы пепельного с лёгким фиолетовым отливом цвета, указала послу Андской Республики на небольшую скамейку, примостившуюся между разрушенными бомбами бетонными коробками.
— Мне стало обидно, когда девчонка, которую мы с таким трудом вытащили с Арены, стала на меня кричать! — вернулась она к своей мысли, откинувшись по левую руку от гостя на деревянную спинку и сложив руки на животе.
— Это та, которую Вы мне показали полчаса тому назад?
— Да, это она… с именем… похожим на кошачью кличку…
— Что ж… со стороны спасенной от неминуемой гибели это выглядит очень невежливым, — нарочито понимающе, но будто бы не вполне охотно согласился Сёрен, — и чем, как бы это помягче выразиться, был рождён тот крик?
— Она упрекала меня в том, что мы сидим здесь в бункере, набитом оружием и тренированными солдатами, и позволяем Сноу убивать беззащитных людей, вместо того, чтобы подняться во главе угнетённых в борьбе за свободу. Хорошо, что кроме меня, Плутарха и Боггса никто не слышал этой истерики…
— Действительно… — заметил Свантессон с едва заметным вызовом.
— Действительно что? — в голосе уловившей его интонацию Коин послышалось явное недовольство.
— Действительно, она глупая и недалёкая девчонка, если могла поверить в то, что вы можете сражаться за свободу. Вы же здесь в Тринадцатом устроили настоящий концлагерь. Без обид, госпожа президент, вам нужна не свобода для Панема, а власть над Панемом для самой себя.
Закончив свою тираду, Сёрен повернул лицо к совершенно опешившей женщине и понял, что время для неожиданного афронта было выбрано правильно. Она будто бы порывалась гневно ему возразить, но несколько мгновений не могла произнести ничего осмысленного.
— Мы… нам… нам надо было беречь ресурсы, чтобы выжить! — нашлась вдруг спасительная фраза, но Свантессон, будто бы не обращая внимания на этот всплеск, возвратился к своему прежнему умеренно подобострастному выражению лица.
«Конечно, чтобы выжить, разве я против», — сказал про себя оберландрат, — «При вашей-то вооруженной до зубов нищете». В тот самый момент, он перевел взгляд вниз, на ноги собеседницы, обутые в далекие от элегантности шлепанцы, вырезанные каким-то бункерным умельцем из старого резинового протектора. Ночной кошмар для Эффи… Державшиеся на ступнях при помощи обрезков вышедшего из употребления шланга, самодельные калиги президента Тринадцатого совсем не подходили к форме полувоенного фасона, в общем-то неплохо сидящей на её стройной фигуре. «Она хочет показать своим, что тоже должна экономить на всем и терпеть лишения наравне с подчиненными. Грамотный ход…»
— Я ведь не имел намерения в чём бы то ни было упрекать Вас, Амаласунта! — словно ни в чем не бывало откликнулся Свантессон, — в том, чтобы стремиться к власти, нет ничего предосудительного, и если для этого надо обещать кому-то свободу…
