— Целли, руку! — Труде с удовольствием заметила, что мать троих детей сумела довольно близко подобраться к дамбе, встала на колени и насколько было возможно протянула ей правую ладонь.
— Кто ты? — сделав пару гребков Цецелия ухватилась за руку странной капитолийки, по какой-то дикой причуде внедрившейся туда, где не положено было быть никому из посторонних.
— Лезьте, не спрашивайте!
Вытащить женщину из воды и поставить на ноги получилось у Труде легче, чем она могла себе представить.
— Хочу взять у Вас интервью, дорогая Победительница. Разве не хотите быть первой? Укромный уголок в секторе шесть, пока тут идёт сражение.
Переводчице приходилось говорить одновременно и для влекомой за собой на край озера Цецелии и для вездесущих камер. И для женщины-трибута, и для всех остальных — от Плутарха и до последнего зрителя — слова должны были прозвучать убедительно. А вдруг, с ужасом думала про себя Труде, она заартачится? Придётся ли её тогда вырубить и тащить на себе? Впрочем, Цецелия не думала сопротивляться пришелице, напротив, она покорно побежала вслед за ней.
Тем временем полоска пляжа сменилась густыми джунглями, через которые вела еле заметная тропинка, оставшаяся, очевидно, в наследство от строителей арены. «Она ведь знает дорогу», — обнадёживала себя уроженка Восьмого, уверенно поддерживая заданный корреспонденткой темп, который в славный год её победы она посчитала бы черепашьим. Он и вправду изрядно замедлился — Труде то и дело приходилось пускать в ход прихваченный в Роге меч, прорубая дорогу в зарослях.
— А ну стоять, обе! — голос у мужчины был громкий и неприятный, он раздался из-за их спин. Принадлежал он победителю Игр-66 из Девятого, который догнал их по расчищенной переводчицей тропе. Первой остановиться и обернуться решила Цецелия. Не умирать же от удара в спину… — Куда собрались, птенчики? — издевательски произнёс Девятый. — Эй ты, журналюшка, не хочешь взять у меня первое интервью на Квартальной Бойне? — говорил он подчёркнуто грубо, с полным презрением к столичной штучке, решившей развлечься на Арене смерти, — Только сначала я разделаюсь с этой блаженной дурочкой, — и он показал своим мачете на Цецелию, — А ну в сторону, ходячее недоразумение!
— Пошёл прочь, свинья! — с этими словами столичная штучка, против всяких ожиданий Дэниэла Бернхарда, закрыла Цецелию собой и подняла меч.
— Ты что, угрожаешь мне, капитолийская ковырялка! В сторону! — хрипел победитель, — Да мне… ваши… правила. Убью обеих! — и он замахнулся на Труде своим мачете.
Дальше произошло то, что ни стоящая там же Цецелия, ни зрители у экранов, так и не смогли бы ни пересказать, ни понять. Мгновение спустя голова Девятого полетела вверх, а сучащее руками тело — вниз, в лужу фонтанирующей из шеи крови. Ещё через мгновение не успевшая опуститься на землю голова была, словно баскетбольный мяч подхвачена левой рукой Труде, которая, слегка подбросив её ещё раз, удобно зацепила её за длинные вьющиеся волосы и показала всем четырём сторонам:
— Мои дорогие зрители, для любителей статистики: удар называется «Прыжок велоцираптора». А это, — она тряхнула отрубленной головой трибута, — был Дэниел Бернхард. И запомните, голова не нужна тому, кто без неё родился, — и выкинув страшную игрушку в самые густые заросли, которые увидела вокруг себя, корреспондентка крепко схватила за руку совершенно огорошенную Цецелию и потащила за собой по тропинке…
***
— Ну?!
— Что ну, Сёрен?
— Ты видел, что она творит, Хольгар. Не прикидывайся!
— А по мне эта её фраза: «Передай Твилл, пусть выльет на себя пять вёдер. Скажи, менторша велела» — просто блеск, — вмешался в разговор Улоф.
— Я бы так не сказал! — раздражённо говорил Свантессон, — налицо преступление против Заветов Первозодчих. Она сражается на потеху посторонним. Возмутительно!
— Разве ты сам, Сёрен, не нахваливал Труде, — язвительно отозвался штатгальтер.
— Нахваливал, было дело, — оберландрат был недоволен этим уколом, хотя и вынужден был признать очевидное, — но кощунство есть кощунство. Пусть мелкотравчатые капитолийцы живут по законам и регламентам, которые можно менять по их первой прихоти. Наши основания незыблемы, и пусть лучше не живёт тот, кто их нарушает. Если мы думаем о нашем общем будущем, если мы не желаем всеобщего падения, нам остаётся пожелать, чтобы Эйнардоттер никогда не вернулась в Валльхалл…
— Ты явно перебираешь, Сёрен… Или ты не видишь, начинается война. И ты хочешь выиграть её, соблюдая все несуразные правила, придуманные в какие-то непонятные времена? — вновь включился в разговор Торвальдссон, — и вообще-то надо помнить — Труде обнажила меч, защищая Цецелию, а защищать и спасать её попросил штатгальтер…
— Правила, дорогой Улоф, не придуманы. Они — дарованы нам свыше. И нет ничего лучшего, чем война, чтобы проверить, насколько мы готовы им следовать во имя высшего блага или же вертеть ими как угодно, ради сиюминутных выгод. Так что я буду ставить вопрос перед Стуртингом о лишении Эйнардоттер прав состояния фрельсе и о её вечном заключении в руднике № 19.
— Не готов поддержать, — покачал головой Харальдссон.
— Вообще-то, Хольгар, Хауптштадт — не Капитолий, а ты — не Сноу. У нас ДЕМОКРАТИЯ…
Комментарий к 20. Партия Брунгильды
*богиня знания у древних германцев. Ср. нем “Wahrheit” - “истина”.
========== 21. Пророчество не портится с годами ==========
— Вы уверены, мистер Хевенсби, что всё под контролем?
— Абсолютно уверен, господин президент! Разве ситуация развивается не так, как я Вам обрисовал изначально? — голос Плутарха звучал по-прежнему бодро и энергично, на что главному распорядителю приходилось тратить все запасы самообладания. «Старый чмырь, похоже, начинает о чём-то догадываться!» — не давала покоя противная мыслишка, отделаться от которой никак не получалось, но показывать Сноу свою тревогу и дать тому повод ля подозрений было никак нельзя. — Шторм загнал группу Эвердин в чащу, группа разделилась, Финника и Бити под часовым деревом через пять минут после удара молнии накроет огненный дождь, Джоанна прикончит Мелларка, а с ней разделаются Брут и Энобария…
— Хва-атит! — оборвал его президент Панема. — Довольно!
— Как Вам угодно, господин президент! — угодливо ответил Плутарх. Вспышка высочайшего раздражения пришлась очень кстати, и теперь ему надо было скрывать уже не страх, а самую неподдельную радость. — Вы позволите мне отлучиться минут на пятнадцать. Пересмотрите пока интервью, взятое Фиделией у голубков. Это было прэ-лестно…
Распорядитель переключил канал и, не дождавшись ответа от Сноу, с раскрытым ртом уставившегося на то, как по огромному экрану шагала Труде в своём развевающемся на ветру оранжевом платье, выскользнул из своей Круглой Комнаты. «У меня есть семь минут. У меня есть семь минут…» — подгонял себя Хэвенсби. Именно столько длился разговор корреспондентки с «несчастными влюблёнными», и он рассчитывал, что его не хватится носитель высшей власти, пока будет идти запись. Путь до подземного ангара, в котором уже час ждал резервный планолёт с Хеймитчем на борту, занимал ровно четыре минуты. Он трижды прошёл его с секундомером в руках. Ещё пара минут, летающая машина покинет опасную зону, и тогда он нажмёт на кнопку переносного пульта… Только бы не подвёл Бити. Но разве Бити мог подвести?
***
— Что за чёрт! Почему темно? Где Плутарх! Откройте дверь! — Сноу ревел, как разъярённый лев. Когда в Круглой Комнате, «святая святых распорядителей» Игр, погасли все экраны, президент Панема не почувствовал себя в замешательстве ни на одно мгновение. Он моментально вскочил и попытался покинуть помещение, но автоматическая дверь оказалась заблокирована. Найти клавишу аварийного открывания оказалось делом нескольких секунд, и вот он уже в главном зале центра управления, посреди шума и гомона встревоженных голосов. Генерал Деметрий Клейн уже бежал ему навстречу.
— С Вами всё в порядке, господин президент?! — звучал его встревоженный вопрос.
