Командор ничего не ответил. Он никак не мог понять преклонения Труде перед Цецелией, которое был близок считать чем-то нездоровым. Хотя… эти детские впечатления и детские чувства, кто в них разберётся и кто поймёт. Если бы так спасали Энобарию, как это сделал бы он, окажись на месте Труде… Болеть за профи считалось в среде валльхалльских фрельсе делом постыдным и подлым, позволительным разве что для какого-нибудь тупого бонда. Как же, фрельсе должен быть великодушным и сострадательным, он должен сочувствовать слабым и несчастным жертвам, оказывая моральную поддержку тем, кто не имеет никаких реальных шансов на победу. И когда в прошлом году весь их мир охватила дошедшая до грани истерики эвердиномания, Бьорн особенно сильно и остро, острее и сильнее, чем в прошлые сезоны, почувствовал себя белой вороной. Как можно было не переживать за прекрасную Диадему? Как можно было не сочувствовать гордой и отважной Мирте? Как можно было не болеть за Катона и Марвела, отважных и умелых бойцов, достойных сразиться хоть с самим Хаконом Улофссоном? И майстерзингер переживал втайне от всех, скрывая свою тайную страсть еще пуще, чем в прежние годы, недоумевая, что все вокруг нашли в этой нескладной и косноязычной девке с излишне резкими чертами лица, неумело заплетённой косой, большими, как у мужика, руками и корявыми ступнями ног… О том, чтобы поделиться с кем-то, не могло быть и речи — ещё начнут подозревать — до всего надо было дойти самому. Собственно, по этой-то причине Бьорн и требовал от Труде в приснопамятный день приёма, чтобы та представила его Кэтнисс. «А всезнайствующий Сёрен решил, что и я влюблён в Пересмешницу! Это же надо быть таким тупым и самодовольным фанфароном»… Открытием стало, что в ней действительно что-то было. Знаток песнопений всех времён знал, что предки называли это «чарами», «магией» или «харизмой», заставляющей идти за собой целые толпы. Хотя сама она о том не знает и не умеет этим пользоваться… И, как знать, может быть, это поможет Энобарии остаться в живых… Пожалуй, это было единственное, на что Акессон мог надеяться.

— Выручать Цецелию, выручать Цецелию, — рассеянно повторял командор, глядя сквозь слегка озадаченную Бонни, — да… эта Шэнк, она скоро будет здесь. И нам было бы очень неплохо правильно понять друг друга…

***

Её принесли на носилках спустя примерно час. Она была такой же, как на фото, только смотрела на всё вокруг затравленным зверем и судорожно сжимала на себе одеяло, словно последнюю защитную оболочку. Бонни вспоминала себя и своё первое столкновение с валльхаллцами, которых она не сразу отказалась считать капитолийскими переродками, подозревая, какая страшная буря творится сейчас в голове у Пейлор, не понимающей ровным счётом ничего, что происходит вокруг неё. Зачем ей обработали её раны, какие муки её ждут, и кто все эти люди, что её окружают…

— Мисс Шэнк? — обратилась она к раненой женщине, получив сигнал глазами от Бьорна. Ответом было молчание и закрытые глаза.

— Мисс Шэнк?! Вы слышите меня? Я Бонни, я бежала вместе с Твилл, Вы же её знаете! — девушка сделала ещё несколько попыток, но Пейлор упорно не хотела говорить.

— Замолчи, капитолийский переродок, — выкрикнула она напоследок, — перестаньте мучить меня! Убейте!

— Она нам не поверит, — обескураженно выдавила Бонни. И в этот-то самый момент Бьорн заметил, что раненая бунтовщица открыла глаза, в которых блеснул интерес. Это была реакция на те четыре слова, которые были произнесены на валльхалльском наречии.

— Она нам поверит! — нарочито громко ответил командор, чтобы его родной нечеловечески грубый и экспрессивный язык эхом отозвался во всех глубинах слуховых органов Пейлор, — говори по очереди на обоих языках. И она убедится, что ты — не переродок.

И пока ставшая переводчицей девушка из Восьмого продолжала судорожно соображать что к чему, Акессон произнёс довольно длинную речь, смысл которой состоял в том, что бояться мисс Шэнк совершенно нечего, а сотрудничество может быть полезным для всех.

— Переведи ж ей, наконец, что скоро она увидит свою подругу Твилл… — в голосе Бьорна появились оттенки раздражения, — пока увидит на экране. Фредрик! — повернулся он к флаг-офицеру, — связь с Хауптштадтом! Попроси аудиенции у Фрейдис-Твилл Хольгарсдоттер. Скажи, что её ждёт неожиданная встреча и уточни время связи!

— Передал, командор! Извините, хочу напомнить, через две минуты старт Квартальной Бойни. Прикажете вывести на экран?

— Приказываю, Фредрик! Бонни! Переведи нашей гостье, что начало Бойни будем смотреть все вместе. Да! Доннерветтер! Здесь, в центральной!

Тем временем, обычные изображения экранов ситуационного центра, словно цирковые звери, повинующиеся взмаху трости укротителя, расступились и разбежались на боковые панели, а всё центральное пространство было занято покрытой водой площадкой у Рога. Труде была уже на своём месте и вещала что-то запредельно премудрое, во что Бьорн совершенно не хотел вникать. Но даже если бы он и захотел это сделать, звериный вопль не позволил бы ему этого. От этого крика передёрнуло не только весьма трепетную, как большинство девушек этого возраста, Бонни, но и всегда флегматичного Фредрика.

Кричала Пейлор, увидевшая поднимавшуюся из воды на стартовом диске Цецелию.

========== 20. Партия Брунгильды ==========

«Вёр-всезнающая! * Что с ней?!»

Чтобы выполнить профессиональный долг — пробежать глазами всех участников — спецкорреспондентке хватило тех мгновений, пока звучала над ареной то фирменное «добро пожаловать!» Темплсмита, впервые за несколько десятилетий прозвучавшее в записи из-за отказа обиженного мэтра выйти в прямой эфир под началом Хевенсби. Отсмотренные за недели подготовки многие часы записей и тысячи взятых крупным планом стоп-кадров не прошли даром: своим видом Фиделию не удивил никто. Сосредоточенные, как всегда, профи; искажённое лицо Джоанны; совершенно тупая физиономия несчастного Лая, не понимающего, что с ним происходит; напоминавшие театральные маски личины морфлингистов и широкая во все зубы улыбка О’Дэйра…

Вот там Цецелия. С каким-то оттенком надежды в затравленном взгляде. (Использовав вчерашнюю сутолоку в обесточенной студии Фликерманна, Труде наткнулась на неё и выпалила, не считаясь с возможными последствиями: «Завтра будете бежать за мной. Привет от Твилл!» И тут же скрылась, не оставив той шанса на расспросы.)

Точно таким, каким он должен быть, предстал и Пит Мелларк. Слегка надменный, чуть-чуть брезгливый, решительный и элегантный мальчик. С высоты её двадцати четырёх исполнившихся лет, успешной Авантюры и завидного положения в обществе, он, конечно, выглядел мальчиком. Особенно до того самого счастливого момента, как он одной фразой спас её вчера от позора на весь Хауптшадт и на все гау Валльхалла, которые так и не увидели её в непотребном для девушки-фрельсе обличии. Уже в тот вечер она моментально и напрочь забыла все те саркастические, а то и откровенно презрительные эпитеты, которыми награждала Пита из комментаторской во время прошлогодней трансляции. Да она не отказалась бы от них и накануне утром… «Он же хитёр, как Локи, и светел, как Хеймдалль, умён и красноречив, как Браги, великодушен и учтив, как Зигфрид, и прекрасен, как Бальдр. Как же я этого не увидела», и ей вновь и вновь хотелось вернуться глазами к его небесно-голубым глазам и рассматривать его покрытое солнечными веснушками лицо, уже не казавшееся ей нескладным и приплюснутым. Если бы только было можно, она смотрела бы на него до тех пор, пока Ёрмунганд не перегрызёт корни Иггдрасиля…

Все выглядели, что надо… И только Кэтнисс… Почему она в слезах? Почему она растрёпана так, будто только что билась в истерике? Что произошло с ней в эту ночь? Или уже утром? В планолёте? Или в стартовом комплексе? «Мне жаль ребята, но я не с вами…», — надоедливо напомнил внутренний голос, но многократно усиленный динамиками удар гонга положил предел неуместным раздумьям.

Для того, чтобы покинуть платформу поверх Рога и устремиться по каменной дорожке в сторону стартового диска Цецелии, корреспондентке хватило нескольких мгновений. Кумир её детства почти не умела плавать. Впрочем, как большинство из двадцати четырёх. Они беспомощно барахтались в воде и не тонули только благодаря вшитым в комбинезоны спасательным поясам. С каким гомерическим хохотом встречали зрители у экранов эти неловкие усилия былых кумиров — победителей прошлых лет — достичь твёрдой земли, оставалось только гадать.