Появлялись на экранах и картины Валльхалла. Снежные вершины и леса на склонах, строительство новых оранжерей и городов в подгорных полостях, запуски спутников и открытие электрополей, работы на верфях и полеты цеппелинов над океаном. А еще авантюры, авантюры и авантюры молодых искателей, желающих стать фрельсе. По прошествии недолгого времени, Твилл уже выучила почти всех ведущих, одной из которых была их менторша, как оказалось, не только представшая перед ними в своем сценическом костюме, но и полностью с ним сжившаяся. Учительница отметила, что здешние обитатели ящика были чем-то похожи друг на друга, хотя и были среди них люди разного возраста и пола. Но они все были одинаковы в напряженно-гортанной манере речи и способности подавлять зрителя взглядом, а еще, несмотря на то, что среди валльхалльцев встречались даже темнокожие и узкоглазые, все ведущие телепрограмм были как на подбор подобны победителям из Первого. И когда в очередной раз на экране всплыло, как Сойка расправляется с Диадемой, Твилл показалось, что в кадре она видит умирающую Труде…
Увидела беглянка и саму себя вместе с ученицей. Как их поднимают на борт цеппелина, как лечат больную ногу Бонни, как та ловко дерется копьем, как она, Твилл, бродит по заснеженным развалинам, наконец, как ее пытают в парной… И это все на одной половине экрана, а другую занимают какие-то непонятные знаки… Без помощи Бонни, которой обо всем этом поведала Одгерд, учительница могла бы только догадаться, что это зрительские отзывы, но ни за что бы не поняла, что ее стойкость так потрясла аудиторию, что она требовала не только зачесть ее побег из Панема, как удачно завершенную авантюру, но и причислить ее к группе ярлов, выделившихся строгостью и последовательностью в исполнении обета… Впрочем, что бы там ни было на экране и в отзывах, на отношение к Твилл в оранжерее это никак не сказалось. Ни косых взглядов, ни повышенного интереса, ни подчеркнутой предупредительности. Выражать эмоции открыто и явно здесь было совсем не принято.
Однако сегодня случилось то, что заставило учительницу взвыть. На экране показали нарезку о подготовке к очередной Квартальной Бойне. Сначала объявление, от которого ее передернуло, затем какие-то кадры, промелькнувшие и незамеченные, а потом она — когда-то любимая подруга, соседка по парте. Цецелия. Когда она выиграла Игры, их дружбе, казалось, пришел конец, и Твилл думала, что, став богатой и знаменитой, Победительница зазналась. А потом как-то поздней осенней ночью она пришла к ней растрепанная и заплаканная, и все ей рассказала, что не могла рассказать тому, кого назначили ей в мужья и отцы ее троих детей. И вот теперь она побелевшая, как чистая простыня, стоит на Жатве. А потом на экране было то, что не видели жители Панема, но что валльхалльское телевидение показывало крупным планом: как отрывали детей от матери и били ее прикладами по рукам. Слава небесам, комментировал эти кадры голос, не принадлежавший Труде, которую, в противном случае, Твилл попробовала бы если не придушить, то изувечить…
Как она добралась до кельи, учительница не помнила, помнила, что Бонни пыталась ее как-то утешить, но все попытки были напрасны. Цецелия была смертницей на фоне молодых, сильных и способных Победителей других лет, а она не могла даже попрощаться с ней, хотя какое прощание, тут ей вспомнился один из увиденных сегодня кадров, как Сойке не дали попрощаться с сестрой… Это слегка успокоило Твилл, но сон так и не приходил ей на помощь. И утренний стук в дверь, раздавшийся намного раньше времени выхода на разминку, она восприняла как освобождение. Вошедшие принесли ей объемистый сверток, в котором было длинное платье из темно зеленого, почти черного бархата, воротник которого был украшен затейливыми кружевами, изумрудного цвета шерстяной плащ с капюшоном, шелковые чулки и замшевые сапожки с загнутыми вверх носами (чтобы не ранить землю острым кончиком).
— Одгерд очень старалась сделать хорошо и красиво! — шептала подруге Бонни, — бери, не сомневайся и не обижай нас… Да, и еще они говорят, что тебя хочет видеть штатгальтер Харальдссон.
Комментарий к 8. Там, где горы встречаются с небом…
1. Фрельсе - представители свободного сословия. В Валльхалле в него входили все взрослые, кто успешно совершил авантюру, а также молодежь в годы искания.
2. Бонды - местное название подначальных.
========== 9. …До основанья, что затем? ==========
Последний день Такикардии перевалил через свой экватор. Пока Стальной Чемпион безумствовал на верхних этажах, сокрушая парадные покои незадачливого короля Карла XVI, обезумевшие толпы жителей Нижних кварталов устроили страшную давку. Одни, прихватив скромный скарб, пытались выбраться наружу через проломы и трещины, не думая более о том, что им твердили долгие годы — о страшной заразе и отраве за стенами дворца. Альтернативой была смерть здесь и сейчас под обломками убежища поколений их предков. Другие ринулись наверх, надеясь в самый последний момент прихватить что-нибудь из монарших припасов, отомстить кому-то из королевских шпиков или пощипать кого-то из богатеев, уносивших ноги с котомками, тюками и слугами, еще вчера преданными и верными хозяевам… а сегодня открывавших двери и тайники с ценностями для громил и выдававших благодетелей на расправу, лишь бы самим дали унести ноги. Камни, металлические и деревянные балки, потоки воды, нечистот и каких-то пахучих жидкостей падали на всех, будь они ничем не запятнаны и во всем правы, или, наоборот, виноваты в делах и делишках постылого короля. Руководимая и направляемая Птицей стихия карала без всякого разбора, и сколько в тот день погибло такикардийского народа, никто не взялся бы посчитать. Потом кто-то рассказал Гийому ле Рамонер-де-Ла-Туру, что видел тело Слепого Шарманщика, …того самого Слепого Шарманщика… раздавленного вместе с его поющим инструментом затейливой капителью колонны коринфского ордера.
— Не горюй, брат Трубочист, — утешал Птица Гийома, — рождение нового мира не бывает без мук. Оставь в своем сердце место для радости… Свобода пришла в Такикардию!
Под эти слова он ткнул клювом в какие-то клавиши на пульте управления и тяжелый стальной кулак Чемпиона опустился на маленькую деревянную клетку.
— Свобода… А где, собственно, Такикардия? — в голосе Катрин ла Бержер-Дюмон послышалась дрожь.
— Даже если прекрасная Пастушка хочет вернуться под королевский венец, у нее это никак не получится, — с ехидным поклоном произнес Птица, сделав ей реверанс шляпой-цилиндром — король улетел… навсегда.
— Построим новую Такикардию, — отрезал Гийом, — там, на берегу моря, которое мы видели с крыши дворца. Будем там к вечеру… Подними-ка стального, брат-Птица, я буду говорить с людьми!
Чемпион, захваченный Трубочистом и его командой, был убийственным аргументом, чтобы Гийома выслушать, признать за главного и следовать его распоряжениям, доносящимся с трибунки, приваренной к чемпионской голове. Сиротливо толпящиеся на безопасном расстоянии от рушащегося дворца такикардийцы вновь должны были стать чем-то единым целым. Рамонер легко разделил их на несколько команд. Одни должны были порыться в обломках в поисках всего ценного, что можно было найти и спасти. Другие — следовать за Птицей к берегу моря, готовить место для нового города. Третьи — позаботиться о раненых и увечных, четвертые — собрать погибших и отнести к одному из провалов в бывшее подземелье, где их всех одним ударом похоронит Чемпион. Порядок, против всех ожиданий, водворился довольно быстро — сказывалась такикардийская выучка…
К вечеру первая группа успела не только прибыть на место, но и начать необходимые работы, которых ото дня ко дню все прибавлялось. Мало было построить укрытие для спасенных из развалин припасов, надо было их сберечь от желающих разделить их здесь и сейчас, подумав о том, как использовать их к общему благу. Такикардийское лето было в разгаре, и погорельцам, к счастью, не грозила немедленная смерть от холода, но как накормить несколько десятков тысяч выживших при крушении дворца? Пригодна ли земля, лежащая вокруг, для посевов, а если она пригодна — где взять необходимый инструмент и семена? Получится ли откопать хоть что-нибудь на развалинах. И успеют ли семена принести плод, если посеять их сейчас? Королевский садовник Андре Дюжарден, тот самый, что еще накануне украшал свежими букетами дворцовую капеллу, каким-то чудом уцелел, Катрин узнала его и показала на него Гийому. Тот распорядился, чтобы Дюжарден обошел окрестности лагеря, определив место будущих плантаций. В помощь себе он взял нескольких выживших рабочих висячих садов. Они искали в лесу, примыкавшем к Вильневской бухте (так в честь нового города — Вильнева окрестил ее Рамонер), съедобные растения.
