Огонь к огню Такая ночью в печке тяга, Что страшно вылететь в трубу — Как в космос врежешься, бедняга, И рухнешь со звездой во лбу. А рассказать потом кому-то О зимней ночи – засмеют: «Ну что за печка, звезданутый? Теперь беспечен наш уют» Но я-то знаю, я-то помню, Как рвался мой огонь к огню, А космоса огонь бездомный Ночами бился в дверь мою! Малой Передо мной стоит малой И говорит, блестя соплёй: – Эй, ёптель, угости-ка сигаретой! – А ты не мал? – Ты чё, блатной? — Плюёт малой. – Да нет, родной. Я не блатной, но сигареты нету. Малой живёт вдвоём с отцом, Отец бухает и спецом — Проходчиком колымит по сезону. И хоть он ходит молодцом, Конец не сходится с концом. А деда привезли сюда на зону. И дед был тоже не блатной, Он загремел по бытовой, Зашёл в барак, ему: «А ну-ка, фраер, Давай махорочку, чудной!» А он им: «Сёдня выходной» Его и запинали за сараем. Но он поправился. Потом Амнистия. Поставил дом Недалеко, не мудрствуя лукаво. С женой, скотом и животом Прожил. И умер. Но притом Себе потомка вырастил на славу. Теперь потомок наравне С отцом, на той же глубине, Ворочает каменьями всё лето. А сын потомка в ноги мне Опять плюёт. И в стороне Закуривает, сука, сигарету. “Я куплю себе всё купе…” Я куплю себе всё купе — И поеду вот так на юг. Чтоб в вагонной не преть толпе, Не бояться детей и ворюг. И меня назовут «буржуй», А скорее – «Такой урод!». А я даже в сортир не схожу, Не хочу я ходить в народ. Всё равно человек – один, Хоть обнимется весь вагон. И всё дальше край холодин — С перегона на перегон. “Снилось мне, что я иду по дну…” Снилось мне, что я иду по дну, Что вдыхаю пасмурную воду, Как туман в октябрьскую погоду, На земле, которой не верну. Озираясь в поиске людей, Вижу рыб, скрывающих зевоту. Будто знают рыбы – никого тут, Им вода в две стороны видней. И они не плавают за мной, И из рук моих не ускользают. Будто рыбы всё на свете знают, Будто я им тоже не впервой. “Я помню, хариус коптился…”
Я помню, хариус коптился — И белый дым лежал огромно, А с облаков срывались птицы, А из реки кивали брёвна, И лето, в скомканной зевоте, На крыши прыскало из нёба, И люди в сонном самолёте На рыбный дым глядели в оба, Твердя в тревоге и печали: «Горят, горят леса отчизны!» Но, засыпая, улетали; И оставались тропки, избы, А из реки кивали брёвна, А с облаков срывались птицы — И продолжался мир укромный, В котором хариус коптился. “Лежу в земле по всей стране…” Лежу в земле по всей стране, По городам, по деревушкам — За свет, за дыры на броне И просто так, ни за понюшку. А по земле хожу не я — Идут моими же ногами Те, о которых говорят: «Они давно уже не с нами». Мазурик Не знаю фамилию, имя, Помню кличку – Мазурик. Пальцы в шрамах и «Приме». Наверное, нынче жмурик. А мог намахнуть литру, Бревно закатить на крышу. Носил круглый год свитер. Наверное, весь вышел. Родился, не пригодился. Ограбил, убил, сдался. А срок отмотал – спился. Наверное, волновался — Когда говорил: «Надо ж, И прожил своё Мазурик…» — И в чёрных губах ландыш Крутил на фоне лазури. Герои Герой отважный, мускулистый, Герой летающий, железный, Зелёный, синий, серебристый, Нарядный, с дамами любезный… А мой герой – он забулдыга, Он матерится на соседку, С женой дерётся за бутылку И пьёт сердечную таблетку. Он режет лес на пилораме, По воскресеньям рыбу ловит И раз в полгода ходит к маме. Там напивается – и воет. Его выводят из оградки Герои нашего посёлка: Один бьёт с сотни куропатку, Другой в три взмаха валит ёлку. Я среди них – герой четвёртый! Несу закуску и чекушку. Меня б давно послали к чёрту, Не будь для них я «сука, Пушкин». Они мне часто говорили, Плечо отхлопав чёрной лапой: «Пока нас нахер не зарыли, Пиши, пожалуйста, патлатый…» И я пишу, чего от боли, Чего от радости и горя… И над землёй летят герои. И под землёй лежат герои. |
