— Я уверен, вы о нем позаботитесь. Я принес все необходимые зелья и некоторые травы… Мисс Грейнджер, посмотрите на меня, — Умелому удается перехватить ее взгляд. — Я ранее говорил вам, что придется появиться в решающий момент, — она отрешенно кивает, — он скоро настанет. Нельзя остаться в стороне, — она хочет возразить, но свин жестом заставляет ее молчать. — Грядет война. Она никогда не длится долго. Как и в прошлый раз, будет мощнейший ураган. Исход войны всегда неизвестен, но… вот эта веревка позволит вам оставаться неразлучными до конца битвы, — он вытаскивает из маленького кармашка сюртука, явно заколдованного под увеличение пространства, большой канат и откладывает в сторону. — Он загорится красным, когда придет время. Коснитесь его оба, вместе — он сработает как портключ, перенесет прямо на поле боя. У вас не так много времени на восстановление… — он кидает быстрый взгляд на своего господина, — я сделал все, что было в моих силах. Прошу, займитесь им сейчас же. Я уверен, вы обладаете лучшими навыками в колдомедицине.

Гермиона лишь кивает, не в силах отвечать, боясь, что ее голос будет звучать надломленно. Умелый исчезает с громким хлопком, и Драко приоткрывает глаза. Гермиона застывает.

— Я здесь, — шепчет она, торопливо вытирая с его лица упавшие на него слезы и остервенело смахивая их со своих щек. — Теперь все будет хорошо, я… — ее взгляд падает на его руки. Изуродованные, жуткого фиолетово-красного цвета с кровоподтеками, местами все еще переломанные. И она задыхается, давясь собственными всхлипами, но затем хлещет себя по щеке. Несколько раз глубоко вздыхает и словно включается автоматизированный рабочий режим колдомедика. Она делает все необходимое, заставляя себя успокоиться каждый раз, когда видит свежий шрам или инфицированную рану. Спина же оказывается хорошо залеченной, видимо, Хмурый старался, как мог, и за это Гермиона ему бесконечно благодарна. На скорую руку она делает зелье и себе — глоток спокойствия сейчас просто необходим. Затем она работает практически всю ночь. Пальцы приходится ломать заново. Придется Умелого поучить, как правильно сращивать кости…

Гермиона трясет головой: “Этого больше не понадобится! Никто больше так не пострадает!” Она сама слабо верит в эти слова. Но они нужны. Так же, как вера в его излечение. Пот стекает по спине, весь затылок мокрый, но она вновь сосредотачивается, делая привычно умелые взмахи волшебной палочкой, каждый раз боясь, что он проснется, почувствует боль. Но она ведь все правильно рассчитала, и дозы снотворного с обезболивающим отваром хватит. Непременно хватит.

— Нет, ее не слишком много, и он обязательно проснется! — вскрикивает сама на себя Гермиона, задыхаясь в небольшой комнатке с запотевшими стеклами. Шаткой походкой она подходит к окну и открывает его, испуская стон — то ли облегчения, то ли мучения. Очень много ненужных мыслей и терзаний в голове словно водят хоровод. Но, наконец, и на нее влияет успокоительное, и она возвращается к Драко. А может, уже просто утро, и его пальцы наконец ровные. Такие, какими она их любит. Гермиона застывает у кровати с палочкой в руке. Любит. Да, черт возьми, она его любит. Так, как никогда не любила раньше. Так, как никогда ему не признается, потому что это слишком… Она готова лечь ковриком у его ног и будет улыбаться, когда он будет на нее наступать. Мерлин, признаваться в таком даже себе самой противно, не то, что кому-то… Но сейчас она целует его руки, прижимая к своим вновь мокрым щекам.

— Я… тебя… — слово застревает в горле, но становится легче. Ведь он ей тоже признавался, хоть она и не позволяла себе об этом вспоминать. И верить не позволяла. Это же Малфой. Она никогда не поймет, что у него в голове.

Он дергается, его ладонь ускользает из ее рук, и он со стоном переворачивается. Гермиона успевает себя проклясть за неправильно рассчитанное зелье, но затем его дыхание выравнивается, и она сваливается рядом без сил, гладя рукой волосы на его затылке и проваливаясь в небытие.

Наутро его не оказывается рядом, но испуг Гермионы проходит быстро — он стоит у окна. И в его руке стакан. Гермиона помимо воли улыбается, ведь держать стакан — уже достижение после подобных травм! Но ему больно, и она это видит по напряженному выражению лица.

— Постой… я тебе помогу, — она быстро встает с кровати, но, сделав пару шагов, останавливается, ведь он все так же смотрит в окно, будто ее нет. — Драко? — она аккуратно касается его плеча.

— Что? — у него стеклянный взгляд, зафиксированный на чем-то за окном.

— Ты… как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — и он поднимает трясущийся в руке стакан, сжимая при этом челюсть.

— Давай, я…

— Не трогай меня, — полный злобы взгляд пронзает сердце, и она машинально делает шаг назад.

— Я лишь хочу помочь, — Гермиона облизывает пересохшие губы, расправляет… Мерлин, что на ней? Какая-то нелепая безразмерная ночнушка. И опять это идиотское чувство — надо выглядеть перед ним достойно! И… нервы. Одни нервы и неловкость.

— Знаешь, что? — резко накатывает удушающая обида. — Иди ты к черту, Малфой, — получилось хрипло и почти жалко.

Он лишь смотрит на нее снисходительным взглядом, словно его только что облаяла дворняга, и снова поднимает трясущийся в руке стакан… будто в нем долбаный виски.

Ей нужно выйти. На воздух. И оставить все это здесь — весь этот сгустившийся вихрь боли, отчаяния и слез. Она быстро приводит себя в порядок и уходит, кинув через плечо взгляд напоследок. Он даже не оборачивается. И вихрь всех этих чувств словно следует за ней против ее воли, пока она спускается по лестницам, выбегает на улицу и идет непонятно куда. “Любит”, — она горько усмехается. Конечно, она не поверила его словам тогда. Возможно, лишь на мгновение. Но и это было ошибкой. Она ускоряет шаг, запахивая наспех захваченную накидку сильнее, чувствуя, как покрасневшие глаза неприятно сушит утренний ветер.

Драко смотрит на нее из окна. Она стоила того? Он зол на нее. Словно она его вынудила все это пережить. И ради чего? Но она только что была рядом, готовая помочь. Малфой встряхивает головой, чувствуя, как каждое движение отдает болью. Он старается осознать противоречивые чувства, истерично бьющиеся у него в груди. Поначалу казалось, что этот поступок заставит ее понять, увидеть в нем те чувства, что уже давно не дают ему покоя? Но долго терпеть физическую боль он не умел никогда. Душевную — да. Азкабану спасибо. Но не это. Это было… буквально на второй или третий день Малфой был готов сдаться. И, если бы не Умелый… Он бы — что? Драко снова встряхивает головой, чувствуя, как она начинает кружиться. Определенно рано было вставать. Он отшатывается от окна, с трудом доходя до кровати. Она лежала на этой подушке. Он касается ее лицом, прикрывая глаза, вдыхая ее запах — словно яд для его легких, ощущая, как предательски щемит в груди.

— Как же я тебя ненавижу, — еле слышно шепчет он, зажмуриваясь. За окном внезапно раздается грохот, и Драко не сразу понимает, что это гром. Спустя мгновение дождь с силой бьет по окну, и он тут же поворачивается к двери, словно она вот-вот войдет. Но ее нет, и спокойствия нет. Двигаться тяжело, и идти ее искать он не может. Лишь лежать, считая удары собственного сердца, бьющегося быстрее дождя. Так проходит почти весь день — гроза не унимается, а сердце так и норовит разорваться каждый раз, когда в голову приходят мысли о гибели Гермионы. По его вине. И Малфой бьет ногой по кровати, рычит в подушку и изводит себя до бессилия, пока, наконец дверная ручка не поворачивается и не входит она. Драко резко поднимается, сверля ее глазами. Она вся промокла.

— Ты ненормальная! — укоризненно выпаливает он.

— Началась гроза, — смотря в пол, отвечает она.

— Я не слепой, Грейнджер, — он замолкает и отворачивается, шумно выдыхая и заставляя себя прекратить начинающуюся ссору. Затем кое-как встает на ноги и подходит близко. У нее затравленный взгляд и посиневшие губы. Он касается ее ледяных рук и притягивает к себе. Она напряжена и сопит, словно подхватила насморк. Драко прикрывает глаза, утыкаясь в ее волосы.